Михаил Васильевич от такого захода только челюсть успевал ловить. Чтобы не опростоволоситься.
И волей-неволей сдал назад.
Немного.
Было совершенно очевидно — приперло их. И если упрешься рогом, они начнут действовать иначе. Благо, что украинская компартия активно спонсировала, наравне с немцами, деятельность украинских националистов в Польше. И даже позволяли им организовать на территории УССР разного рода лагеря.
Понятно, что между этими двумя группировками отношения были далеко не радужные. Но вполне свойские и рабочие. Поэтому подключить боевиков для «решения вопроса» с Фрунзе они вполне могли. Причем весьма себе опытных и матерых боевиков, которые который год кошмарили поляков у них дома.
Нарком не только эту угрозу отчетливо почуял, но и сумел не выдать своих опасений. Уступив. Но не сильно. Что, в принципе, давало им надежду на конструктивный формат сотрудничества. Ведь стало понятно — схема работает. И вопрос упирался лишь в конкретную сумму…
Он им клятвенно пообещал, что после создания ряда архиважных проектов на Урале, он сосредоточиться на «крайне перспективном» направлении Восточной Украины. А чтобы они поверили его словам на дальнюю перспективу, он пообещал поставить в Днепропетровске концессионный завод Opel по выпуску дешевых легковых автомобилей и малых грузовичков на их основе. А в Запорожье — большой завод Lanz Bulldog — маленьких, но очень полезных и нужных тракторов. Переговоры по поводу этих заводов уже шли и нарком легко мог их перенаправить практический любой город Союза. Чем их и подкупил.
Интересно?
Ну… лучше, чем ничего. По сути — это первые два грандиозных завода, которых на УССР Фрунзе пропустил. Что в известной степени воодушевило делегацию.
— Ну как вам? — спросил он у Дзержинского и Бухарина, оставшихся после трехчасового совещания в его кабинете.
— Вы себе оставите их подарки? — излишне холодно спросил Феликс.
— Еще чего? — раздраженно воскликнул. — Коня я Буденному отдам. Он ведь коневодством занимается. Вот пусть и пристроит его куда к делу. Мне он без надобности. А остальное… Не знаю — в музей какой-нибудь? Или куда еще?.. А вообще — мне бы сейчас пару толковых сотрудников сюда. Чтобы переписать все чин по чину. И оценщика. Вон он, телефон. Можете сразу и позвонить, чтобы как мы закончим, они сразу начали. Дело ведь не быстрое. С час точно одного оценщика будут искать. Такого, которого членам Политбюро показать не стыдно. А потом — не знаю… Может на аукционах каких продадим? Деньги же найдем куда деть. Сумма ведь для одного человека очень большая, а для страны — плевая. Или даже вот, мысль пришла, можно же организовать при ОГПУ этакий — "Музей коррупции". Где экспонировать то, что людям на серьезных постах давали. С пометкой — "сдал сам", или же — "конфисковано в ходе следствия". Вот я и внесу первые экспонаты. И вообще — Феликс Эдмундович, расслабьтесь пожалуйста. Я знаете ли мзды не беру. Мне за страну обидно!
Тот выдохнул.
Нарком же пояснил за боевиков-националистов. Высказав опасения насчет того, что эти ребята на грани. И если им не уступить — дальше они перейдут к террору.
— Советский Союз держится на самоопределении свободных народов! — патетически произнес Бухарин. — А вы я смотрю невысокого мнения о фундаментальном нашем принципе.
— Вы читали книгу «Спартак» Рафаэлло Джованьоли?
— Нет.
— А зря. Почитайте. Там он, проанализировав восстание Спартака, вывел ключевые причины его поражения. Одной из них стало разделение армии восставших рабов на легионы по национальному признаку. Точнее этническому, так как наций в те годы еще не было. Как итоге — эти легионы между собой передрались, из-за чего критически ослабли. А потом их перебили по-одиночке.
— То есть, вы считаете, что Владимир Ильич ошибся?
— Мы все люди — и все совершаем ошибки. Вы сами сейчас видели эту делегацию и слышали ее риторику. Им плевать на Союз. Им важно — только развитие их края. О том, что это в стратегическом ключе попросту опасно они и слышать не хотят. Как и о том, что в случае большой войны из-за их капризов мы можем проиграть. Все. Скопом.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Это частный случай…
— Отнюдь…
И Фрунзе начал долго, вдумчиво беседовать с Бухариным на эту тему. Пытаясь донести мысль, что национализм вкупе с социализмом порождает нацизм — очень пагубную и опасную идеологию. При которой начинается очень яркая сегрегация по национальному признаку на тех для которых социализм строится, и тех, за чей счет это все происходит. Указав, что национал-коммунизм еще более горькая форма нацизма, которая хуже древних рабовладельческих обществ. Ибо не дает рабу никаких шансов по праву рождения.
Дзержинский поначалу молча слушал. Но потом включил и разошелся. Он ведь сформировался в среде польского радикального национализма. И прекрасно понимал, насколько пагубно национализм влияет на людей. Разрушая их. Озлобляя. И стравливая между собой. Поэтому он в свое время и оппонировал Ленину в этом вопросе…
На XIIсъезде ВКП(б) в апреле 1923 года Бухарин всецело поддержал Сталина в его развернутой национальной программе. А тот считал знатоком этого вопроса еще с тех пор, как написал свою знаменитую книгу. Еще до революции.
Идеи и тезисы Сталина, озвученные на XII съезде, были весьма специфичны. На первый взгляд он выступил с решительным осуждением национализма. Всякого.
Но, потом начались нюансы.
Например, он взял, да и разделил национализм на наступательный и оборонительный. И первый назвал однозначно плохим, а со вторым предложил мирится. Ведь он борется с безусловным, абсолютным злом в лице которого выступал, по его словам, великорусский национализм и шовинизм. Который он призывал уложить на обои лопатки. Полностью изничтожив. И предсказывал, что после этого национализм оборонительный, то есть, таких народов как грузин, эстонцев и так далее — само собой уйдет. Ведь, по его мнению, он есть лишь отклик и реакция на великорусский. Посему эти оборонительные национализмы, хоть и дурная вещь, но их можно и нужно поддерживать. Чтобы найти в их лице верных союзников против общего врага. Больше того. Поддержка этих оборонительных национализмов есть важнейший инструмент в уравнивании наций…
Тему Сталин поднимал тогда важную.
Национализм — зло.
Но, как Михаил Васильевич твердо знал, он зло безотносительно чего бы то ни было. И деление его на оборонительный и атакующий не только ошибочно, но и порочно. Вся история СССР в его глазах была иллюстрацией того, что ослабление великорусского национализма привело не к самозатуханию региональных национализмов, а, наоборот, их бурному расцвету. В том числе и в весь токсичной, едва ли не радиоактивной форме. Так что в глазах Фрунзе эта позиция Сталина была логическим абсурдом, основанным на в корне не верных вводных. На уровне какого-нибудь Байдена. Который все уши уже прожужжал своим избирателям о белом супрематизме и угнетении негров в условиях, когда стоило бы говорить о черном расизме и дискриминации белых.
И Михаил Васильевич старательно пытался переубедить Бухарина. Который держал в «модном тренде» тех лет на всякие национальные игрища. Ему же пытались доказать, что в СССР может быть только одна нация — советская. В противном случае — это приведет к катастрофе. И надо сказать — не безрезультатно. Во всяком случае он сильно задумался. Если не с точки зрения идеологии, то с позиции практической политики.
Наконец, они откланялись вместе с Дзержинским. А Фрунзе отправился обедать.
В темпе.
Чтобы немного, хотя бы полчаса после подремать перед следующим делом. Этот непродолжительный сон днем очень его освежал. И он старался им не манкировать. Прекрасно помня, что детям тихий час очень полезет. Особенно тем, которые перешли в старшую группу, разменяв тридцать годиков…
Вздремнул.
Умылся.
Выпил чашечку кофе.
И пригласил уже ожидавшего в приемной Леонида Курчевского. Которого его доставили из Соловецкого лагеря особого назначения. Куда его посадили в 1924 году за растрату денег при создании вертолета. Того самого Курчевского, автора печально известных динамо-реактивных пушек, которых он так соблазнил Тухачевского в оригинальной истории.