. Если позволите, граф, я останусь в этом особняке, дорогом для меня по воспоминаниям хоть и печальным, но вместе с тем приятным.
Шарни поклонился, давая понять, что готов не только удовлетворить эту просьбу, но и исполнить любое приказание Андре.
— Итак, графиня, это ваше окончательное решение? — спросил он.
— Да, граф, — отвечала она тихо, но твердо. Шарни снова поклонился.
— В таком случае, графиня, мне остается лишь спросить вас вот о чем: позволительно ли мне будет навещать вас?
Андре одарила Шарни взглядом, в котором вместо обычного спокойствия и сдержанности читались изумление и нежность.
— Разумеется, граф, — отвечала она, — ведь я буду одна, и когда ваши обязанности в Тюильри позволят вам отвлечься, я буду вам весьма признательна, если вы посвятите мне хоть несколько минут.
Никогда еще Шарни не был так очарован взглядом Андре, никогда он не замечал столько нежности в ее голосе.
Он ощутил легкую дрожь, какая появляется после первой ласки.
Он остановился взглядом на том месте, где он сидел рядом с Андре и которое теперь пустовало после того, как он встал.
Шарни был готов отдать год жизни ради того, чтобы опять оказаться рядом с Андре и чтобы она не оттолкнула его, как в первый раз.
Но он был робок, как ребенок, и не осмеливался сделать это без приглашения.
А Андре отдала бы не год, а целых десять лет жизни, чтобы почувствовать рядом с собой того, кто так долго ей не принадлежал.
К несчастью, они совсем не знали друг друга и застыли в болезненном ожидании.
Шарни опять первым нарушил молчание, которое правильно мог бы истолковать лишь тот, кому позволено читать в чужом сердце.
— Вы сказали, что много выстрадали с тех пор, как живете при дворе, графиня? — спросил он. — Но разве король не выказывает вам уважение, граничащее с боготворением, и разве королева не относится к вам с нежностью, похожей на обожание?
— О да, граф, — отвечала Андре, — король всегда прекрасно ко мне относился.
— Позвольте вам заметить, графиня, что вы ответили лишь на часть моего вопроса; неужели королева относится к вам хуже, чем король?
Андре не могла разжать губы, будто все в ней восставало против этого вопроса. Она сделала над собой усилие и отвечала:
— Мне не в чем упрекнуть королеву, и я была бы несправедлива, если бы не воздала ее величеству должное за ее доброту.
— Я спрашиваю вас об этом, графиня, — продолжал настаивать граф, — потому что с некоторых пор... возможно, я ошибаюсь... однако мне кажется, что королева к вам охладела.
— Вполне возможно, граф, — отвечала Андре, — вот почему, как я уже имела честь вам доложить, я и хочу оставить двор.
— Но вы будете здесь совсем одна, вдали от всех!
— Да ведь я и так всегда была одна, граф, — со вздохом заметила Андре, — и девочкой, и девушкой, и…
Андре замолчала, видя, что зашла слишком далеко.
— Договаривайте, графиня, — попросил Шарни.
— Вы и сами догадались, граф… Я хотела сказать: и будучи супругой .
— Неужто вы удостоили меня счастья услышать от вас упрек?
— Упрек? — торопливо переспросила Андре. — Какое я имею на это право, великий Боже! Упрекать вас?! Ужели вы думаете, что я могла забыть, при каких обстоятельствах мы венчались?.. Не в пример тем, кто клянется пред алтарем в вечной любви и взаимной поддержке, мы с вами поклялись в полном равнодушии и вечной разлуке… И значит, мы можем упрекнуть друг друга лишь в том случае, если один из нас забудет клятву.
Андре не сумела подавить вздох, который камнем лег на сердце Шарни.
— Я вижу, что ваше решение — решение окончательное, графиня, — молвил он,
— позвольте же мне хотя бы позаботиться о том, чтобы вы ни в чем не нуждались.
Андре печально улыбнулась.
— Дом моего отца был так беден, — проговорила она, — что рядом с ним этот павильон, который вам может показаться пустым, для меня обставлен с необычайной роскошью, к которой я не привыкла.
— Однако... ваша прелестная комната в Трианоне… апартаменты в Версале…
— О, я прекрасно понимала, граф, что все это ненадолго…
— Но располагаете ли вы здесь по крайней мере всем необходимым?
— У меня будет все, как раньше.
— Посмотрим! — молвил Шарни и, желая составить себе представление о жилище Андре, стал озираться по сторонам.
— Что вам угодно посмотреть, граф? — поспешно вставая, спросила Андре и бросила беспокойный взгляд на дверь спальни.
— Я хочу видеть, не слишком ли вы скромны в своих желаниях. Да нет, в этом павильоне просто невозможно жить, графиня. Я видел переднюю, это — гостиная, вот эта дверь — он распахнул боковую дверь — ага! — это Дверь в столовую, а вон та…
Андре преградила графу де Шарни путь к двери, за которой, как она мысленно себе представляла, находился Себастьен.
— Граф! — вскричала она. — Умоляю вас, ни шагу дальше! Она развела в стороны руки, заслонив собою дверь.
— Да, понимаю, — со вздохом проговорил Шарни, — это дверь в вашу спальню.
— Да, — едва слышно пролепетала Андре. Шарни взглянул на графиню; она была бледна, ее била дрожь. На лице ее был написан ужас.
— Ах, графиня, — чуть не плача, вымолвил он, — я знал, что вы меня не любите, но не думал, что вы испытываете ко мне столь лютую ненависть!
Чувствуя, что не может больше находиться рядом с Андре, и боясь потерять самообладание, он зашатался, словно : пьяный, потом, призвав на помощь все свои силы, бросился из комнаты вон с криком, болью отозвавшимся в сердце Андре.
Молодая женщина провожала его взглядом, пока он не скрылся; она прислушивалась до тех пор, пока не раздался стук колес уносившей его все дальше и дальше кареты… Чувствуя, что сердце ее вот-вот разорвется, и понимая, что ее материнской любви не хватит, чтобы победить это Другое чувство, она бросилась в спальню с криком:
— Себастьен! Себастьен!
Однако ответом ей была тишина, напрасно она ждала утешения.
При свете ночника она пристально оглядела комнату и поняла, что в ней никого нет.
Она не могла поверить своим глазам и опять позвала:
— Себастьен! Себастьен!
Та же тишина в ответ.
Только тогда она заметила, что окно распахнуто настежь, и под порывами залетавшего с улицы ветра колеблется пламя свечи.
Это было то самое окно, через которое пятнадцать лет тому назад ребенок исчез в первый раз.
— Так оно и есть! — вскричала она. — Не он ли сказал мне, что я ему не мать!
Понимая, что она теряет разом и сына и мужа как раз в ту минуту, когда, как она думала, она их обретает, Андре бросилась на кровать, раскинув руки и сжав кулаки; она не в силах была больше сдерживаться, она не могла молиться.