в огромную черную бездну, и щекотка уже невмоготу. Фу ты!..
Петя резким движением тела освобождается от подступившего кошмара, открывает глаза. Выходит, что он вздремнул? Торопливо схватился за автомат, за пистолет. Они на месте. Вот уже и на дворе будто стало тише, только сильней сонное дыхание рядом. Петя уже хотел приподняться, когда не слева, где лежал Широнин, а справа, совсем близко раздалось…
— Майнэ муттер… майнэ либэ муттер!..
Петя замер. Не показалось ли ему? Не продолжает ли он спать? Но вот опять послышались горячечно-бредовые и вместе с тем отчетливо различимые слова:
— Муттер… майнэ муттер!
Шкодин осторожным движением вынул фонарик, сунул его под полу шинели и уже оттуда чуть приоткрыл глазок фонаря, повел его лучиком. На расстоянии руки от него разметался на соломе немец. Заросшее, с заострившимися чертами лицо. Блуждающая, блаженная улыбка на оттопыренных припухших губах. Чуть дальше из соломы высовывалось чье-то плечо… за ним еще и еще с отороченными белой ниткой погонами, на которых блеснули оловянные пуговицы. Немцы вповалку спали по всей избе.
Не столько страх, сколько стыд, жгучий стыд перед доверившимся ему Широниным прежде всего ощутил Шкодин. Он перекатился поближе к командиру взвода, приник губами к его уху, чуть потряс:
— Товарищ лейтенант, я вам буду говорить, а вы молчите, слушайте, — Шкодин боялся, что Широнин при такой неожиданной вести вскочит, зашумит, всполошит всех. — В избе немцы… полным-полно… надо уходить.
— Что? Какие немцы? — спросонок ничего не понял, но все же шепотом переспросил Петр Николаевич.
— Ввалился, наверное, целый взвод. Спят сейчас… надо уходить.
Широнин с минуту лежал молча, а потом и сам услышал учащенное дыхание, храп новых, загнанных пургой в хату постояльцев и тихо поднялся, потянул за рукав шинели Шкодина.
Осторожно переступая, друг за дружкой направились к двери. Широнин шел первым; зацепив одного из лежавших за ногу, чуть не споткнулся. Немец спросонья сердито что-то заворчал, поджал, пропуская идущих, ноги.
В сенях нашли лыжи. На минуту остановились на крыльце. — Эх, гранатой бы, — прошептал Шкодин и тут же почувствовал, что рука тянется к гранате неохотно, колеблясь… Вспомнились жаркий бред спящего, слова, зовущие мать… С облегчением услышал голос Широнина:
— Не поднимать шума… видишь — везде часовые.
В самом деле, впереди, в саду, поскрипывали чьи-то шаги, чья-то тень чернела у второй хаты. Отряд, расположившийся в лесном хуторке, видать, был немалый. Широнин и Шкодин задворками двинулись к лесу, но у большой хаты, в окнах которой мерцал ночничок, остановились, затаили дыхание. За углом, коротая время, мычал какую-то песню часовой.
— Давай! — одним словом приказал Широнин, рванулся вперед и, бросив палки под левую руку, вылетел за угол, послал очередь из автомата. Немец с воплем завалился на спину. Широнин метнул гранаты в окно, в другое окно полетели гранаты Шкодина. Не минули и крайней, третьей хаты. Под треск гранатных разрывов и дикие крики переполоха, поднявшегося на хуторе, скрылись в лесу.
…Что же все-таки произошло ночью?
Рассветало. Широнин и Шкодин подходили к Ключам и все еще раздумывали, пытаясь объяснить случай на хуторе. Почему немцы не тронули лыжников? Не заметить их они ведь не могли.
— Я, товарищ лейтенант, задремал, ну, может быть, на четверть часа, — виновато оправдывался Петя, — а потом спохватился, чую, дело недадное. Чужой дух и словно кузнечный мех в хату втащили, такое дыхание…
— Ну, положим, четвертью часа не обошлось, наверное, — посмеивался Широнин. Все в конце концов вышло к лучшему. Если бы кто из них и не спал, что бы они могли поделать в неравной схватке?
— Ну, может быть, полчаса, — уступчиво, не имея ни желания, ни основания настаивать на своем, согласился Шкодин. — И вот проснулся, первым долгом хвать за оружие — автомат на месте, пистолет на скамье…
— Какой пистолет?
Шкодин смутился.
— Да я вам собирался еще вчера показать. Очень уж занятный. Я его, еще когда с плацдарма наступали, у одного гитлеровского офицерика отбил.
Шкодин вынул пистолет. Широнин с любопытством вчитывался в надпись на золотой пластинке и вдруг захохотал.
— На скамье, говоришь?
— Ну да, чтоб под рукой был.
— Теперь понятно, в чем дело. Этот пистолет нас и выручил. Его же сам Герман Геринг вручил какому-то оберсту. Это по-нашему полковник, большое начальство.
— Так что же? — недоумевал Петя.
— А вот что. Немцы вошли в хату, осмотрелись. Увидели нас на соломе, пистолет на скамье. Прочли надпись. Свои, думают, да еще какие свои! Начальство! Наверное, укладывались спать с робостью, осторожненько, чтобы его высокоблагородие не разбудить.
Петя теперь не чувствовал себя виноватым.
Уже подъезжая к селу, заметили, что оно обезлюдело. Направились прямо к ферме. Но и там никого не было. Петр Николаевич носком сапога разворошил остатки костра. Несколько угольков еще тлело. Значит, взвод ушел не так давно. Надо было теперь его нагонять.
XVII
Село Червонное батальон Решетова должен был взять с хода.
Накануне, 22 февраля, полки дивизии с боями овладели несколькими населенными пунктами на пути к Червонному и теперь разомкнулись: один ушел влево, другой продолжал наступление справа, и батальон Решетова, поддерживаемый батареей самоходных орудий, развернул свои боевые порядки между ними.
Предполагалось, что немцы, засевшие в Червонном, не станут при угрозе с флангов так уж цепляться за этот рубеж. Но это предположение, как часто бывает в скоротечных боях, когда с обеих сторон действуют ударные группировки, не оправдалось.
Соседнее село, расположенное даже западнее Червонного на склонах большой лощины, было уже покинуто гитлеровцами. Горели подожженные ими при отходе хаты, удушли вый чад нескончаемой полосой стелился по лощине, заволакивал ее до самого гребня. Червонное же со своими двумя сотнями дворов, раскинутыми на возвышенности, выглядело совсем мирно. Не заметно было ни окопов, ни каких-либо других оборонительных сооружений.
Но рота Леонова, действовавшая на левом крыле батальона, уже дважды, вслед за самоходками, поднималась в атаку и дважды залегала. Фашисты вели огонь сквозь узкие бойницы из окопов, оборудованных внутри домов, и были почти неуязвимы для нашего огня.
— Окопаться! — крикнул Широнин, когда в третий раз роту прижали к земле губительные пулеметные очереди. Не надеясь на то, что его услышат, Широнин выхватил лопату — делай, как я! — с ожесточением стал вкапываться в плотный, слежавшийся снег. О лоток лопаты ударилась пуля, срикошетила на излете, ноюще взвыла… Пули с чмоканьем секли снег вокруг. Широнин плотнее приник к обнаженному, смерзшемуся грунту, стал торопливо лопатой набрасывать бруствер. Справа в пяти шагах от себя увидел тоже работавшего лопатой Зимина, за ним Вернигору, за ним, кажется, Букаева.
Самоходки, вырвавшиеся вперед и