23 июня мы решили выезжать. Но едва сели в машины и моторы привычно заревели, как вдруг увидели бегущего директора школы, у которого мы гостили. Он что-то кричал нам и размахивал руками. Оказывается, он заметил, что к Ноян-Сомону подходит крытая машина. Это мог быть только "Кулан", ибо местных машин с крытым верхом не было. И действительно, не прошло 5 минут, как появился злосчастный "Кулан". Вел машину ее поправившийся водитель Павел Яковлевич Петрунин, а с ним в кабине сидел Юрий Александрович Орлов.
Все несказанно обрадовались. Орлов рассказал о новостях в Институте и в Москве. Вместе с ним из Улан-Батора приехал наш хозяйственник Шкилев, который привез свежих продуктов и даже бутыль красного вина.
Мы устроили небольшую встречу, раскупорив вино и наскоро приготовив закуску. К несчастью, Шкилев перед тем как поместить вино в стеклянную посуду, "догадался" продержать его несколько часов в оцинкованном бидоне, где оно подверглось окислению. Из опасения, что его отругают, он промолчал — и в результате не прошло и десяти минут, как у всех появились признаки отравления, правда не столь опасного, но пришлось все вино вылить.
В середине дня мы выехали из Ноян-Сомона. До колодца, где нас ожидал "Волк", ехали все вместе, а здесь, заправившись водой, поехали каждый своим путем: мы с Ефремовым на юг, начав западный маршрут, а Орлов и Шкилев — к Нэмэгэту.
Орлова решили не привлекать к участию в длительном западном маршруте, хотя ему, как и всякому исследователю, страстно хотелось попасть в этот интересный маршрут. Юрию Александровичу в его пожилые годы и после дороги такой маршрут, без отдыха, был бы очень тяжел физически. Поэтому Ивану Антоновичу удалось убедить его остаться в Нэмэгэту, где работа не требовала такого напряжения, как в маршруте.
Миновав Ноян-Богдо-Улу, мы вскоре выехали из мелкосопочника на широкую черную равнину, как будто вымощенную черным щебнем. Наши машины, почувствовав простор и твердую почву, полетели, как на крыльях. И не более чем через два часа мы прибыли в Оботу-Хурал, где взяли проводника и поехали далее в широтном направлении — на запад. Справа тянулась гора Хугшу-Ула, слева — низкие холмы.
Отъехав километров 20 от Оботу-Хурала, мы остановились на ночлег у одного из родников. Однако вода была солоноватая, и нам пришлось пользоваться своими запасами.
Гоби с мелким щебнистым покровом
В 8 утра мы продолжали наш путь. Дорога пошла меж крупных песчаных кочек, поросших саксаулом. На каждом шагу из кустов выскакивали зайцы, испуганные шумом машин. Мы их не стреляли, так как Ефремов и рабочие-сибиряки не ели зайчатины и даже боялись к ней прикасаться.
Справа, километрах в десяти, по-прежнему тянулись горы. Хугшу-Ула сменилась Хурху-Улой. Слева же шла цепь низких холмов, сложенных темными магматическими или метаморфическими породами.
Вскоре мы достигли огромного саксаульного поля, среди которого кое-где виднелись небольшие группы хайлясов — пустынных вязов. Машины ехали по краю поля, огибая его с севера.
На юг оно казалось бесконечным. Нам приходилось пересекать множество мелких промоин и сухих русел, вызывавших сильную тряску. Наконец, мы выбрались из этого неприятного места и увидели небольшую группу ив и тополей, под которыми оказался хороший родник. Невдалеке высился гигантский курган — старинная тибетская могила, таившая, вероятно, интересные археологические ценности.
После родника дорога продолжала идти по отвратительной местности: плато пересекалось множеством узких, но довольно глубоких промоин, сильно затруднявших передвижение; вскоре их сменил кочкарник, местами попадались участки пухлых глин, проходимых только в сухую погоду. Впереди на горизонте виднелся массив Цаган-Богдо-Улы, на которую мы и держали курс.
День выдался невероятно жаркий, с горячим попутным ветром. В кабине, где температура увеличивалась еще от раскаленного мотора, было как в паровозной топке. Черное плато, нагретое солнцем, дышало тяжким зноем. Это было ни с чем не сравнимое пекло — даже ящерицы, и те, бедняжки, забирались на кустики травы, чтобы не изжариться заживо на этой черной гигантской сковороде. Измучив машины и самих себя, мы в середине дня устроили привал. Выпив наскоро чаю, одуревшие от зноя, мы заползли под машины, где хоть и не жгло солнце, но дышать все равно было нечем. Так провалялись мы часа два-три и двинулись дальше, подвергая себя прежним мучениям.
К концу дня я почувствовал боль в пояснице и попросил Ефремова взглянуть на мою спину. В ответ он только ахнул: поясница была стерта до мяса — и это сидя в кабине! Оказывается, даже и мягким можно стереть спину, если ее тереть непрерывно (а при нашем пути это именно так и было), и мы невольно вспомнили древнюю казнь каплями воды, падавшими по одной на выбритую голову осужденного, который после нескольких тысяч капель погибал.
Перед ночлегом нам удалось, наконец, выбраться на более или менее приличное место, и мы уже хотели порадоваться, но, как говорил Гоголь, "неугомонен черт!" — ветер неожиданно переменился на 180°, все небо заволокло страшными тучами, и через каких-нибудь полчаса полил дождь, не давший нам даже поужинать. Я улегся на койку, решив не вставать до тех пор, пока не промокнет спальный мешок. Ефремов последовал моему примеру.
Часа в два ночи разразился ливень. Все побежали в машины, только мы с Иваном Антоновичем продолжали упрямо оставаться на своих местах. Кто-то накинул на наши койки, стоявшие рядом, брезент, и мы преспокойно проспали до утра.
Хорошо отдохнув после вчерашнего 175-километрового пути, мы чувствовали себя совершенно бодрыми, тем более что самое тяжелое — как нам казалось — осталось позади. Мы быстро добрались до первых отрогов Цаган-Богдо-Улы ("Белой святой горы"), где встретили первые выходы осадочных пород — зеленовато-серые пески с большим количеством гипса. Костей в них, однако, не оказалось, и, не задерживаясь, мы стали объезжать Цаган-Богдо-Улу с южной стороны. От склонов горы тянулись бесконечные узенькие плато, разделенные небольшими, но глубокими сухими руслами. Машины часто принимали чуть ли не отвесное положение, перебираясь через овражки, и от шоферов требовались громадная выдержка и большое искусство, чтобы ехать по такому пути. Мы не перевернулись только потому, что наши машины были не доверху загружены. Выбравшись из отрогов Цаган-Богдо-Улы, мы обнаружили родник с хорошей водой, которой пополнили свои запасы. Здесь же взяли нового проводника и повернули на северо-запад, начав подъем по какому-то гигантскому сухому руслу. Кругом были величественные темные скалы, вертикально обрывавшиеся внутрь ущелий. Ничто не нарушало молчаливого покоя этой дикой местности, казавшейся совершенно мертвой. Достигнув перевальчика, мы стали спускаться по такому же сухому руслу. Перевалы через горные гряды и хребты в Монголии обычно и совершаются по сухим руслам, образующим долины прорыва, т. е. когда два русла противоположных склонов, постепенно разрастаясь вверх, идут навстречу друг другу, пока не соединятся своими истоками. Получается как бы одно сквозное русло, перепилившее хребет.