Луной свернуть налево.
Так подайте хоть мне сухой ломоть,
Хоть какой-нибудь одежки!
Подойди, сестра, погляди – с утра
Бедный Том не ел ни крошки.
Песня безумной Мадлен
Зовусь я дурочкой Мадлен, все подают мне корки;
Хожу босой, чтобы росой не замочить опорки.
Том от меня был без ума, а я была упряма;
Зачем тебя отвергла я, мой Томми из Бедлама?
С тех пор сама свихнулась я, нет повести нелепей;
И плеткой стали бить меня, и заковали в цепи.
Том от меня был без ума, а я была упряма;
Зачем тебя отвергла я, мой Томми из Бедлама?
Я этой палкой бью волков, когда гуляю лесом,
Баловников сую в мешок и продаю их бесам.
Том от меня был без ума, а я была упряма;
Зачем тебя отвергла я, мой Томми из Бедлама?
В рожке моем таится гром, великая в нем сила,
А юбку я на небесах из радуги скроила.
Том от меня был без ума, а я была упряма;
Зачем тебя отвергла я, мой Томми из Бедлама?
Песенка о прискорбном пожаре, приключившемся в театре «Глобус»
Облекшись в траурный покров,
Поведай, Мельпомена,
Какая вышла в День Петров
Трагическая сцена.
Такого страха, господа,
Не видел «Глобус» никогда:
Вот горе, так уж горе! —
воистину беда.
О муза скорбная, пропой
Про этот день ужасный,
Как Смерть металась над толпой,
Вздымая факел красный, —
Вельмож испуганных презрев
И Генриха Восьмого гнев:
Вот горе, так уж горе! —
воистину беда.
Пожар тот начался вверху,
Таясь, как в норке мышь,
Должно быть, пламя на стреху
Занес горящий пыж —
И вспыхнул театральный дом,
Флаг, башня – все пошло огнем,
Вот горе, так уж горе! —
воистину беда.
Тут бабы начали визжать,
И начался бедлам:
Купцы и шлюхи, рвань и знать —
Все бросились к дверям.
Ну, подпалило там штанов,
И париков, и галунов!
Вот горе, так уж горе! —
воистину беда.
Джон Хеминг[2], в страхе трепеща,
Рыдал, как будто сбрендил,
И лоб прикрыв полой плаща,
Молился Генри Кэнделл[3].
Сгорело все – корона, трон,
И барабан, и балахон:
Вот горе, так уж горе! —
воистину беда.
Стоял, к несчастью, летний зной,
Повяли все цветочки,
И даже не было пивной,
Чтоб жар залить из бочки.
Начнись пожар тот от земли,
Побрызгать[4] на него б могли:
Вот горе, так уж горе! —
воистину беда.
Вот, лицедеи, вам урок,
Чтоб жить чуть-чуть потише,
В народе не плодить порок,
Не крыть соломой крыши.
А лучше, чем блудить и пить,
На черепицу подкопить:
Вот горе, так уж горе! —
воистину беда.
Лихая, знать, пришла пора:
Теперь вам нужно, братцы,
Как погорельцам, со двора
В дорогу собираться —
И представлять из разных драм,
Бродя с сумой по деревням:
Вот горе, так уж горе! —
воистину беда.
О душеспасительной пользе табачного курения
Сия Индийская Трава
Цвела, пока была жива;
Вчера ты жил, а завтра сгнил;
Кури табак и думай.
Взирай на дым, идущий ввысь,
И тщетности земной дивись;
Мир с красотой – лишь дым пустой;
Кури табак и думай.
Когда же трубка изнутри
Грязна содеется, смотри:
Так в душах всех копится грех;
Кури табак и думай.
Когда же злак сгорит дотла,
Останется одна зола:
Что наша плоть? – золы щепоть;
Кури табак и думай.
Мэтью Прайор
1664–1721
Родился в Дорсете в семье столяра. Работал слугой в таверне, когда поэт и меценат граф Чарльз Дорсет открыл в юноше литературный талант и послал учиться в Вестминстерскую школу, а потом в университет. В дальнейшем Прайор был членом парламента, служил дипломатом во Франции и в Голландии. Писал остроумные и элегантные эпиграммы, шутки и мадригалы, а также стихи для детей.
Стыдливая Кэт
Так стыдлива Кэт-бедняжка!
Ухажер лишь пальцем тронет:
– Ах, оставь, – вздыхает тяжко,
– Ты меня погубишь, – стонет.
Но прилажусь поупорней
К полной грудке, к жарким губкам —
Чувствую: пускаю корни,
Отвечает мне голубка.
Ах, как сладко в ней смешались
Целомудренность и опыт:
Эта – остужает шалость,
Тот – грешить ее торопит.
Джон Гей
1685–1732
Родился в Девоншире, обучался в грамматической школе. Был отдан в подмастерья к торговцу мануфактурой в Лондоне, но вскоре бросил это занятие, предпочтя ему стихи. Вскоре начал печататься в различных периодических изданиях, свел дружбу с Александром Поупом, приобрел богатых покровителей. Джон Гей имел наклонность и талант к фарсу, бурлеску, пародии. Среди его лучших стихов – поэма «Trivia, или Искусство прогулок по лондонским улицам». Но, безусловно, к самым известным произведением Гея относится «Опера нищих» (1728), построенная на балладах («зонгах»). Она обрела второе рождение в XX веке (музыка Бриттена, фильм с Л. Оливье в главной роли) и вдохновила Брехта на создание «Трехгрошовой оперы».
Старая песня с новыми сравнениями
Увы, напрасно я стремлюсь
Унять любовь свою,
Как Заяц Мартовский, бешусь
И, как Лудильщик, пью.
За кружкой кружку пью, пока
Не хлынет Хмель из глаз;