Она больше ничего не сказала. Она снова стала плакать.
— Не волнуйся насчет книги, — я снова похлопала её по руке, на этот раз менее неловко. — Сейчас всё меньше и меньше людей читают. Ну, если только книга не о школе волшебников или вампире-красавчике. Как эксперт по Кари Кингсли, я абсолютно уверена, что в твоей жизни нет ничего из того, о чем она пишет.
Она неискренне рассмеялась и положила голову на колени.
— Папарацци будут стаями на меня охотиться.
— Ты всегда сможешь перекрасить волосы в каштановый и поехать к моей семье в Восточную Вирджинию. Папарацци никогда тебя не найдут. Мы можем быть принцем и нищим.
— Что значит принцем и нищим?
— Видишь? — сказала я. — Ты только что доказала моё утверждение. Никто больше не читает.
Она подняла голову.
— Ах, ты имеешь в виду книгу Марка Твена. Сейчас я вспомнила. Когда вся жизнь прошла у меня перед глазами, я вспомнила её с уроков английского в восьмом классе.
— Жизнь проносится перед глазами только когда ты умираешь, — сказала я.
— Ох, когда ты обнаруживаешь, что кто-то пишет о тебе книгу откровений, самое плохое проносится у тебя перед глазами, — она испустила стон и положила голову на руки.
Я обхватила её рукой, приобняв. В ту секунду я как никогда почувствовала, что она моя сестра, только я казалась старшей, а не младшей.
Марен пришла вскоре после этого. Она взглянула на разбитую лампу, потом помогла Кари встать на ноги и обхватила рукой её за плечи. Её голос, обычно бывший деловым и оживленным, сейчас был утешительным.
— Все хорошо. Я поговорю с твоим адвокатом и мы об этом позаботимся, — она успокаивающе похлопала Кари по руке. — Ты не должна иметь дело с такими людьми, как Лорна и Грант. Оставь это мне.
Мне она сказала:
— Я позвонила твоему водителю. Он отвезет тебя ко мне домой.
Потом они ушли из прихожей, оставив меня там. В эту минуту до меня дошел смысл сказанного Кари. Если до прессы дойдет слух о книге Лорны, и они начнут охотиться за ней, она очень легко смогут обнаружить меня.
*
Когда Марен вернулась в дом несколько часов спустя, я сидела на кухне и искала информацию об зависимости от азартных игр на своем компьютере. Она взглянула на экран, бросила ключи на стол и вздохнула.
— У Кари пристрастие к азартным играм? — спросила я.
— Нет, не зависимость, просто она любит поиграть в карты и иногда не совсем удачно. Однако, она берет ответственность за свои долги и выплачивает их.
Я переключилась между страницами.
— Я не спрашиваю об официальной версии, я спрашиваю есть ли у Кари проблемы.
— Всё, что тебе нужно знать — это официальная версия.
Я указала рукой на экран, как на доказательство.
— Это серьезно. Кари нужна помощь. Ей нужно лечение.
Марен рассмеялась и отвернулась от меня, подходя к шкафу, чтобы вынуть стакан. Налив себе выпить, она сказала:
— Видишь ли, это проблема с заявлениями Лорны. Ты можешь сказать обычному человеку, что Кари Кингсли должна четыреста восемьдесят тысяч долларов казино и единственное предположение, которое он сделает, это то, что у Кари зависимость. Люди не понимают, что для богатых людей обычное дело выкинуть пять-десять тысяч долларов за ночь развлечение.
— Даже если они уже потеряли сотни тысяч?
Марен прислонилась к стойке, её красная помада была такой же яркой как и утром.
— Я знаю звёзд, которые тратят столько каждый год на поездку в Канны. И, честно говоря, Кари должна больше этого по кредитным картам. Её любимое времяпрепровождение — поход по магазинам, — Марен медленно побултыхала жидкостью в стакане. — Но теперь, когда я стала её управляющим, мы это изменим. Я установила ей строгий бюджет, она продает Ламборджини, который она едва ли когда-нибудь водит, и больше никакой одежды или покупок или азартных игр, пока она не выплатит долги.
Она сделала глоток, поставила стакан на стол и провела пальцами сквозь волосы.
— Настоящая проблема Кари в том, что она затягивает выпуск нового альбома. Она записывает песню и потом решает, что она ей не нравится. Но когда выйдет новый альбом, у неё не будет проблем с выплатой долгов. До тех пор, ты будешь появляться на публике, а она сосредоточится на пении. Пока она может делать платежи по долгам, казино не будут разглашать, сколько она должна.
Марен пошла в спальню, скидывая по дороге туфли, но нагнулась, чтобы поднять их. Она никогда не оставляла туфли в беспорядке.
— Что насчет Лорны? — крикнула я ей вслед. — Есть способ остановить её?
— Я завтра подумаю об этом, — сказала она. — Лорна подписала соглашение о неразглашении, поэтому мы выиграем в суде. Но иногда бывает проблема в том, что когда ты грозишь подать в суд на издателя, они видят в этом бесплатную рекламу. Это как подбрасывать дрова в огонь. Ничто так не помогает продать книгу, как скандал, — она обернулась и несколько секунд изучала меня. Когда она снова заговорила, её голос был нетерпеливым. — Но тебе не нужно волноваться о Кари или интересоваться её жизнью. Твоя работа быть ей, когда нужно. Это всё. И никогда больше не езди в дом Кари, если я не разрешу. Если ты обнаружишь еще что-то, что ей нужно знать, сначала скажи мне. Понятно?
Её выговор был мне неприятен.
— Хорошо.
Но после её ухода я продолжила читать о пристрастии к азартным играм. Прогноз для тех, кто не обращался за помощью, казался суровым. Они сталкивались с финансовым крахом, отчуждением родственников, с безнадежностью и отчаянием. Многие из них оказывались в тюрьме или совершали самоубийство.
Но опять же, может быть, Марен была права и я беспокоилась по пустякам. Может быть четыреста восемьдесят тысяч долларов были не большой проблемой для человека, который покупал туфли по восемьсот долларов и разбивал лампы, когда злился.
Изображение стекла, рассыпанного по полу, стояло у меня перед глазами и беспокоило меня. Может быть, потому что это напомнило мне о том, как я толкнула книги на пол в библиотеке или о том, как я поругалась с матерью. Потому что кроме привычек, любви к лошадям и слабости к миндальным конфетам, у нас был одинаковый характер.
Увидев это в Кари, я поняла в первый раз, что мне не нравилось это в себе самой.
Я нашла в интернете Детскую Больнице Сан Рид. У них уже был благотворительный концерт. Дюжины фотографий этого события украшали их сайт. Я обнаружила, что слишком долго смотрю на фотографии Гранта. Они не давали представления о нём. Они не могли поймать энергию его движений или то, как его глаза смотрели тебе в душу. Потом я заметила фотографии детей. Там была девочка не старше десяти лет, совершенно лысая, но она улыбалась. Я сомневалась, что смогла бы так улыбаться после химиотерапии. Я смотрела на лица, и мое сердце сжималось сильнее каждый раз, когда я смотрела в чьи-то глаза.