— Поля, Поль, здравствуй! — голос Селиверстова был суматошным и обрадованным. — Как хорошо, что я тебя застал!.. Так ведь и знал, что ты еще не выехала. Я прикинул просто, что тебе от дома до «Эстеллы» добираться минут десять, не больше… В общем, вот, Поль, какое дело: я не знаю, что у Бориса с мобильным, но ты, будь добра, передай ему…
— Подожди-подожди… — Поля рассеянно отвела волосы со лба. — Почему «Эстелла»? Какие десять минут? Я ничего не понимаю.
— Но вы же с Борькой должны там встретиться… — начал Игорь с некоторой досадой и вдруг, оборвав себя на середине фразы, сник: — Или я что-то напутал?.. Да, скорее всего, напутал! Наверное, мне по поводу «Эстеллы» кто-то другой говорил… Пономаренко! Да, точно Пономаренко!..
Она сжимала резную телефонную трубку, выполненную «под мрамор», так сильно, что деревенела кисть. Сжимала и слушала неуклюжий лепет Селиверстова. И даже жалела его. Еще бы! Как бедняжке, должно быть, сейчас плохо: ни за что ни про что заложил друга жене. То, что Борис поехал в «Эстеллу» на свидание с Ирочкой Ларской, было ей абсолютно ясно, и то, что Игорь сейчас просто пытается его выгородить — тоже. Но больнее всего было от того, что добрый, милый Селиверстов, до этого ни о чем не подозревавший, теперь знает — она обычная обманутая жена, каких много. Обычная жена «нового русского»…
— Ой, подожди, Игорь, — Поля постаралась, чтобы голос звучал спокойно и даже беззаботно, — я, кажется, поняла, о чем ты… Нет, мы как-то с Борькой разговаривали о том, что неплохо бы сходить в кафе, вот он, наверное, решил это устроить. Но почему ты решил, что сегодня? Может быть, завтра?
— Да-да, конечно, завтра! — Селиверстов согласился с такой торопливой и от этого унизительной готовностью, что ей захотелось швырнуть аппаратом о стену. Но она все-таки заставила себя закончить разговор, подтвердила, что ничего передать Суханову не сможет, и поэтому Игорю нужно дозваниваться самому. А потом положила трубку. И мраморное чудо с золотыми прожилками ударилось о рычаги с глухим стуком…
На сборы у Поли ушло не больше пятнадцати минут. Когда она вышла в холл в летящем платье жемчужного оттенка, с длинными легкими серьгами в ушах и тончайшими браслетами на запястьях, тетя Даша одобрительно закивала головой.
— Вот это, Поля, дело! Вот это вы правильно поступаете, — она отставила в сторону швабру и быстрым, машинальным движением поправила свои тщательно подкрашенные волосы. — А то моду взяли над картами рыдать да несчастья себе выдумывать. Вы — женщина интересная, красивая. Только жить да жить. Сходите погуляйте, к подруге какой зайдите, по городу покатайтесь, а там, глядишь, и Борис Викторович с работы вернется…
Поля демонстративно пропустила мимо ушей напоминание о Борисе Викторовиче и только спросила: «Вы в самом деле считаете меня интересной, красивой женщиной?». Выслушала уверения в том, что это конечно же так и есть, и, проверив в сумочке ключи, почти бегом выскочила из квартиры…
Она толком не знала, зачем ехала. Наверное, только для того, чтобы убедиться: все так, как придумала она сама себе. Пальцы Суханова ласково касаются щеки Ирочки, ее русые кудри щекочут его запястье, она чуть прикрывает глаза и целует его ладонь… И плевать им на шампанское, из которого улетучивается газ, на тающее мороженое, на людей, входящих и выходящих из кафе. Да и кто будет на них смотреть? Сейчас целующаяся парочка — норма. Это шесть лет назад показывали пальцем в метро и осуждающе шептались за спиной. Шесть лет назад…
На светофоре Поля, не вовремя притормозив, чуть не вписалась в ослепительно белый «жигуленок», выслушала порцию безадресных ругательств, потом встретила откровенно заинтересованный и почти виноватый взгляд водителя. Да ей, в общем, было безразлично: попасть ли сейчас в аварию или без проблем доехать до «Эстеллы». Только почему-то представлялось, как сверкнут в воздухе слетевшие с рук серебряные браслеты. Но доехала она «в целости и сохранности», припарковалась намеренно в каких-нибудь десяти метрах от джипа Бориса, вышла из машины. Несколько шагов от стоянки до входа в «Эстеллу» показались ей длинными, как жизнь.
Но к тому, что предстоит увидеть, Поля оказалась не готова. И, наверное, поэтому замерла на пороге, судорожно комкая в пальцах вырез платья. Борис действительно расположился за столиком. Только шампанского перед ним не было, да и мороженого тоже. Один лишь пустой бокал из-под коктейля с одиноко торчащей розовой соломинкой. А напротив, подперев лицо руками, сидела Надя… Поля сразу заметила и ее новую прическу, и помаду модного винного оттенка, и взгляд, особенный, манящий, неотразимый.
— Ну так что же нам теперь делать? — спросила Надя, глядя прямо в лицо Борису.
Ответа Поля дожидаться не стала, аккуратно притворила за собой двери и, сев в машину, поехала в сторону Зубовского бульвара…
* * *
— Ну, так что же нам теперь делать? — спросила Надя, глядя ему в лицо.
Борис вымученно улыбнулся. Взгляд ее, которого, может быть, хотелось в самом начале, шесть лет назад, но совсем не хотелось теперь, его тревожил и смущал. Он просто не знал, что ответить, да и сам разговор казался ему пустым, никчемным…
— Надь, — он задумчиво побарабанил пальцами по столу, — я, честно говоря, не понимаю, чем могу быть полезен… Ну да, сложности у вас с Олегом, но я посочувствовать могу, не больше. Работу я ему уже предлагал, и неоднократно, — он отказывается. Да и, в конце концов, его дело: он журналист хороший, что называется, от Бога. Так, может, и не стоит ему в нашу «кухню» лезть? Как ты думаешь?
— Да ничего я уже не думаю! — она досадливо поморщилась. — Я помочь тебя просила. Помочь, понимаешь?.. Плохо мне. Никогда еще в жизни не было так плохо…
Ах, как шло ей и это безысходное отчаяние с рукой-веткой, заломленной у лба, с уголками губ, опущенными книзу, и едва заметной морщинкой, залегшей меж густых темных бровей! И новый пепельный цвет волос шел, и тени прозрачно-сиреневые…
— Надь, ну, может, я идиот, в самом деле? Может, я, правда, не понимаю чего-то, — Суханов потер переносицу. — Но мне в самом деле неясно, что за секретность такая в нашем разговоре? Почему нельзя было о нашей встрече Полюшке говорить? Что уж такого ты мне, в конце концов, сообщила?.. Понятно, что Олежка — не сахар, понятно, что муж с женой время от времени ссорятся, но это же все — дела семейные. И ты сама не хуже меня знаешь, что через день-два вы помиритесь…
Надя, вздохнув, обреченно мотнула головой:
— Ничего ты, Борька, не понимаешь. Ничего… Какие семейные дела, если мы с катастрофической скоростью становимся абсолютно чужими людьми?.. Звучит банально, да? Но если бы ты только знал, как страшно, когда ничего в этой жизни не остается! Ничего, за что стоило бы цепляться и ради чего стоило бы жить…