Домой я попал довольно поздно. Но Кошкаров, который сегодня сопровождал меня весь день, уходить не собирался.
— Сергий Аникитович, хоть уже темно, но надо поговорить. Надумал я тут дело одно, обсудить бы?
Я тяжело вздохнул и пошел с ним в его флигель. Сонный Гришка открыл нам дверь.
— Ну что там хлоп наш живой еще? спросил Борис.
Гришка закивал головой, начал крутить рукой перед нами.
Кошкаров перевел эти жесты:
— Говорит, что седня в ноги кидался ему, живота просил не лишать. Вот, пусть посидит, поплачет в темнице, а то, как православных извести отравой, так не плакал.
И после этих слов с неодобрением посмотрел на меня.
Когда уселись за столом, Гришка, закрыл за нами дверь, и сел около нее на лавку.
— Думал, я долго, Аникитович, — сообщил Кошкаров, и вот, что надумал. Придется нам Захарьина Юрьева на живца ловить.
— Это как, Борис, ты делать собираешься.
— Так вот как ни крути, а придется тебе Сергий Аникитович живцом побыть.
— Постой, постой Борис, это, как понимать?
— А надо Аникитович, чтобы уверился Никита Романович, что ты знаешь все про его дела и к государю собираешься пойти, и есть у тебя человек, который «слово и дело» крикнуть может. И единственно, что ему остается, это первым, как ты вчера сказанул что-то вроде — убрать тебя. Так вот думаю я, что будем мы тебя охранять так, чтобы поняли они, что в Аптекарском приказе пока ты сидишь, никакой охраны рядом нет, и вроде, как мы и вход не бережем. А наше дело убийцу, которого к тебе подошлют перенять. Вот только, как в тот раз бы не получилось, что убил себя тать твой.
— Да я и не думал, что он убить себя сможет.
— Ха, о дыбе подумал, сразу ножик и сунул себе в бок, — сказал, оскалившись, Кошкаров.
Еще час мы обсуждали ловушку для, отца теперь уже, возможно, не будущего патриарха и деда царя всея Руси.
Следующим утром, как обычно я собирался во дворец, мои лекаря уже в рассветном полумраке грузили телеги с больничным имуществом, все это перебиралось в Сретенский монастырь, больничка у меня в усадьбе закрывалась, свою задачу она выполнила. Ходкевича увезли еще вчера днем, его я даже не видел. Но со слов Ирины, он обещал меня навестить через несколько дней, перед тем, как уехать в Литву. Плещеев также нас покинул, уехал к Хворостинину, так же пообещав приехать через два дня для осмотра.
В Кремле, как обычно в первую очередь я был у государя, поговорив с ним и осмотрев, я пошел в Думу, проходя мимо Захарьина Юрьева, который ожидал Иоанна Васильевича, поздоровался с ним и, как бы между делом заметил:
— Слушай Никита Романович, у меня в порубе один холопишко песни красиво поет, заслушаешься. Мне кажется, такие песни даже царю интересны будут.
Тот побледнел, и ничего в ответ не сказал, я поклонился и пошел дальше. В голове был один вопрос, клюнет ли боярин на меня или нет, и когда ждать рыбака. Но так как раньше завтрашнего дня нападение на меня было маловероятно, я отправился далее по своим делам. После Думы, мой путь лежал в лекарскую школу.
Там стоял шум и гам мои лекаря, которых я учил уже два года, расставляли все на свои места, готовили учебные классы к занятиям, и командовали, послушными новичками. Новые ученики в основном были из родов нищих боярских детей, которых родители не могли даже собрать для смотра и с удовольствием отправили учиться на лекарей, на полном царевом обеспечении, освободившись, таким образом, от лишних трат, а также не очень крепких отпрысков, вряд ли способных стать настоящими воинами. Было еще три паренька дети дьяков, которые почему-то захотели, чтобы они стали лекарями, а не продолжили отцовскую профессию. Ну, мне то, что, с кремлевскими дьяками всегда жил дружно, почему я должен отказать, неплохо иметь обязанных чем-то тебе бюрократов.
Жить все ученики, которых то и было всего пятнадцать человек, должны были в монашеских кельях, питаться тоже с монахами. Единственное, что смог для них сделать — это выпросить у отца Кирилла, чтобы время молитвы для них было не таким продолжительным, как для монахов, ведь им еще надо было и учиться.
Лекарей я планировал учить два года, в первое полугодие — обучение грамоте, простейшей арифметике, и заодно зазубривание строение человеческого тела. Со второй половины года начинается уже настоящая учеба. За основу я взял практическую подготовку, я не собирался забивать им голову всяческими теоретическими рассуждениями, они должны были работать, как парамедики в наши дни, хотя азы сангигиены им тоже буду даваться. Все теоретические моменты медицины и проблемы лечения болезней я оставил для, пока существующего только в моем воображении, университета.
Я прошелся по всем помещениям, посмотрел, как оживает все вокруг. В будущей операционной также уже устанавливался стол, и даже присутствовал больничный запах. Монастырская маленькая больничка, где оказывалась помощь монахами, была расширена, и очень изменилась, вместо тесных душных келий, имелось несколько палат, в которых могло лежать до сорока больных. Для подозрительных и инфекционных больных был сделан изолятор с отдельным входом. Архимандрит, совавший свой нос во все, очень интересовался, зачем мне такая палата. Пришлось и ему показать в микроскопе «водяных тварей» после чего он плевался, крестился и молился, потом сообщил мне, что не спал всю ночь, а пить теперь будет только кипяченую воду. Но смысл изолятора он понял. Может, иногда ему что-то и не нравилось, но за мной горой возвышались царь и митрополит, а я своим прилежанием в молитве, не давал никаких шансов заподозрить меня в колдовстве или чернокнижии. Да и с кем он будет играть в шахматы, если меня здесь не будет. Насколько я понял все остальные в монастыре, кто мог играть, проигрывали ему специально, а его это страшно раздражало. Я же сражался до последнего, и отец Кирилл выиграв у меня остаток дня, ходил довольный, как кот наевшийся сметаны.
Удовлетворенный увиденным, я дал ценные указания на завтрашний день, по началу учебы, и отправился домой.
Уже смеркалось, на улице лежал легкий снежок, мы ехали не торопясь. Неожиданно из переулка выехали несколько конных, и сзади нас также раздавалось ржание коней. Мимо меня со зверским выражением на лице пролетел Кошкаров, Нас всего со мной было одиннадцать человек, а нападавших почти два раза больше.
Я обернулся назад и услышал крик Бориса:
— Сергий только вперед, не ссы!
— Я глянул вперед, половина моих охранников уже летели на засаду.
— Неожиданный рев Кошкарова — Хуррра!! — огласил окрестности. У меня по спине поползли мурашки, я выхватил саблю и с таким же криком рванул вперед. Когда я подскочил, схватка была уже в полном разгаре, улица была узкая, никому не разогнаться, и мы все на конях почти ходили кругами, стараясь в тесноте не задеть своих. Раздавалось только хекание сражавшихся при сабельных ударах, и брань.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});