— Так, что Сергий Аникитович, Мирошку этого, в Разбойный не ведем? — задал вопрос Кошкаров.
— Борис, ну, что ты все вопросы задаешь, сам понимаешь, что с ним делать, все я пошел к себе. Буду еще думать, как что делать, чтобы беду от нас отвести.
Я шел и думал, как ни старался уйти в сторону от жесткости этого времени, но видно без этого в моей теперешней жизни не обойтись, иначе я подведу всех, кто мне верит, идет за мной и любит.
Прошел я всего ничего несколько шагов, и повернул назад. Не вынесла моя нервная система угрызений совести, почти бегом спустился в подвал. Кошкаров как раз что-то говорил Гришке.
— Вы это, еще парня то не прирезали, — тихо спросил я. Чем то довольный Кошкаров посмотрел на Гришку:
— Ну, что, гони деньгу, видишь, я то Аникитовича лучше тебя знаю.
Потом повернулся ко мне и сказал:
— Сергий Аникитович, поспорил я Гришкой, тот все упирался, что прикажешь ты холопа жизни лишить, а я все говорил, что не будет этого. Добрый ты больно боярин, нельзя быть таким сейчас.
— Послушай Борис, — в ответ продолжил я, — понятное дело, что здесь его оставлять нельзя. Надо его вывезти в вотчину, под присмотром хоть будет. На мельнице бумажной люди нужны вот пусть и работает, хлеб свой оправдывает. Мужики тамошние огонь и воду прошли, лишнего болтать не будут. В ближайшие дни обоз должен стекло из Заречья привезти, Лужин тоже приедет ему много объяснять не надо, сказать только, чтобы незаметно дурня этого на мельницу увез. А с парнем надо будет тебе потолковать, объяснить, что если назад к Романову вернется, у него сразу смерть свою встретит.
А вот с Романовым надо что-то думать. Если у него сегодня не получилось, получится завтра. Давай Борис пойдем со мной, время еще есть, посидим, поговорим, подумаем, что и как делать.
Оставив Гришку в подвале, отвязывать пленника, мы с Борисом пошли ко мне.
В кабинете мы сели друг напротив друга, я открыл краник на маленькой, литров на десять дубовой бочке, в которой второй год был налит спирт. Не знаю, было ли это похоже на виски, но все, кто пробовал, никто от этого питья не отказывался. Единственное, что без закуски у нас это не обходилось. Вот и сейчас на столе стояло здоровое блюдо холодца.
Мы чокнулись и выпили по стопке моего коньяка. Про себя я вспомнил Бомелия, хоть и очень вредный и опасный был человек, но вот чокаться кубками да бокалами за столом он бояр научил. И сейчас это делали почти все.
И следующий час я рассказывал ошарашенному Кошкарову, все, что я знал про заказные убийства.
— Все-таки не зря я в свое время прочитал кучу детективов, вот пригодилось знание, — думал я во время рассказа.
Борис выслушал меня, с задумчивым видом нацедил полный стакан спиртного и чокнувшись с моей стопкой залпом его выпил:
— Сергий Аникитович, ну ты удивил, удивил, я то себя докой в этом деле числил, да и учителя у меня были ого-го. А смотри, сколько всего не знал. Может и мне грамоту одолеть да книги умные читать начать, эвон ты, сколько из них толкового вынес. Теперь я думать буду, что и как, но для начала ты Сергий Аникитович теперь без охраны и доспехов никуда.
Мы распрощались, и я устало побрел к в свою спальню, где меня уже давным — давно ждала жена. Она была уже на восьмом месяце, в конце ноября должны были быть роды. Переносила она беременность довольно легко, по крайней мере никаких гестозов у нее не было. Но уже сейчас Ирка кричала, чтобы я и не думал в родах соваться со своей помощью, что все, что надо будут делать повитухи. Я особо с ней не спорил, так, как знал совершенно точно, что если будет нужно, приду, и буду делать все сам, без повитух. Но на всякий случай с двумя повитухами я отдельно занимался, и рассказывал, все то, что еще сам помнил из акушерства. Мало ли пригодится это в будущем.
— Сережа, ну что ты так долго, — с упреком прошептала мне Ира, нагибаясь, чтобы снять мне обувь.
— Ира, тебе, сколько уже было сказано, не лезь, сам разденусь, тяжко тебе это сейчас.
В ответ у нее ручьем потекли слезы:
— Я что тебе уже не жена, что мне теперь даже помочь тебе нельзя.
— Жена, жена, — сказал я, погладив по голове и поцеловав в губы, — и помочь можно, но вот разденусь я сам.
Завтрашний день был у меня знаменательный, он венчал мои годовые труды по устройству лекарской школы. Конечно, это была не первая школа в Русском царстве, были немногие небольшие костоправные школы при монастырях, где обучались монахи и послушники. Но сейчас это была именно государственная школа, финансировавшаяся из казны. И я планировал обучение в этой школе уже на более высоком уровне, чем все это делалось ранее. У меня была еще одна мысль насчет этой школы, что ее небольшая монастырская больница в будущем станет первой базой, клиникой для будущих студентов медицинского факультета университета. А мои первые ученики, будут первыми преподавателями для этих студентов и, обучая с самого начала своих учеников, сами будут совершенствовать свои знания. Как буду обстоять дела на других факультетах, я пока не задумывался. Жизнь давно меня приучила, что надо решать все проблемы по мере их поступления и переживать о том, чего возможно никогда не будет, лишняя трата времени и нервов.
Но хоть я так и старался думать, все равно долго не мог уснуть.
Утром, еще было темно, когда я в сопровождение охраны уехал в Сретенский монастырь. Сегодня в этом обычно спокойном и тихом месте было шумно. Конечно, не каждый день здесь встречали сразу царя и митрополита. Архимандриту было не до меня, он только суетливо на бегу перекрестил всех нас, и куда-то умчался, на ходу крича что-то своим молчаливым спутникам. Я заметил десятка два крепких монаха, с одетыми под рясы доспехами незаметно разошлись вдоль монастырских стен. На колокольне кроме звонаря также стояла пара монахов. Еще через час прибыли царские телохранители в главе с Ивашкой Брянцевым, два его лучника сразу полезли на колокольню. Брянцев поздоровался с мной и с озабоченным видом сказал:
— Ну, Сергий Аникитович, ты, когда мне речь тогда закатил, как царя оберегать надо, я покой потерял, ведь даже и не думал, что так легко можно человека жизни лишить. Зато теперь, как куда едем, я не всех своих молодцов одеваю, как раньше. Они уже сейчас, незаметно по толпе шныряют и все выглядывают, кто, чем озабочен. Ежели, кто не понравится, сразу такого прихватывают и волокут, в сторонку там осмотрят и решат, что с ним делать. Сегодня хоть хорошо, стены монастырские высоки, а рядом ни одного здания высокого нет, кроме колокольни, ну там мои лучшие стрелки сидят.
Зазвонили колокола, и в широко распахнутые ворота монастыря въехал возок с митрополитом. Не успели мы приветствовать Антония, который на удивление хорошо выглядел, как появилась царская процессия, сегодня это конечно не был по настоящему торжественный выезд и поэтому, обычного для этого количества народа и праздничных одежд не было, но и этих сопровождающих, хватило, чтобы до отказа заполнить большой монастырский двор.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});