А если он умрет?
«Тогда аборигенов следует научить, как себя вести. Нужно выработать План. Вот что должны знать местные жители».
Галактический язык. Функции и структуру правительства. Межпланетные отношения. Историю. Экономику, торговлю и назначение денег. Политику. Право и колониальное законодательство. Основы наук.
«Да не мог он быть один, этот человек! — про себя воскликнул Диллингер. — Не мог, и все тут!»
Первое посещение планеты — возможно, это будет разведывательный космолет. Принять меры по наблюдению за ним, арестовать экипаж. Переговоры. Перечень правонарушений и штрафов. Как добиться статуса независимости и приема в члены Федерации. Какие принять меры, если статус независимости будет нарушен.
— Не мог он быть один!
Все было предугадано и старательно записано в тетрадь человеком прозорливым, мудрым и терпеливым. Это был блестящий прогноз, без единого упущения или ошибки, разве что в нем не было названо имя «Уэмблинг». И вообще у Диллингера создалось впечатление, что О'Брайен знал жизнь куда лучше, чем несколько Уэмблингов его времени, вместе взятых. Тут было описано все, что произошло позже, вплоть до последнего мастерского хода — налога на отели в размере их десятикратной стоимости.
Диллингер закрыл последнюю тетрадь, отнес бумаги назад в рубку и аккуратно разложил вещи на столе в том порядке, в каком они были. Наступит день, когда у народа Лангри появятся свои историки. Они изучат и проанализируют эти документы, и имя О'Брайена начнет кочевать по Галактике в написанных сухим языком фолиантах, читаемых одними лишь историками. Нет, этот человек заслужил большего.
Но, может, на Лангри память о нем будет жить долго в устных преданиях. Может, и сейчас местные жители, сидя вокруг костров, рассказывают легенды о деяниях О'Брайена и повторяют некогда сказанные им слова. А может, и нет. Чужаку трудно вникнуть в такие тонкости, особенно если он офицер военного космофлота. Это дело специалистов.
Диллингер бросил прощальный взгляд на лежавшие на столе незатейливые реликвии, сделал шаг назад и по всей форме отдал честь.
Он вышел из космолета и заботливо прикрыл дверь тамбура. Здесь, в глубине леса, сумерки сгустились быстро, но аборигены терпеливо ждали его, стоя в тех же почтительных позах.
— Надо думать, вы прочли те записи, — произнес Диллингер.
Казалось, Форнри даже испугался.
— Нет!..
— Понятно. Так вот, все, что можно было узнать о нем, я узнал. Если еще жив кто-нибудь из его родственников, я постараюсь поставить его или ее в известность о том, что с ним произошло.
— Благодарю вас, — сказал Форнри.
— А не прилетал ли сюда еще кто? Не жил ли с вами еще кто-нибудь, кроме него?
— Нет, только он один.
Диллингер кивнул.
— О'Брайен был поистине великий человек. Не уверен, что вы до конца это понимаете. Мне думается, спустя какое-то время именем О'Брайена у вас будут названы деревни, улицы, здания и тому подобное. Но он заслужил памятник по-настоящему грандиозный. А не стоит ли именем человека, которого вы знали и чтили, назвать планету? Вам следовало бы назвать свою планету О'Брайен.
— О'Брайен? — переспросил Форнри. Он непонимающе взглянул на остальных аборигенов, потом снова повернулся к Диллингеру: — О'Брайен? А кто он такой, этот О'Брайен?
Перевела с английского Светлана Васильева
Леонид МЕДВЕДОВСКИЙ
ЗВОНОК НА РАССВЕТЕ
1
Очнулся Михаил Носков в машине «Скорой помощи». Рядом, пытаясь прощупать его пульс, сидела женщина в белом халате. У изголовья — Алла. Едва заметные при дневном свете коричневые пятна на ее лице сейчас проступали особенно отчетливо. Ни голоса, ни даже шепота Аллы не было слышно. Лишь по движениям побелевших губ Михаил уловил: «Миша, Мишенька, как же это?.. Ведь у нас скоро маленький будет…»
Михаил устало прикрыл глаза, прислушался к боли. Она затаилась где-то внутри, изредка давая о себе знать короткими злыми укусами. Не ждал он того подлого удара, не заметил…
Носков подошел к придорожным кустам, где прятался незнакомый парень, крикнул:
— Эй, малый, ты что там затаился? А ну вылазь!
Молчание. Только тлеющий огонек сигареты выдавал присутствие человека.
— Кому говорят — выходи!..
И сразу после этого удар — предательский, подлый… Нет, не сразу. Вышла мать, он что-то крикнул… Что же он крикнул?.. «Мама, зови скорей отца… пусть принесет воды…» Воды!.. Воды!! Воды!!!
Михаил облизал шершавым языком сухие губы, умоляюще взглянул на медсестру. Та медленно покачала головой: нельзя.
…Словно огромное жало гигантской осы внезапно впилось в его живот. В первое мгновение Михаил даже не понял, что произошло. Но преступник с силой рванул рукоятку ножа кверху, и только крепкий армейский ремень помешал сделать рану еще шире…
Носков бежал к дому согнувшись, неловко зажав живот руками, и чувствовал, как горячая и липкая кровь просачивается сквозь судорожно сжатые пальцы. У него еще хватило сил взобраться на крыльцо, но открыть дверь Михаил уже не смог. Перед глазами поплыли огненные круги, ударил в уши тугой набатный звон, и он, задыхаясь, рухнул на ступеньки лицом вниз, жадно хватая посиневшими губами ставший почему-то разреженным воздух…
— Считайте! Считайте дальше! — слышится над головой требовательный мужской голос.
— Шесть… семь… восемь…
Удушливо-сладкий запах эфира мягко обволакивает голову, невыносимо хочется спать.
— Считайте! Считайте! — твердит тот же голос.
— Одиннадцать… двадцать три… четырнадцать…
— Приготовить зажимы! Скальпель! — Это было последним, что услышал Михаил перед тем, как погрузиться в долгий операционный сон…
* * *
Меня будит длинная заливистая трель звонка, я открываю глаза и слышу деликатно приглушенный голос нашего шофера Геннадия Спирина: «Вы уж не сердитесь, Анна Викентьевна, срочно нужен, меня дежурный послал…»
Мать впускает Спирина в квартиру, ворчливо предлагает раздеться, затем говорит:
— Как хотите, Гена, но без чашки кофе я вас обоих не отпущу. Никуда ваши преступники от вас не денутся!.. — Она отправляется на кухню варить кофе, а я приоткрываю дверь своей комнаты.
— Гена, заходи! Что там стряслось?
— Тяжкое, Дим Димыч! В вашей зоне таксиста порезали. Вчера в двадцать три часа на Гончарной.
— Грабеж? — невольно вырывается у меня.
— Непохоже. Пиджак с деньгами не тронут.