Каро лягнула его под столом, но, поскольку обута она была в легкие домашние туфельки, никакой боли он не почувствовал.
В глубине души Доминик радовался тому, что Каро не ломается и не притворяется сытой. Много раз ему доводилось ужинать с дамами, которые не ели, а клевали, как птички, — при виде их у него самого напрочь пропадал аппетит. В отличие от светских кривляк Каро от души наелась и рыбы, и ростбифа, и овощей, а на десерт с удовольствием лакомилась шоколадными конфетами.
Сладкое она поедала так самозабвенно, что Доминик невольно залюбовался ею.
— Может быть, хотите и мою порцию? — предложил он.
Глаза у нее загорелись, но она нехотя покачала головой:
— Нет, наверное, не стоит…
— Не поздно ли вспомнили о девичьей скромности? — поддразнил ее Доминик, придвигая к ней стеклянную вазочку. Он не предложил ей бренди, помня, какую неприязнь вызвал напиток у Каро. Посмотрев на нее в упор, он заметил, как она зарделась. — Я, разумеется, имел в виду ваш аппетит…
Она покраснела еще гуще.
— Если вы снова будете вести себя не по-джентльменски…
— Оказывается, какое-то время я вел себя по-иному? — Доминик насмешливо изогнул брови.
Наверное, нет, подумала Каро. И все же ей показалось, что на время они заключили нечто вроде перемирия — особенно когда играли в шахматы. Более того, когда партия закончилась вничью, его светло-серые глаза смотрели на нее с известной долей уважения.
Она решила сменить тему на более безопасную и спросила:
— Чем займемся после ужина?
— Я, моя дорогая Каро, ухожу…
— Уходите? — Покосившись на золотые часы на каминной полке, она нахмурилась. — Но сейчас почти одиннадцать!
Доминик слегка склонил голову:
— И если бы клуб «У Ника» был открыт, вам пришлось бы еще давать второе представление за вечер!
Верно. Но сегодня Каро почти весь день проспала и сейчас совсем не испытывала усталости.
— Вы едете навестить лорда Торна? Может, возьмете меня с собой?
— Нет, Каро, ни под каким видом! — ответил Доминик.
Никакая партия в шахматы и никакие дружеские беседы за ужином не могли заставить его забыть о Николасе Брауне. Он пока так ничего и не выяснил. Значит, у него не остается другого выхода, придется сменить планы на вечер.
— Сегодня я уже виделся с Озборном; думаю, второй визит за день скорее утомит его, чем доставит радость. — Он поморщился, живо представив, как холодно встретит его миссис Гертруда Уилсон. — А туда, куда намерен поехать, я никоим образом не могу взять вас с собой.
— Вот как…
Доминик вопросительно поднял бровь, заметив, как раскраснелась Каро.
— Вот как — что?
Каро нахмурилась от досады. Она больше злилась на себя, на свою наивность, чем на Доминика Вона. То, что он целует ее, когда ему хочется, еще не означает, что у него нет женщины, с которой он время от времени проводит ночь. И через несколько минут он покинет ее ради другой!
Странно, почему мысли о другой женщине ей так неприятны…
Неожиданно для себя Каро поняла, что сегодня вечером ей приятно находиться в обществе Доминика. Нравится пикироваться с ним. Нравится сражаться с ним в шахматы, пытаясь его превзойти. Ее не задели даже его насмешки над ее аппетитом. Зато мысль о том, что он собирается провести ночь с какой-то безликой женщиной, оказалась крайне неприятной.
И это в высшей степени нелепо!
Она резко встала:
— В таком случае, с вашего позволения, я вернусь в библиотеку и выберу книгу почитать.
Доминику нетрудно было догадаться, о чем подумала Каро за несколько минут, что она молчала. Она наверняка вообразила, будто он собирается провести ночь в постели какой-нибудь жрицы любви. Какой бы привлекательной ни казалась ему эта мысль, прошло уже довольно много времени с тех пор, как Доминик проводил ночь с женщиной. А давая себе волю с Каро, он испытывал не только удовольствие, но и досаду… Как бы там ни было, женщины в его планы на сегодняшнюю ночь не входили.
Да, мысли Доминика были далеки от женщин. Откровенно говоря, он собирался нанести визит Николасу Брауну…
— Каро, прошу вас, не беспокойтесь и не ждите меня. Скорее всего, я вернусь очень поздно, — сказал он, допив бренди и поставив бокал на стол.
Лицо у нее раскраснелось от гнева.
— Как будто мне есть дело до того, когда вы вернетесь домой — и вернетесь ли вообще!
Доминик тихо усмехнулся и направился к двери:
— Сладких снов, Каро!
— Поскольку они будут не о вас, уверена, мои сны будут сладкими! — парировала она.
На пороге он остановился и оглянулся.
— Сильно сомневаюсь, что мне доставит удовольствие сомнительная честь стать героем снов какой-нибудь юной девицы, — заметил он, прикрывая за собой дверь.
Доминик не мог быть уверен, но ему показалось, будто он услышал по ту сторону двери тихий звон разбившегося стекла…
Глава 8
Лишь через несколько часов Доминик наконец вернулся в Блэкстоун-Хаус; он невольно улыбнулся, когда предупредительный Симпсон открыл ему дверь с таким невозмутимым видом, словно он вернулся в три часа пополудни, а не в три часа ночи.
— Милорд, миссис Мортон в библиотеке, — вполголоса сообщил дворецкий.
Доминик замер на полпути к лестнице и резко обернулся:
— Почему она до сих пор там?
Заперев дверь на ключ и на засов, дворецкий ответил:
— Мне показалось, что она заснула читая. Она так сладко спала, что мне не хотелось ее будить.
Доминик невольно посмотрел в сторону библиотеки; лицо его помрачнело.
— Ложитесь спать, старина. Я сам разбужу миссис Мортон, — сказал он.
— Очень хорошо. — Пожилой дворецкий чопорно поклонился. — Мне показалось, что… миссис Мортон из-за чего‑то расстроилась, милорд, — добавил он, видя, что Доминик направляется в библиотеку.
Доминик круто развернулся к нему:
— Расстроилась?
— По-моему, она плакала, — с озабоченным видом подтвердил Симпсон.
Только этого не хватало! Доминику совсем не хотелось среди ночи успокаивать плачущую женщину. Или, как обычно бывает в таких случаях, угадывать, что послужило причиной ее слез. Что могло довести до слез храбрую, дерзкую Каро? Может быть, оставшись одна, она наконец осознала степень опасности, о которой он ее предупреждал?
Как бы там ни было, когда он представил себе испуганную, плачущую Каро, ему почему-то стало не по себе…
Он сразу понял, что она действительно плакала. Войдя в библиотеку, он сразу обратил внимание на ее бледное, заплаканное лицо. Каро свернулась калачиком в мягком кресле у камина и сладко спала; книга, которую она читала, лежала открытой у ее колен.