Захлопнув дверцу машины, я зашел в дом.
– Еще не знаю.
Услышав, как сестра ругается, я пошел на ее голос. Послышался звук рвущейся бумаги. Энолу я застал склонившейся над журналом Пибоди. Сестра с остервенением рвала страницу с рисунком, на который я только что смотрел.
– Прекрати! Зачем? – крикнул я.
Сестра увернулась. Обрывки бумаги усыпали пол.
– Ты хоть понимаешь, сколько этой книге лет?
– Зачем ты оставил ее открытой? Нельзя оставлять такие книги лежать открытыми!
Ее глаза сузились.
– Ты не можешь рвать все, что тебе хочется. Книга моя!
– Откуда она у тебя? Кто дал тебе эту пакость?
Сестра в доме всего несколько минут, а мы уже ссоримся. Ничего удивительного в том, что в свое время она отсюда уехала.
– Букинист дал мне ее.
Я сразу же понял, как глупо это прозвучало. Люди ни с того ни с сего не отдают старинные книги.
– Как просто! Это же очевидно!
Сестра со всего маху плюхнулась в серое кресло, подняв в воздух облачко пыли.
– Потрудись объяснить. Ты теперь выманиваешь у людей старинные книги?
– Нет.
– А зря…
Я рассказал сестре о посылке и беседах по телефону с мистером Черчварри. Я упомянул Бесс Виссер и сказал, что мама знала эту женщину.
Сестра смотрела на меня глазами внезапно протрезвевшего человека.
После продолжительного молчания она заявила:
– Не верь ему.
Подтянув колени к груди, Энола обхватила лодыжки руками. На запястье сестры я заметил небольшую голубую татуировку. Ее там прежде не было. Маленькая птичка.
– Он безвредный. Мне интересно с ним общаться.
– Ты ужасно доверчивый. Что ему от тебя нужно?
Я оглядел свое жилище. Ни денег, да и вообще ничего ценного.
– Он просто эксцентричный одинокий старик.
– Одинокий, значит. Ты уверен? Он прокрался к тебе в доверие, используя нашу маму. Ты зациклен на ней, поэтому представляешь собой легкую добычу.
Сестра засунула руки глубоко в карманы толстовки. Ее пальцы двигались, поднимая и опуская ткань.
– Она мертва. Ты не сможешь найти ее в этой книге.
– Не все так просто. Из этой книги я узнал кое-что важное: женщины в нашей семье имеют весьма прискорбную привычку умирать молодыми.
Губы сестры дернулись, едва не сложившись в отвратительную гримасу.
О двадцать четвертом июля я умолчал. Есть ограничительные линии, которые не стоит пересекать, когда имеешь дело с Энолой, а я уже вплотную подошел к одной из них.
– Ты не хочешь узнать, в чем тут дело?
– Не хочу, – сказала сестра. – Я просто живу своей жизнью.
– В цирке… Извини, но я одержим памятью о маме.
Мы смотрели друг другу в глаза. Энола первой отвела взгляд и уставилась на свой рукав. Было непросто общаться с ней после стольких лет разлуки. Она может прямо сейчас встать и уехать. Помешать ей я не смогу.
– Как у тебя вообще дела? – спросил я.
– Я голодная.
Сестра ринулась в кухню. Двигалась она как-то порывисто, суетливо. Послышались шаркающие звуки ее шагов по потрескавшемуся линолеуму. С грохотом открывались и закрывались дверцы шкафов.
– У тебя здесь хотя бы что-нибудь съедобное есть? Чем ты питаешься?
– Посмотри в левом подвесном шкафчике. Там же, где и прежде. Третья полка.
Вновь послышался громкий стук.
– Лапша быстрого приготовления! Господи Иисусе! И зачем я только сюда приехала?
– Я тоже теряюсь в догадках.
– И с какой стати ты перетащил свои шмотки в гостиную? Подожди… Почему ты дома? Разве ты не должен быть сейчас на работе?
– Урезание бюджета.
Два страшных по своей силе слова. До этого момента я не произносил их вслух – по крайней мере, при тех, кто еще не в курсе.
– В будние дни библиотека теперь закрыта?
– Открыта, но без меня. Отпущен на все четыре стороны.
Ее руки обвились вокруг моих плеч. Сестра прижалась к моей груди. Так она поступала в детстве всякий раз, когда хотела, чтобы я поносил ее на руках. Как будто она до сих пор во мне нуждается.
– Они идиоты.
– У них просто нет денег.
– Только ты способен находить оправдание для людей, уволивших тебя.
Может, и так.
– Твоя очередь.
– Моя?
Она побежала в кухню и вернулась с брикетом сухой лапши.
– Ты знаешь, почему я не на работе, а дома. Теперь твоя очередь рассказывать.
– Мне захотелось тебя повидать. Давно не виделись.
Это уж точно. Глядя на сестру, я вспомнил, как она, забросив рюкзак на заднее сиденье «олдсмобиля», сбежала из дому.
– Ты поедешь со мной, – заявила Энола, отламывая кусочек сухой лапши и отправляя его себе в рот. – Ты безработный. Карнавальное шоу Роуза, в котором я сейчас участвую, – то, что нужно. Том Роуз хорошо ко мне относится. Он найдет для тебя какое-нибудь занятие.
– Я библиотекарь.
– Бывший библиотекарь. – Ее слова не должны были бы меня уязвить, но уязвили. – Ты хороший пловец. Бак-ловушка для тебя проще простого.
Как она может серьезно говорить такое? Сестра снова плюхнулась в кресло и захрустела сухой лапшой.
– У них уже есть пловчиха.
– Нет. Этим занимался ты с матерью. Я гадаю на картах.
Как будто я не научил ее всему тому, чему обучила меня мама! Я показал сестре, как выпускать воздух и расправлять грудную клетку, объяснил, когда следует позволять весу тела тащить тебя на дно, когда надо улыбаться… Я помнил ее маленькой. Купальный костюм в горошек. Черные, как у мамы, волосы плывут вокруг нее в воде. Сестра улыбается мне из-под воды, а я считаю: «Восемьдесят девять Миссисипи, девяносто Миссисипи…»
– У меня есть кое-какие наметки. Я разослал свои резюме, а завтра буду звонить охотнику за головами. Я со всем справлюсь.
– Будет лучше, если ты поедешь со мной. Я очень волнуюсь за тебя, когда ты один живешь в этом доме.
Сестра огляделась, останавливая взгляд на каждой трещинке, каждой дырке, образовавшихся за время ее отсутствия.
– Иногда я по тебе скучаю.
Я сел на пол. Энола осталась сидеть в кресле. Первый шаг навстречу друг другу.
– Когда ты мне позвонила, то напугала до чертиков. Нагадала себе что-нибудь страшное?
– Я не хочу об этом говорить.
Сестра сунула мизинец в небольшую дырочку на потертой обивке подлокотника кресла.
– Зачем ты перенес свои вещи в гостиную?
– Так проще, тут компьютер… Проще искать работу.
– Чем-то пахнет… В доме всегда так пахло?
– А как, по-твоему, здесь должно пахнуть?
Дом пропах кофе, приготавливаемой в кухне пищей и немного морем. Сестра, не приложив, казалось, ни малейшего усилия, спрыгнула с кресла и приземлилась возле меня ворохом мешковатой одежды. Она подобрала валяющийся на полу листок бумаги и принялась рассеянно сгибать и разгибать уголок. Цирк «Эфемерный», 1981 год. Небольшой отрывок, посвященный прыгунам с вышки. В нем упомянуто имя моей бабушки. Сестра крутила уголок бумаги, зажав его между большим и указательным пальцами так, как европейка обычно делает с сигаретой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});