Впрочем, вскоре все вошло в привычную колею.
Данно приезжал раза два в месяц, и теперь он увозил Блейза все на более и более долгое время, увеличившееся до шести дней.
Однажды Уилл заметил, что Блейз стал на добрых пару дюймов выше, чем Джошуа. Сам Джошуа на это внимания не обращал: его не беспокоило – выше его кузен или нет, потому что в его взгляде на мир рост никакого значения не имел.
Тем не менее Блейз начал расти не по дням а по часам. Было видно, что скоро он догонит самого Генри, хотя и оставался по-прежнему мальчишески худым и угловатым.
Теперь ферма стала для него домом, и он знал о ней больше, чем кто-либо, включая даже самого Генри. Так, например, Генри, которого Блейз спросил напрямую, не надо ли ему помочь в сборке мотора, согласился, потому что не мог сделать этого сам.
Блейз тоже не был механиком, зато обладал природным чутьем и в части логического устройства вещей, и в отношении того, как те или иные детали реального мира соединяются вместе, что относилось, конечно, и к деталям мотора.
Они собрали мотор, а еще через четыре месяца, по просьбе Блейза, Данно выделил деньги, и они купили остов старенького трактора, к которому мог подойти мотор.
Генри радовался безмерно, хотя внешне и не показывал этого. Неслыханное дело – он благодарил за помощь не только Бога, но и самого Блейза лично.
В то же время к Блейзу вернулось прежнее ощущение, что он снова изолирован от остальных. Да, конечно, Генри и его сыновья приняли его. Но община, в особенности та ее часть, которая наиболее тесно сплотилась вокруг церкви, по-прежнему видела в нем чужака.
Разумеется, они выслушали объяснение Генри, исходящее от Данно, что Блейз необыкновенно способный мальчик и должен учиться по гораздо более сложной программе, чем может предложить местная школа.
Это была удобная выдумка, которая, правда, не слишком нравилась самому Блейзу. Более того, несмотря на все его старания, он тем не менее все больше и больше отдалялся от других.
В конце концов он был вынужден согласиться, что причина кроется в его нежелании эмоционального сближения с людьми. А Генри и двух своих кузенов он принял просто потому, что жить с ними, не будучи хоть сколько-то эмоционально близким к ним, было бы просто невозможно.
Оба его кузена в определенном смысле нравились ему. Они тоже это чувствовали и платили ему настоящей привязанностью, отчего Блейзу становилось как-то не по себе, и он часто просто терялся, не зная, как реагировать. Странно – живя с матерью, он буквально тосковал по привязанности. С другой стороны, именно у нее он научился не доверять этому чувству, поэтому и пребывал теперь в затруднении. Проходили недели, месяцы, годы, и все больше и больше его внимание привлекала прочная как скала религиозная структура, частью которой твердо считал себя Генри. Блейзу стала нравиться идея столь превосходно отрегулированной и управляемой вселенной.
Но он не мог представить себе, исходя из своих познаний в науке и логике, чтобы такая вселенная обходилась без некоей управляющей и регулирующей силы. Для Генри и других квакеров ею служила концепция Бога. Себя же он не мог заставить в него поверить: по каким-то причинам его ум, его воображение – словом все, что создает в душе человека образ божества, – не способствовали этому. В последующие годы он перепробовал все, вплоть до тайного изготовления власяницы из куска козлиной шкуры, надевавшейся под одежду шерстью к телу – хотя скорее это была перевязь, чем рубашка, и она лишь мешала ему засыпать ночью.
Последней попыткой, которую он предпринял, находясь в полном отчаянии, был пост. Пророки и отшельники постились и удостаивались познания Бога. Может быть, и ему это удастся. Но здесь он должен был просить разрешения Генри.
– Дядя, – сказал он как-то утром, входя в хлев, где Генри промывал рану на правой ноге козла, – вы знаете, я никогда ничего не говорил об этом, но думаю, вы заметили, насколько безуспешны мои попытки приобщиться к Господу. Я подумал, что мне, может быть, следует пойти тем же путем, который выбирали святые. Если вы не возражаете, дядя, я хотел бы попробовать поститься.
Генри сидел на корточках на полу хлева перед тазом с водой, в которой было разведено самодельное мыло. Сполоснув руки и вытерев их о чистую тряпочку, он взглянул на Блейза. В его Непоколебимом взоре явно читалась заинтересованность.
– Богу известно, что я никогда не стою на чьем-либо пути к Нему! – Генри поднялся, а затем продолжил:
– А ведь ты, Блейз, еще растешь, и тебе требуется регулярное питание.
Он замолчал. Блейз смотрел на него и удивлялся: Генри выглядел смущенным.
– Думаю, – через мгновение произнес Генри, – сначала надо посоветоваться с доктором Родериком. Если он скажет, что тебе можно поститься, то я соглашусь.
– Я смогу делать свою работу, – уточнил Блейз, – просто не буду есть.
– Ну об этом надо поговорить с Родериком, – сказал Генри. – До него отсюда около часа ходьбы, и еще час потребуется, чтобы вернуться. Почему бы тебе не отправиться сразу после уборки? Тогда ты успеешь к обеду.
Итак, Блейз отправился в дальний путь по грязной дороге к дому врача, где тот и жил и принимал больных.
Короткое, очень жаркое лето Ассоциации было в полном разгаре. Одежда Блейза – самые легкие рубашка и брюки, доставшиеся ему по наследству от Джошуа, а также широкополая соломенная шляпа полностью защищали его от палящих лучей Эпсилона Эридана, которым нельзя было подставлять ни дюйма открытого тела. Именно поэтому на ферме все работы под открытым небом летом прекращались, и люди вообще старались пореже выходить из дома.
Блейзу повезло: доктор Родерик оказался на месте. Хотя разъезды в это время были наименее желанным занятием, Родерику все же приходилось навещать больных. Блейз знал, что этот грузный темнокожий шестидесятилетний человек мог быть исключительно добрым со своими пациентами, однако годы сделали его раздражительным, и он часто взрывался, особенно когда ему противоречили.
Учитывая это, за время неблизкого пути Блейз обдумал, как лучше изложить ему идею своего поста.
Родерик усадил его в деревянное кресло в саду, где было устроено нечто вроде летнего кабинета.
Блейз начал с описания своей длительной борьбы в поисках Бога. Он пересказывал все пережитое на протяжении нескольких лет, чтобы доктор мог понять, что это не внезапная блажь, а безуспешные попытки решить, очевидно, неразрешимую проблему. А затем перешел к тому, что задумал:
– Я должен попробовать поститься. Известно, что многие люди удостаивались видения Господа, отказываясь от пищи на протяжении какого-то времени. Я сказал Генри, что смогу продолжать работу…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});