могло так кардинально изменить его отношение к Ване Пастухову. Неужели она в самом деле слышала эти слова? Еще много лет Вика ломала голову над тем, было это на самом деле или ей померещилось. Тем временем директор как ни в чем не бывало продолжил писать.
Потом он опять остановился, очевидно, в его голове возникла какая-то новая мысль:
— Кстати, а кто вы такая? Родственница?
Вике пришлось быстро шевелить мозгами. Может быть, стоит назваться Ваниной тетей?
— Я его крестная мать, — сказала она.
— Значит, вы ему никто. И я вам ничего не должен.
С этими словами он разорвал листок бумаги пополам.
— Хватит с меня. Если попросите еще о чем-то, я поставлю и вам соответствующий диагноз. А теперь уходите. — Лицо у него было багровым, когда ом поднялся из-за стола и проговорил на прощание: — Здесь есть люди, подобные вам. Имейте в виду у нас в интернате есть свободные места.
Покидая кабинет, Вика чувствовала себя униженной, словно наказанная школьница. Она начала подниматься по лестнице в направлении детского отделения и вдруг остановилась. Как ей смотреть Ване в глаза? Она не оправдала его ожиданий. Ее старания ни к чему не привели. Вика бросилась к двери, желая поскорее оказаться на свежем воздухе. Во дворе она повернула к березовой рощице и уселась на траву, прислонившись спиной к дереву и глядя на бескрайние поля перед собой.
Елена подсказала ей, как надо действовать, а она все провалила. Зная, что ее никто не видит, Вика залилась слезами. Почему она не назвалась Ваниной тетей? Зачем настроила против себя директора, попросив его изменить диагноз?
Боль оттого, что она не смогла убедить директора в своей правоте, не оставляет ее по сей день. “Я чувствовала, что из-за моих высказываний Ваня до конца жизни пробудет в интернате. Скоро он совсем перестанет разговаривать. Перестанет двигаться, и его ножки зацепенеют, как я это уже видела у других детей. Я даже подумала, что для него будет лучше, если Бог побыстрее заберет его к себе. И представила Ваню в раю, где он быстро бегает по зеленому лугу”.
Первоначальный план предполагал, что директор напишет письмо в детский дом № 19 и попросит тамошнего директора принять Ваню. Однако у Вики с письмом ничего не вышло, она не сумела изменить Ванин диагноз, и у нее не было ни единого шанса на чью-либо помощь. С досады она вырвала пучок травы. Пять лет она проучилась на физика, но что хорошего ждать от мира, в котором приходится льстить чиновнику, чтобы он ударил пальцем о палец? Чему учил ее профессор физики? Даже если думаешь, что знаешь ответ, сформулируй вопрос так, чтобы исключить все прочие возможности. Отрицательный результат — тоже результат. И Вика поняла, что у нее остался только один путь. Надо поехать в детский дом и задать там мучающий ее вопрос.
Вика встала, отряхнула юбку и направилась к автобусной остановке.
Пока Вика добиралась до детского дом № 19, вся ее уверенность испарилась без следа. На руках никаких документов. Все, чем она располагала, — ее собственное убеждение в способности Вани к обучению. А единственным, что поддерживало ее надежду, были слова, сказанные в церкви ее новой подругой о том, что в этом детском доме работают хорошие люди и они обязательно выслушают ее.
Первым делом ее спросили, какой у Вани диагноз. Вика не стала врать.
— С таким диагнозом мы не можем взять его к себе, — прямо сказал ей директор. — Наши дети посещают школу.
Вика горячо заговорила, что на самом деле Ваня нуждается как раз в учебе. И ему необходимо соответствующее окружение. Но директор остался непреклонен.
Вика вышла из здания, села на скамейку и заплакала. Не в силах остановить слезы, она, наверно, просидела там очень долго. Через некоторое время к ней подошли директор и его помощник. Вика не хотела показывать им, что плакала, но они были не слепые.
— Очевидно, вам дорог этот мальчик, — сказал директор и добавил, что они поедут посмотреть на него, если Вика достанет машину, которая свозит их туда и обратно.
Машины у Вики не было, однако двумя днями позже ей удалось договориться с одним знакомым водителем, хотя самой пришлось добираться до интерната на автобусе. Ваню им показали. Он был в ужасном состоянии, в гораздо худшем, чем две недели назад, когда Вика виделась с ним. И серьезно травмирован. Вику он узнал, но с трудом, а незнакомых людей испугался.
Ваню попросили показать, где квадрат, а где треугольник, и соединить их вместе. Глядя на Ваню, Вика не переставала молиться. Далеко не со всеми заданиями он сумел справиться. А потом вопросы сделались еще труднее. Ване дали карандаш и листок бумаги и попросили нарисовать круг. У мальчика дрожали руки. Он очень старался, но у него не получалось. По лицам мужчин Вика видела, что они уже приняли решение. Она попыталась объяснить, что с тех пор, как Ваня попал в интернат, его способности стремительно деградируют.
— Может быть, у него и есть потенциал, — проговорил директор Дмитровского детского дома, — однако в своем нынешнем состоянии он у нас находиться не может.
Ему очень жаль, но мальчик останется здесь. У Вики не нашлось аргументов, которые могли бы его переубедить.
“Я виню себя, — говорит Вика. — Если бы я раньше попросила помощи у общины, Ваня не попал бы в интернат и не оказался бы в таком плачевном состоянии. Всё моя гордыня, из-за которой я решила, что со всем справлюсь одна*.
В конце концов Вика осознала, что теряет время в поисках российского детского дома, в котором Ваня мог бы получить образование. Россия отвергла этого замечательного мальчика. Отвернулась от дара Господня. Итак, она пошла по другому пути. Вика стала искать единственного человека, который мог бы помочь Ване, — его мать.
7
Июнь 1996 года
История с матерью
“Потребовалось много времени, прежде чем удалось разыскать Вторую Мякининскую улицу, — говорит Вика, вспоминая тот ужасный июньский день. — Мне опять пришлось предпочесть Ваню работе. Начальнику я обещала, что отлучусь только на утро, но, проездив