Начался бой.
V
Ни бала, ни сражения описать невозможно.
Артур Веллингтон
От беспрестанного слитного гула сотен орудий дрожал воздух. Земля тряслась и словно стонала. Орудия били по всей шестиверстной линии.
Пороховой дым в один миг застлал еще минуту назад ясно видимые пригорки и долины, усеянные войсками.
Все штабные офицеры смотрели на Бородино, до которого было рукой подать. Вице-король засыпал Бородино ядрами. Падали сшибленные деревья. Одно ядро пробило зеленый купол бородинской церкви.
– Егеря бегут!
– Бородино взяли! – с тревогой заговорили на Горицком кургане.
Михаил Илларионович не пошевельнулся: Бородино – это пустяки.
И разве мог один полк гвардейских егерей сдержать натиск всей итальянской армии вице-короля Евгения Богарне?
Егеря, укрываясь за домами, за кустами, сыпались вниз к Колоче и уже бежали сюда, за правый берег реки.
Итальянцы так увлеклись преследованием, что их медвежьи шапки тотчас же очутились по эту сторону реки. Но итальянцев тут же смяли свежие русские батальоны.
У моста через Колочу засуетились темно-зеленые мундиры гвардейского экипажа: моряки-балтийцы подожгли мост.
На левом фланге орудийная перестрелка усиливалась. К ее нарастающим звукам прислушивался и Михаил Илларионович.
Хотя бой шел уже по всей линии, но командующему с каждой минутой становилось ясно: Наполеон обрушивал главный удар на Багратиона, как этого и хотел Кутузов.
Сквозь пушечный гром и перекаты ружейной стрельбы Михаил Илларионович слышал, как за его спиной Беннигсен, приехавший в Горки только что, попозже Кутузова, говорил по-немецки с Толем. Конечно, говорить нормальным голосом в таком невероятном шуме было невозможно, но Беннигсен кричал уж слишком громко, явно затем только, чтобы его слова услыхал главнокомандующий. Беннигсен с жаром и важностью утверждал, что он слагает с себя всякую ответственность за левый фланг. Он-де вчера предупреждал главнокомандующего.
– И вот посмотрите, что будет уже через час! – каркал Беннигсен.
Михаил Илларионович чуть повернул голову к Кудашеву, стоявшему подле. Кудашев нагнулся.
– Поезжай, Коленька, к князю Петру, посмотри, как там.
И опять погрузился в свои мысли, не обращая внимания ни на пересуды генералов, стоявших сзади за ним, ни на ядра, которые с визгом проносились над его головой.
«Так, так! Будешь атаковать на узком участке! Я те не дам развернуться! – думал о Наполеоне. – Лишь бы наши стояли, как позавчера у Шевардина!»
Прошло еще полчаса.
Кутузов подозвал адъютанта, поручика Панкратьева, и послал его к Коновницыну с приказом поддержать Воронцова.
Со стороны казалось, что главнокомандующий спокоен. Это не Аустерлиц, никто не мешает ему руководить боем так, как он хочет. Мешают только советчики: не видят, не знают, не понимают главной цели Кутузова, а лезут с предложениями. Зудят, звенят над ухом, как назойливые комары.
А все решают доблесть и мужество солдат и офицеров, стойко отражающих превосходящего, сильного врага.
VI
На левом фланге бой с каждым часом разгорался все больше и больше. Французские атаки следовали одна за другой. Под несмолкаемый страшный гром сотен орудий беспрерывной чередой двигались на Багратионовы флеши французские полки. Они обрушивались на русских, как огромные морские валы, и, точно волны об утесистый берег, разбивались о мужественную защиту Багратионовых полков, стоявших насмерть.
Дым от орудийных выстрелов, пыль, поднятая тысячами людей и лошадей, иссиня-желтыми клубами повисли над полем боя, скрывая воюющих. Иногда порыв ветра на мгновение разрывал эту непроницаемую завесу. Тогда в зрительную трубу можно было рассмотреть синие колонны французской пехоты, сверкавшие на солнце сталью штыков, или желтые, белые, синие эскадроны кавалерии, блестевшие касками, латами, саблями, палашами.
Ни ружейных выстрелов, ни взрывавшихся зарядных ящиков, ни топота тысяч людских и конских ног, ни барабанного боя, ни криков и кликов сражающихся не было слышно: все покрывал один сплошной, не смолкавший ни на минуту пушечный гром. Даже здесь, в Горках, говорить нормально было нельзя – приходилось кричать: батареи, стоявшие ниже Горок, и пушки центрального редута вели огонь.
Свита Кутузова с тревогой смотрела на левый фланг. Все зрительные трубы были обращены туда, хотя противник пытался атаковать и центр русского расположения.
Кутузов сидел на скамейке. Гранаты лопались в воздухе, ядра гудели, сыпались со всех сторон, бороздили землю рикошетами.
А главнокомандующий сидел спокойно. Он почти не смотрел в трубу на поле боя: много ли рассмотришь в этих серо-дымных облаках, да еще одним глазом? Оставалось ждать донесений от ординарцев, которых главнокомандующий посылал время от времени к Багратиону.
Внешне спокойный, выдержанный, не привыкший делиться ни с кем своими мыслями, а тем более в бою, Михаил Илларионович молчал. Он переживал в одиночку то, что другие – пылкий Багратион, язвительный Ермолов или самовлюбленный и наглый Беннигсен – привыкли выплескивать наружу. Он не оглядывался и ни с кем не говорил, но чувствовал, что за его спиной вся пестрая штабная толпа, среди которой немало недругов и интриганов, осуждает его и сплетничает вовсю. И Беннигсен, и дядя царя принц Евгений Вюртембергский, и генерал Вистицкий, похожий на Дон-Кихота. И все они, конечно, встревожены яростными атаками Багратионовых флешей, подавлены величием полководческого имени Наполеона. Они с минуты на минуту ждут гибели Багратиона, а затем полного разгрома русской армии. Они не могут понять, почему Кутузов опасается за свой правый фланг.
– Ваше сиятельство, если мы не пошлем резерва князю Багратиону… – закричал, наклоняясь к уху светлейшего, длинноногий Беннигсен.
Михаил Илларионович не слушал ни его, ни подошедшего Ермолова, который тоже советовал двинуть резерв, словно Кутузов сам не разбирался в обстановке. Кутузов обождал, когда они оба наговорятся, а потом поманил к себе пальцем адъютанта Дзичканца:
– Гвардию – Измайловский, Литовский, Финляндский – к Багратиону!
И снова принял прежнее положение. А за спиной главнокомандующего, надрываясь от крика, штабные офицеры делились новостями:
– Французы уже взяли Багратионовы флеши!
– Да посмотрите, они бегут назад! – кричал другой, показывая на поле сражения.
В зрительную трубу было видно: от очередной яростной атаки французов не осталось ничего, кроме небольших групп синих фигур, бегущих к Утицкому лесу и Шевардину.
Михаил Илларионович по звукам боя на левом фланге оценивал положение. Ярость французов не уменьшалась.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});