Окутавшая Ранда дымка расступилась, оставив купол чистого-чистого воздуха спанов десяти высотой, окруженный стеной клубящегося дыма и пыли. Перед ним возникли висящие по отдельности в воздухе ступени, уходящие вверх, во мрак, который затмил солнце.
НЕ ЗДЕСЬ.
Сквозь туман, как бы с далекого-далекого края земли, донесся зов:
— Такова воля Света!
Под копытами громом загрохотала земля, — это войско людей устремилось в последнюю свою атаку.
Внутри пустоты разум на миг охватила паника. Атакующие конники могли не заметить в тучах пыли Ранда; он стоял прямо на острие атаки и рисковал угодить под копыта закованных в броню лошадей. Большая же часть рассудка Ранда игнорировала содрогающуюся землю, как пустяк, не заслуживающий никакого беспокойства. Глухой гнев двигал им, он шагнул на первые ступени. Это должно кончиться!
Тьма окружила его, абсолютная чернота всеобъемлющего ничто. Ступени по-прежнему оставались на месте, вися в черноте под ногами Ранда и впереди него. Когда он оглянулся, те, что были сзади, исчезли, бесследно растворясь, слившись с ничем вокруг. Но шнур тем не менее никуда не делся, протянувшись позади юноши, — светящаяся линия, уменьшающаяся и исчезающая вдали. Она не была столь же толстой, как раньше, но пульсировала по-прежнему, вливая в него силы, качая в него жизнь, наполняя его Светом. Ранд продолжил подъем.
Поднимался он чуть ли не вечность. Вечность и минуты. Время замерло неподвижно в царящем вокруг ничто. Время побежало быстрее. Он взбирался вверх, пока внезапно перед ним не возникла дверь, с грубой, старой, расщепившейся поверхностью, дверь, так хорошо врезавшаяся в память. Ранд прикоснулся к ней, и дверь взорвалась щепками. Пока щепки падали, он шагнул через порог, осколки разбитого дерева осыпались с плеч.
Комната была той же, что он помнил: безумное, полосатое небо за балконом, оплавленные стены, полированный стол, жуткий камин с ревущим, не дающим тепла пламенем. Некоторые из тех лиц, которые образовывали камин, — замершие в страданиях и муке, беззвучно вопящие, — тронули что-то в его памяти, будто были ему знакомы, но Ранд держал пустоту закрытой, плавая внутри себя в пустоте. Он был один. Он взглянул в зеркало на стене, лицо его в зеркале было столь же четким, будто там и был он. В пустоте — спокойствие.
— Да, — произнес Ба'алзамон от камина, — так я и предполагал. Алчность Агинора одолела его. Но в конце концов это не имеет никакого значения. Долгий поиск, но теперь он кончен. Ты здесь, и я знаю тебя.
Посреди Света дрейфовал пузырь пустоты, а в центре пустоты плавал Ранд. Он потянулся к земле своей родины и нащупал твердый камень, неподатливый и сухой, камень без жалости, где лишь сильный может выжить, лишь тот, кто так же стоек и тверд, как гора.
— Я устал бегать. — Ранд не верил спокойствию своего голоса. — Устал от того, что ты угрожаешь моим друзьям. Больше я не стану бегать!
Он заметил, что у Ба'алзамона тоже был шнур. Черный шнур, намного толще, чем у него, настолько больше, что во много раз превосходил в обхвате человеческое туловище, но Ба'алзамон по сравнению с этой бечевкой выглядел гигантом. Каждая пульсация этой черной вены пожирала свет.
— По-твоему, что-то изменится, бежишь ты или стоишь на месте? — Пламя рта Ба'алзамона смеялось. Лица в камине плакали над весельем их господина. — Ты убегал от меня множество раз, а я настигал тебя и заставлял проглотить твою гордость, приправив ее твоим хныканьем и слезами. Множество раз ты стоял и сражался, а потом простирался ниц после поражения, моля о пощаде. У тебя есть этот выбор, червь, и один лишь этот выбор: преклонить колени у моих ног и верно служить мне, и тогда я дам тебе власть над престолами; или же стать глупой марионеткой Тар Валона и визжать, пока тебя не размелет в пыль времени.
Ранд переступил с ноги на ногу, бросив взгляд за дверь, словно бы в поисках пути к бегству. Позволив так думать Темному. За дверным проемом по-прежнему виднелась чернота ничто, рассеченная сияющей нитью, бегущей из тела Ранда. И туда же уходил толстый канат Ба'алзамона, такой черный, что выделялся в темноте, словно на снегу. Два шнура пульсировали, как аорты в противофазе, одна рядом с другой, свет с трудом сдерживал волны мрака.
— Есть другие возможности, — сказал Ранд. — Колесо плетет Узор, не ты. Из каждого капкана, что ты ставил на меня, я уходил. Я спасся от твоих Исчезающих и троллоков, убежал от твоих Друзей Темного. Я выследил тебя здесь и попутно уничтожил твою армию. Не ты плетешь Узор!
Глаза Ба'алзамона ревели, как две топки. Губы не шевелились, но Ранду послышалось проклятие, брошенное в адрес Агинора. Затем пламенники потухли, и это обыкновенное человеческое лицо озарила улыбка, от которой Ранда пробрал озноб даже через теплоту Света.
— Можно набрать другие армии, глупец. Еще двинутся армии, которые тебе и не снились. И ты выследил меня? Ты, слизняк под камнем, выследил меня? Я начал обставлять твой путь еще в тот день, когда ты родился, тот путь, что привел бы тебя к могиле или сюда. Айилам позволили бежать, а одной — дожить, дабы донести весть, что эхом повторялась бы годами. Джейин Далекоходивший, герой, — Ба'алзамон до насмешки исказил слово, — которого я раскрасил, как шута, и отправил к огир, думал, что сам освободился от меня. Черные Айя, будто червяки, на животах исползали весь мир и отыскали тебя. Я тяну за веревочки, и Престол Амерлин танцует, считая, что она управляет событиями.
Пустота затрепетала; Ранд поспешно укрепил ее вновь. Он знает все. Он мог бы это сделать. Могло быть так, как он говорит. Свет согрел пустоту. Сомнение взметнулось криком и успокоилось, оставив после себя лишь зернышко. Ранд передернул плечами, не зная, хочет ли он похоронить это зернышко или заставить его прорасти. Пустота сделалась устойчивой, меньше, чем прежде, и он плавал в спокойствии.
Ба'алзамон, казалось, ничего не замечал.
— Мало значит то, получу я тебя живым или мертвым, разница тут только для тебя и в том, какой властью сможешь ты обладать. Ты будешь служить мне — или твоя душа. Но я предпочел бы видеть тебя вставшим предо мной на колени живым, а не мертвым. В твою деревушку был послан единственный кулак троллоков, а я мог отправить тысячу. Один Друг Темного встретился тебе там, где сотня могла напасть на тебя, спящего. А ты, глупец, ты даже не знаешь их всех, ни тех, что впереди, ни тех, что рядом с тобой. Ты — мой, всегда был моим, мой цепной пес, и я привел тебя сюда, чтобы ты склонился перед своим господином или же умер и позволил склониться перед ним твоей душе.
— Я отвергаю тебя! У тебя нет никакой власти надо мной, и я не встану перед тобой на колени ни живым, ни мертвым.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});