«Что до него, то каждый свой ответ он заканчивал своим звучным глубоким голосом, произнося одну и ту же фразу… «У женщин волос долог, да ум короток», после чего Лаура кидалась на него с кулаками, разумеется, в шутку» {16}.
Дети и внуки Женнихен часто гостили у Лафаргов, особенно после смерти Шарля Лонге в 1903 году. Но даже пока Лонге был жив, Лаура помогала ему поднимать детей на ноги. У Лонге был короткий роман вскоре после смерти Женнихен, за что Тусси и Лаура обиделись на него — но он так и не женился во второй раз. Он писал статьи для социалистических газет и некоторое время служил в муниципалитете Парижа {17}. Джонни пошел по стопам отца и деда — он стал одним из лидеров Французской социалистической партии. Мем воплотила в жизнь мечты своей покойной матери, которую она никогда не знала, о сцене, став оперной певицей. Замуж она не вышла {18}.
Лаура гордилась своими племянниками, но так никогда и не избавилась от саднящей тоски по годам жизни в Пиренеях, где умерли ее дети. Боль потери не прошла, но притупилась, а Лаура пыталась избавиться от нее и другим способом. Несколько раз соседи видели ее пьяной {19}.
25 ноября 1911 года Лафарги отправились в Париж — за покупками, пообедать, сходить в синематограф. Лаура купила себе новую шляпку. Садовник, видевший, как супруги вернулись, отмечал, что они выглядели очень счастливыми.
После кино они выпили чаю с пирожными {20}. Утром 26 ноября горничная слышала, как Лафарг сам открыл жалюзи, что он делал каждый день, но после этого наступила тишина. В 10 горничная забеспокоилась, поскольку Лаура не позвонила, чтобы несли завтрак — и, чувствуя, что что-то не так, позвала садовника, Эрнеста Дусе, чтобы он проверил, что с хозяином. Дусе постучал в комнату к Лафаргу, ему никто не ответил. Он вошел — и увидел, что Лафарг мертв. Он лежал на постели одетый, в вечернем костюме, в котором был накануне. Дусе кинулся в комнату Лауры. Она тоже была мертва — лежала в одной ночной рубашке на пороге своей гардеробной.
Дусе послал своего младшего сына Рожера, несмотря на холодное дождливое утро, за мэром и врачом. Полицейские оцепили дом, пока внутри шел осмотр места происшествия и мертвых тел. Врач, осматривавший пару, заявил, что, по его мнению, Лафарг вечером накануне сделал смертельную инъекцию раствора цианистого калия Лауре, а утром — себе. Тело Лауры лежало на полу всю ночь, Лафарг его не трогал {21}. За время, прошедшее между ее смертью и самоубийством Лафарга, он методично ответил на все вопросы, которые неминуемо возникли бы на следующий день, и оставил на видном месте некоторые документы. Он записал текст телеграммы, которую следовало отправить его племяннику Эдгару Лонге: «Мсье и мадам Лафарг мертвы, приезжайте немедленно. Дусе, садовник».
На видном месте он положил копию своего завещания и инструкцию для Дусе, как следует распорядиться животными и птицей с фермы {22}. Кроме этого, он оставил предсмертную записку:
«Находясь в здравом уме и твердой памяти, я добровольно ухожу из жизни перед лицом безжалостной старости, которая неминуемо лишит меня удовольствий и радости жизни, физических и интеллектуальных сил, парализует мою энергию… Много лет назад я поклялся себе не переступать порог 70 лет; я выбрал этот год для своего ухода из жизни и подготовил все для исполнения моей воли: раствор цианистого калия для инъекции. Я ухожу с радостью — и уверенностью, что дело, которому я посвятил 45 лет своей жизни, в самом ближайшем будущем восторжествует. Да здравствует коммунизм! Да здравствует международный социализм! Поль Лафарг {23}».
На тумбочке Лафарг оставил также копию «Жизнеописаний» Плутарха. Книга была открыта на странице, где описывалась смерть Катона Младшего, пронзившего себя мечом и запретившего врачу спасать его жизнь, — он сам перерезал себе горло слабеющей рукой {24}.
Лафарг ответил на многие вопросы, кроме самого важного: добровольно ли Лаура согласилась на смертельный укол? Жена Дусе была уверена, что оба супруга хотели умереть, и что Лафарг не исполнил бы свой план, если бы Лаура отказалась {25}. Расследовали не убийство — самоубийство, но вопросы остались, главный из них — почему? Кто-то говорил, что Лафарг был болен. Обычно он посещал доктора дважды в год, но в период между июлем 1911 и ночью своей смерти он ездил к врачу раз в неделю {26}. Другие утверждали, что Лафарги растратили все деньги Энгельса, а также наследство, доставшееся Лафаргу от матери, умершей в 1899 г., — и не могли вынести мысли о том, что им снова придется жить в нищете {27}.
Лафаргу было 69, до 70-летия он не дожил 2 месяца. Лауре только что исполнилось 66.
Джонни Лонге — Жан для друзей — получал соболезнования со всего мира. В 35 лет он остался самым старшим в семье Маркса. Впрочем, был и еще один, более старший родственник, так никогда и не удостоверившийся в этом.
Фредди Демут прислал Жану письмо:
«Я только что узнал печальные новости о смерти Лафарга и моей дорогой Лауры — и спешу выразить вам свои соболезнования по поводу этой утраты. Все газеты у нас пишут об их смерти разное. Могу ли я просить вас — если вы сочтете это возможным — рассказать мне все подробно, потому что мне кажется, что все это немыслимо. Моя дорогая Лаура была так весела, когда я в последний раз говорил с ней» {28}.
Фредди было уже 60 лет, но он все еще не оставил попыток узнать правду о своем происхождении. За год до этого он написал Жану из госпиталя, куда лег на операцию, в благополучном исходе которой сомневался. Он писал:
«Кем бы я ни был, вам лучше все узнать от меня, чем от кого-либо еще. Теперь я хочу рассказать вам все, что знаю о моем отце».
Фредди подробно рассказал о разговорах с Генералом после смерти Маркса и о предсмертном признании самого Генерала, которое он сделал Тусси:
«Я не теряю надежды узнать правду и все еще пытаюсь сделать это, поскольку абсолютно уверен, что Маркс был моим отцом. Из-за операции, из-за того, что конец мой близок… я думаю, лучше будет поделиться с вами всем, что я знаю, прежде, чем эта информация поступит к вам от других людей» {29}.
Фредди не умер на операционном столе. Он дожил до 1929 года и до самого конца искал истину.
Скромная заупокойная служба по Лафаргу и Лауре прошла 30 ноября 1911 года в Дравее, а затем 3 декабря их гробы пронесли в гигантской процессии по улицам Парижа на кладбище Пер-Лашез {30}. Улицы были расцвечены красными флагами, которые казались ярче, чем обычно, потому что все люди были в трауре. Во главе процессии шел оркестр, игравший «Похоронный марш» Шопена. Похороны начались в половине первого дня — и процессии потребовалось два часа, чтобы дойти до кладбища. Несмотря на начавшийся дождь, к процессии, состоявшей сначала из нескольких тысяч человек, присоединялись все новые и новые группы {31}. Полиция заявила о 8,5 тысячах человек, социалисты утверждали, что на похоронах присутствовали около 200 тысяч {32}.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});