— Оружие к бою! — внезапно рявкнул Темул.
Все обернулись и увидели всадника, галопом несущегося с холма, на котором утром стояла Ша’ик.
Кенеб прищурился, обнажая меч. Что-то тут не так… масштаб не совпадает…
Небольшой взвод из легиона Блистига назначили в охранение адъюнкта, и теперь солдаты выдвинулись вперёд. Возглавлял их один из офицеров Блистига, Кенеб его узнал — это был не кто иной, как Прищур. Убийца Колтейна стоял теперь совершенно спокойно, разглядывая приближавшегося всадника.
— Да это же, — прорычал он, — теломен тоблакай! На растреклятом яггском коне!
Солдаты подняли арбалеты.
— А что это волочится за конём? — поинтересовалась женщина, которая только что подошла пешком — в ней Кенеб с опозданием узнал одну из офицеров Тина Баральты.
Бездна вдруг зашипела, и оба виканских колдуна отшатнулись.
Головы. Каких-то демонических тварей…
Все приготовились к бою, но адъюнкт подняла руку:
— Стойте. Он не обнажил оружия…
— У него меч каменный, — прохрипел Прищур. — Т’лан имасский.
— Только побольше, — сплюнул в пыль один из солдат.
Все молчали, пока огромная, окровавленная фигура подъезжала всё ближе.
Великан остановился в десяти шагах.
Тин Баральта наклонился и сплюнул на землю.
— Я тебя знаю, — пророкотал он. — Ты — телохранитель Ша’ик…
— Молчи, — перебил тоблакай. — У меня есть слова для адъюнкта.
— Говори же, — сказала Тавор.
Великан оскалил зубы:
— Когда-то, давным-давно, я нарёк малазанцев своими врагами. Я был молод. Мне нравилось давать торжественные обеты. Чем больше врагов, тем лучше. Таким я был прежде. Но изменился. Малазанцы, вы мне больше не враги. Потому — я не убью вас.
— Мы очень рады, — сухо проговорила Тавор.
Тоблакай долго разглядывал её.
За это время сердце Кенеба начало отчаянно биться в груди.
Затем великан улыбнулся:
— Это правильно.
С этими словами он развернул яггского коня и поскакал на запад по равнине. За всадником покатились, подпрыгивая, головы гигантских псов.
Кенеб неровно вздохнул.
— Уж простите за такие слова, — прохрипел Прищур, — да только сдаётся мне, что этот ублюдок был прав.
Тавор обернулась и взглянула на старого солдата.
— С этим наблюдением, — проговорила она, — я спорить не стану.
Кенеб вновь подобрал поводья.
Поднявшись на гряду, лейтенант Ранал резко натянул поводья, так что конь встал на дыбы на фоне неба.
— Ох, боги мои, да пристрелите ж его кто-нибудь.
Скрипач не стал оборачиваться, чтобы выяснить, кто это сказал. Не до того было — он со своей лошадью едва справлялся. В жилах твари текла виканская кровь, и она, похоже, была совсем не прочь пустить кровь Скрипачу. Ненависть оказалась взаимной и искренней.
— Что этот ублюдок задумал? — спросил Спрут, подъезжая к сержанту. — Мы ведь даже Геслеров взвод позади оставили, а Бордук вообще Худ знает где.
Взвод нагнал лейтенанта на древней насыпной дороге. К северу раскинулись безмерные дюны пустыни Рараку, над ними поблёскивало жаркое марево.
Ранал развернул коня к солдатам. Затем указал на запад:
— Видите их? У вас что, глаза повылазили?
Скрипач склонился набок и сплюнул пыль. Затем прищурился, глядя туда, куда указывал Ранал. Два десятка всадников. Воины пустыни, арьергард, скорее всего. Скачут быстрым галопом.
— Лейтенант, — сказал он, — живёт в этой пустыне такой паук. Ползает под песком, но волочёт сверху длинный как бы змеиный хвост, который всякий оголодавший хищник обязательно увидит. Паук большой. Падает с неба ястреб, чтоб ухватить змею, а попадает прямо в брюхо этому пауку…
— Довольно нести чушь, сержант! — рявкнул Ранал. — Они там потому, что слишком поздно ушли из оазиса. Скорее всего, были чересчур заняты — мародёрствовали так, что даже не заметили, как Ша’ик проткнули насквозь, «Живодёров» перебили, а остальные задали стрекача так, что только копыта лошадок сверкали. — Он яростно воззрился на Скрипача. — Я хочу получить их головы, ты, реликт седоусый!
— Мы их рано или поздно нагоним, сэр, — сказал Скрипач. — И лучше — вместе со всей ротой…
— Так вытаскивай задницу из седла и садись тут, на дороге, сержант! А драться предоставь остальным! Остальные — за мной!
Ранал пришпорил своего взмыленного коня и поскакал галопом.
Усталым жестом Скрипач приказал морпехам выдвигаться и сам поскакал следом на отчаянно брыкающейся кобыле.
— Нервишки пошаливают, — выкрикнул Корик, пролетая мимо карьером.
— У кого — у кобылы моей или у лейтенанта?
Сэтиец ухмыльнулся вполоборота:
— У кобылы… разумеется. Тяжеловато ей, Скрип.
Серипач поправил за плечами тяжёлый мешок и собранный арбалет.
— Я ей пошалю, — пробормотал он. — Увидишь ещё.
Полдень уже миновал. Почти семь колоколов прошло с того момента, как адъюнкт убила Ша’ик. Скрипач снова и снова оглядывался на север — в Рараку, откуда накатывалась, чтобы обнять его, песнь — а потом опадала лишь затем, чтобы вновь накатиться. Далеко на горизонте, за огромным песчаным бассейном, он теперь увидел вал белых облаков.
Ого, что-то тут не так…
Внезапно в лицо ему ударил ветер с песком.
— Они ушли с дороги! — выкрикнул Ранал.
Скрипач прищурился, глядя на запад. Конники действительно съехали по южному склону, а теперь скакали по диагонали — прямо навстречу песчаной буре. О, боги, только не песчаная буря… опять… Он точно знал, что эта — естественная. Обычное дело для пустыни: завертится, словно капризный демон, побесится колокол-другой, а потом исчезнет так же быстро, как началась. Он поднялся в стременах.
— Лейтенант! Они нас туда хотят заманить! Используют бурю как прикрытие! Лучше нам…
— Ещё раз откроешь на меня рот, сержант, — язык вырву! Слышал меня?
Скрипач смирился.
— Да, сэр.
— В погоню, солдаты! — рявкнул Ранал. — Буря их задержит!
О да, ещё как задержит…
Геслер смотрел в ослепительное марево пустыни.
— И кто же это такие? — поинтересовался он шёпотом.
Морпехи остановились, когда стало понятно, что четверо странных всадников скачут им строго наперерез. Размахивая над головами длинными белоснежными клинками. В странной блестящей белой броне. И кони белые. Вообще всё белое.
— Что-то они нам не рады, — проворчал Ураган и поскрёб бороду.
— Да и Худ с ним, — рыкнул Геслер, — но они ж не перебежчики, да?
— От Ша’ик? Кто их знает. Нет, наверное, но всё равно…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});