class="subtitle">* * *
Уильям никогда не был привередлив в еде, а чуть теплые бобы и сухой кукурузный хлеб, принесенные ему после студеной ночи в остроге, и вовсе показались молодому человеку пищей богов — к тому же они легко жевались ноющей челюстью.
Это был настоящий острог, хотя и небольшой, с полудюжиной кирпичных камер, обнесенных частоколом, и караульной будкой снаружи. В кирпичной кладке имелось единственное отверстие дюймов в шесть для доступа света и воздуха, холодные, тусклые и влажные клубы которого просачивались из внешнего мира и затопляли камеру ледяными волнами. Последним кусочком кукурузного хлеба Уильям вычистил свою деревянную тарелку, затем слизнул остатки подливки с пальцев. Он съел бы и в три раза больше, будь у него такая возможность. Однако за неимением большего он запил все квартой разбавленного пива, которое ему дали, отрыгнул, потуже затянул ремень и приготовился ждать на деревянной скамье, составлявшей единственное убранство камеры.
Уильям весь был в синяках и царапинах, ребра болели при вдохе, однако из-за крайнего измождения он проспал всю ночь. Утром пленник решительно вымыл лицо водой из ведра, хотя сперва пришлось сломать ледяную корку в полдюйма толщиной. Мелкие травмы его не слишком беспокоили. Разве что напоминали о кузене.
По логике, Бен должен был казнить Уильяма как вражеского агента. Это напрашивалось само собой, как единственный верный способ не дать ему раскрыть грязную правду о бригадном генерале Бликере — дяде Хэлу, тете Минерве, полку Бена и даже лондонским газетам…
Ну, газетам, может, и нет. Как он сказал истекающему кровью генералу Бликеру, нельзя допустить, чтобы разразился скандал: это погубит всю семью.
Уильям не преувеличивал, когда говорил Бену, что тот навлечет неприятности на брата. Пусть только сэр Генри узнает о тайных беседах Адама с неприятелем! А он непременно узнает, если общение продолжится, и тот факт, что упомянутый неприятель — брат Адама, лишь усугубит ситуацию. Если это выплывет наружу, все единогласно решат, что он тоже изменник, передающий информацию своему родственнику.
Уильям припомнил слова отца о том, что секрет остается секретом только до тех пор, пока его знает один человек.
Память услужливо подбросила видение насыщенно-лилового неба и яркой жемчужины Венеры прямо над горизонтом. «Гора Джосайи»… Да, они тогда лежали на пристани, наблюдая за появлением звезд, пока Маноке чистил и жарил только что пойманную ими рыбу.
Уильям с ностальгией втянул воздух, словно ожидая вот-вот учуять пыльный запах льна и восхитительный вкус рыбы, обваленной в кукурузной муке и обжаренной на сливочном масле. Послевкусие от кукурузного хлеба на миг подарило ему такую иллюзию, которая тут же развеялась, оставив только запах помойного ведра в углу камеры. Молодой человек встал, воспользовался им, затем поправил одежду и плеснул себе в лицо еще одну пригоршню воды.
Единственное, в чем он был уверен: Бен не осмелится держать его чересчур долго там, где он привлечет излишнее внимание.
— И ты не мог придумать ничего лучше, чем назвать меня диверсантом, гнида, — обратился он вслух к своему кузену. — Уж это наверняка заинтересует всех.
Уильяму тоже было любопытно, что произойдет дальше, однако, по правде сказать, он не слишком переживал, что Бен официально его казнит, как бы ему этого ни хотелось. Мысленно Уильям вернулся к выражению лица Бена в тот момент, когда речь зашла об Амаранте. Да, он определенно хотел убить Уильяма прямо тогда и, несомненно, хочет до сих пор.
В памяти всплыл образ Амаранты, в серо-голубых глазах которой играла улыбка. Кузина предстала перед ним будто во плоти: высокая и пышногрудая, источающая запах виноградных листьев, сладковатый аромат рисовой пудры и детских какашек. Ее длинные, тонкие, прохладные, как вода, пальцы касались его…
Уильям расправил плечи и выдохнул. У них еще будет полно времени, когда он отсюда выберется.
Если Бен не расстрелял его на рассвете, значит, решил сохранить ему жизнь. Не только из страха, что Уильям начнет изобличать по пути на расстрел, но и из-за Дотти. Уильям не сомневался, что она любит Бена, Адама и Генри: все-таки у них дружная семья. Однако Дотти любила и его — и, кроме того, теперь она принадлежала к квакерам. Проведя некоторое время с Рэйчел и Дензилом Хантерами, Уильям проникся большим уважением к квакерам, и хотя Дотти можно было назвать Другом по убеждению, а не по рождению, она определенно обладала изрядной порцией врожденного упрямства, чтобы дать фору любому урожденному квакеру.
Поэтому Уильям не удивился, когда через час охранник резко открыл дверь его камеры и в нее вошел Дензил Хантер с потертой медицинской сумкой в руке.
— Надеюсь, ты в добром здравии, Друг, — сказал он любезным, нейтральным тоном, однако глаза за стеклами очков лучились теплом. — Как ты сегодня себя чувствуешь?
— Уже лучше. — Уильям покосился на дверь. — Но я уверен, что глоток бренди и немного латыни помогут мне быстрей прийти в себя.
— Рановато для бренди, хотя сделаю все, что в моих силах. Сними штаны и наклонись над скамьей, пожалуйста.
— Что?
— Я хочу поставить тебе клизму, чтобы привести в согласие твои гуморы. — Дензил дернул головой в сторону двери. — Конечно, ледяная вода не лучшее средство для этой цели… — Он подошел к двери и резко постучал. — Друг Чесли? Не принесешь ли мне ведро теплой воды?
— Теплой воды? — Охранник, разумеется, стоял за дверью и подслушивал. — Э-э… да, сэр… полагаю… Вы уверены, что он не опасен, сэр? Может, вам лучше выйти, пока я хожу за водой?
— Опасности нет, Друг, — заверил Дензил, жестом показывая Уильяму лечь на скамейку. — Заключенный страдает от травмы головы, помимо прочего. Сомневаюсь, что он может стоять.
Чесли со скрежетом отпер дверь и подозрительно заглянул внутрь. Уильям издал слабый стон и закатил глаза, прижав одну руку ко лбу, а другую томно свесив со скамейки.
— А-а, — сказал Чесли и снова закрыл дверь. Послышались удаляющиеся шаги.
— Он ее не запер, — резко садясь, прошептал Уильям. — Мне бежать прямо сейчас?
— Нет, далеко ты не уйдешь, да и не нужно. Дотти угощает Бенджамина завтраком и убеждает его, что разумнее всего доставить тебя в штаб-квартиру генерала Вашингтона — дом Форда в Морристауне. Сегодня днем я должен делать прививки от оспы в церкви, поэтому я настою на том, чтобы сопровождать тебя к Вашингтону ввиду твоей немощи.
Он окинул Уильяма взглядом и, коротко ухмыльнувшись, покачал головой.
— Вид у тебя основательно потрепанный. Не исключаю мозгового кровоизлияния, в результате которого ты, к сожалению, умрешь, прежде чем мы доберемся до генерала.
— Ты прекрасный врач, — сказал Уильям. — Мне изобразить припадок и пену изо рта