секту или общину буддистов. Но слово «сангха» и это понятие появились за века или даже за тысячелетия до Будды. В индийских республиках сангхой называют совет глав родов. В некоторых республиках каждый член совета называет себя раджой или царем — очень милое нарушение главного монархического принципа: если все цари — царя нет. В те дни ни в одной республике не было настоящего правителя.
Поскольку сам Будда был сыном члена совета в республике Шакья, его часто называли принцем. Но его отец был всего лишь одним из сотен так называемых царей, которые собирались для совместного управления республикой. Но в то время как в республиканской сангхе решение принимает половина ее членов плюс один, буддийская сангха не может принять никакого решения, если хоть кто-то возражает. Когда Будда окончательно угас, это правило причинило секте немало бед.
— Вы боитесь царя Бимбисары?
— Нет. Это наш друг.
— Варшакары?
Принц Джета начертил на белом — нет, голубом — песке звезду.
— Это типичный распорядитель царского двора. Ему представляется опасной любая секта.
— Республик?
— Именно. И поскольку Бимбисара стар, а Варшакара молод, то разумно предполагать худшее. — Принц Джета рассмеялся: — Знаете, почему я не могу стать настоящим буддистом? Я должен одновременно заниматься политикой и соблюдать заповеди.
— И какие же заповеди вы не соблюдаете?
В те дни я придавал большое значение словам. К тому же тысяча и одна религия в Индии повергли меня в полное замешательство. Индийцы признавали все, а это то же самое, что не признавать ничего. Когда я разжигал священный огонь в затененном месте, ко мне подходили любопытные брахманы. Они были неизменно вежливы и задавали вопросы, но никогда не приходили снова. Ума не приложу, как моему деду удалось бы их обратить.
— Я слишком связан с этим миром, — сказал принц Джета.
Он бросил камешек в сияющий голубизной бассейн у наших ног, и через мгновение к нам выплыла стайка дельфинов. Но когда дельфины вынырнули, то оказались молодыми девушками. Каждая держала завернутый в водонепроницаемую шкуру музыкальный инструмент.
— Я подумал, вам захочется послушать музыку. Я так спроектировал гору и грот, чтобы музыка звучала здесь наилучшим образом. Боюсь, я недостаточно практикуюсь во всех шестидесяти четырех искусствах, но музыка — единственное искусство, которое считаю близким к…
Он мудро не стал ни с чем сравнивать то, что считал несравненным.
Не скажу, что концерт мне понравился так же, как голубой свет над водой, от которого все предметы становятся бестелесными, как от хаомы.
Теперь я гадаю, не было ли все это подстроено намеренно. Но многое из того, что принц Джета рассказал тогда о Будде, запало мне в память. Может быть, освещение в сочетании с музыкой каким-то образом вызывает такие же видения, как хаома или демоническая сома? Ответить мог бы только принц Джета, но он уже давно сменил тело, что сидело рядом со мной, на… На что? На тело младшего индийского божества, имеющее по меньшей мере две руки и почти вечное блаженство перед окончательным ничем.
Пока играла музыка, принц Джета описал мне четыре буддийские благородные истины:
— Первая истина — жизнь есть страдание. Если ты не получаешь желаемое, то страдаешь. Если получаешь — тоже страдаешь. Между получением и неполучением человеческая жизнь подобна потрескивающему огню. Ведь вы согласны?
— Да, принц Джета.
Я всегда говорю «да», чтобы узнать побольше. Настоящий угреверт — вроде Протагора или Сократа — захотел бы выяснить, что такое страдание. Страдание от получения. Страдание от неполучения. Если этим расщепителям волос дать достаточно острый нож, сам факт человеческой жизни окажется иссечен в ничто. Я считаю это пустой тратой времени. В голубой пещере под искусственной горой мне хотелось поверить хотя бы на мгновение, что жизнь — это потрескивающий огонь.
— Мы привыкли восхищаться пятью чувствами. Определенно мы стремимся избегать боли и страдания. Что причиняет их? Чувства, которые только добавляют масла в огонь, заставляя его ярче пылать. И вторая истина заключается в том, что стремление к удовольствию или, еще хуже, желание его сохранения в мире, где все течет, делает огонь только жарче, и это значит, что, когда он погаснет — а он погаснет, — боль и сожаление станут лишь сильнее. Ведь вы согласны?
— Да, принц Джета.
— Значит, ясно, что страдания не прекратятся, пока питаешь огонь. Ведь вы согласны, что во избежание страданий нужно прекратить подбрасывать в огонь топливо?
— Да, принц Джета.
— Хорошо. Это третья истина. Четвертая истина учит, как загасить огонь. Это достигается отказом от желаний.
Он замолк. Какое-то время я слушал музыку, и она показалась мне странно притягательной. Я говорю «странно», потому что тогда еще не привык к индийской музыке. Но все вокруг было столь чарующим, что все доставляло мне удовольствие, и я больше чем когда-либо отрешился от четырех буддийских истин! Я совершенно отделился, освободился от внешнего мира, и гаснуть совершенно не хотелось.
Внезапно до меня дошло, что четвертая истина принца Джеты — не что иное, как правда некоторых афинян, и даже абдерцев. Я повернулся к моему хозяину. Он улыбался. Он ответил на мой вопрос раньше, чем я успел задать его:
— Чтобы задуть пламя, несущее боль существования, нужно идти извилистым путем с восьмью поворотами. Это четвертая высокая истина.
Рано или поздно индийцы начинают называть цифры. Поскольку они слабы в математике, я всегда снижал называемые мне числа, как, например, тридцать миллионов миллионов миллионов раз, умноженных на число песчинок на дне Ганга.
— Восемь? — Я постарался казаться заинтересованным. — Но я думал, истин всего четыре.
— Четвертая истина требует следовать восьми изгибам пути.
— Но что же это за путь, принц Джета?
Меня отвлекла одна из флейтисток. Она то ли сфальшивила, то ли специально вывела нечто такое, чего я еще не слышал.
— Должен тебе рассказать, Демокрит, что включает в себя путь с восьмью изгибами. Первое — правильные воззрения. Второе — правильные цели и намерения. Третье — правильные речи. Четвертое — правильные поступки. Пятое — правильный образ жизни. Шестое — правильные усилия. Седьмое — правильная занятость ума. Восьмое — правильная сосредоточенность.
К концу перечисления принц Джета понял, что мне скучно.
— Все это может показаться вам очевидным…
— Нет, нет! — Я был вежлив. — Но все это так общо, ничего конкретного. Например, Мудрый Господь очень четко объяснил моему деду, как следует правильно приносить в жертву быка.
— Будда приносит в жертву не животных, а животное в себе.
— Понимаю. Но что такое конкретно… ну, например, правильный образ жизни?
— Есть пять моральных принципов.
— Четыре высокие истины, восемь изгибов, пять