даже для того, чтобы обмахнуться. Некоторые прятали лицо под вуалью или чадрой. Мужчины поднимали воротник тяжелого пальто, а панамы и бесформенные береты отбрасывали густую тень. У многих на шее я увидел стеклянные шкатулочки наподобие ладанок. Я знал, что там хранятся имплантаты, – напоминание о былой роскоши. На мой взгляд, это все равно что носить с собой заспиртованного паразита, которого извлекли из твоего кишечника. Здесь были люди самых разных возрастов, но я не увидел никого, кто выглядел действительно старым. Вероятно, старики слишком одряхлели, чтобы отправиться в рискованную прогулку по базару. Помнится, Орканья что-то говорил о том, как обстоят дела с технологиями продления жизни в разных системах. Кое-кому из этих чудаков, может быть, двести или триста лет, и они все еще помнят Марко Ферриса и американо. Странные были времена… но не думаю, что кому-то довелось пережить нечто более странное, чем недавняя трансформация их города и крушение общества, где долгожительство и изобилие казались незыблемыми. Неудивительно, что многие из прохожих выглядели такими печальными. Ситуация способна улучшиться, но старые времена никогда не вернутся. Эта вселенская скорбь не может не вызвать сострадания.
Возвращаясь к палатке Доминики, я раздумывал, не последовать ли примеру Квирренбаха.
Пожалуй, стоит задать Доминике несколько вопросов. Но с равным успехом я могу обратиться к любому из ее конкурентов. Не исключено, что придется поговорить с каждым из них. С Доминикой меня связывал лишь Квирренбах. Сказать по правде, я уже начал к нему привыкать. Но рано или поздно нам придется расстаться, хочу я этого или нет. Можно сделать это прямо сейчас. Покинуть вокзал – и мы вряд ли когда-нибудь увидимся.
Я проталкивался через толпу, пока не вышел за пределы базара.
Дальняя стена наполовину развалилась, и через дыру открывался вид на нижние уровни Города, скрытые за плотной завесой грязного дождя. Его потоки непрерывно низвергались через край терминала. Поблизости в ожидании пассажиров бездельничали рикши. Некоторые из повозок – вертикальные ящики, закрепленные между двумя большими колесами, – передвигались при помощи паровых двигателей или пыхтящих моторов на метане. Другие были снабжены только педалями на манер велосипедов, а несколько повозок, похоже, были переделаны из паланкинов. Позади разместился транспорт, рассчитанный на более состоятельную публику. Пара элегантных летательных аппаратов на продольных направляющих, словно присев на корточки, сильно напоминали воланторы, весьма популярные на Окраине Неба. Рядом красовалась не менее живописная троица – конструкции, похожие на вертолеты с компактно сложенными винтами. В настоящий момент команда рабочих загружала в один из них паланкин. Поскольку он не проходил в дверь, ящик вполне бесцеремонно привели в горизонтальное положение. Интересно, что это было – похищение или просто посадка в такси?
Сейчас я вполне мог разориться на волантор, но путешествие на рикше почему-то показалось мне более предпочтительным. Как минимум, я познакомлюсь с местными достопримечательностями – небольшая прогулка без конкретной цели не помешает.
Я уже начал протискиваться сквозь толпу, решительно глядя прямо перед собой, но на полпути передумал и направился обратно, к палатке мадам Доминики.
– Господин Квирренбах уже закончил? – осведомился я у Тома.
Паренек все еще пританцовывал под музыку ситара, он явно удивился тому, что кто-то добровольно вошел в палатку.
– Господин еще не готовый – десять минут. Деньги есть?
Я понятия не имел, во сколько обойдется операция. Пожалуй, денег, полученных от реализации экспириенталий с Гранд-Титона, должно хватить. Я отсчитал долю Квирренбаха и выложил банкноты на стол.
– Недостаточно, господин. Мадам Доминика хотеть еще одна.
Я неохотно извлек из своей пачки мелкую купюру и добавил ее в долю Квирренбаха.
– И постарайтесь как следует, – предупредил я. – Господин Квирренбах мой друг. Если вздумаешь заниматься вымогательством, когда он выйдет, я вернусь.
– Мы постараться, господин.
Я проследил, как мальчуган скользнул за перегородку. Пока она была приоткрыта, успел заметить порхающую мадам Доминику и ее длинную кушетку. Операция шла полным ходом. Квирренбах, обнаженный до пояса, распростерся на кушетке, его голова была чисто выбрита и опутана сетью крошечных датчиков. Доминика шевелила пальцами, словно кукловод, – и действительно, от ее пальцев тянулись почти невидимые нити. Повинуясь ее движениям, вокруг черепа Квирренбаха плясали блестящие разнокалиберные бусинки. Ни крови, ни явных следов уколов на коже композитора я не заметил.
Похоже, я недооценил Доминику.
– Хорошо, – сказал я, когда Том вернулся. – Хочу попросить у тебя об одолжении, которое стоит этой бумажки. – Я показал ему мелкую купюру. – Только не говори, что я тебя обижаю, ведь ты не знаешь, о чем я собираюсь попросить.
– Говорить, большой дядя.
Я махнул рукой в сторону рикш:
– Эти штуки ездят по всему Городу?
– Почти по весь Мульча.
– Мульча – это район, где мы находимся?
Ответа не последовало, поэтому я просто вышел из палатки, а паренек следом за мной.
– Мне нужно попасть в другой район. Я не знаю, насколько это далеко, но не хочу, чтобы меня обманули. Уверен, что ты можешь устроить мне такую поездку. Ведь сможешь? Тем более что мне известно, где ты живешь.
– Большой дядя кататься за хороший цена, беспокойся не надо. – В его мозгах явно что-то шевельнулось. – Не ждать твой друг?
– Нет. У меня срочные дела, которые не касаются господина Квирренбаха. Мы на время расстанемся.
Я искренне надеялся, что это правда.
Большинство рикш в той или иной степени напоминали волосатых приматов неопределенной породы. Такая генетическая модификация была весьма полезна с профессиональной точки зрения: ноги у них были длиннее и сильнее, чем у обычных обезьян. Том неразборчивой скороговоркой переговаривался на каназиане с другим пареньком. Они могли быть близнецами, но собеседник Тома был короче подстрижен и, пожалуй, на год постарше. Мой помощник представил его как Хуана. Похоже, ребята были знакомы не первый день и давно сотрудничали. Хуан пожал мне руку и проводил к ближайшей повозке. Я торопливо оглянулся. Ладно, будем надеяться, что Квирренбаху пока не до меня. Совершенно неохота оправдываться, если он придет в себя достаточно быстро и Том сообщит ему, что я покинул вокзал. Некоторые пилюли невозможно подсластить. Например, когда тебя бросает человек, которого ты принимаешь за друга, хотя он всего лишь случайный попутчик.
Впрочем, муки отверженного вполне могут воплотиться в один из его грядущих шедевров.
– Куда ехай, господина?