Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Могут подумать что угодно, – согласился я. – К примеру, я впервые выехал за рубеж в шестьдесят шестом, в командировку в Польшу от завода, где тогда работал. Но паспорт открыли. Потом куда только не ездил и туристом, и в командировку. А был в том самом КГБ только один раз, и то случайно, на какой-то пресс-конференции для писателей. И то из любопытства.
– Повезло, значит, – вставила Мария.
– Просто у них такой же кавардак, как и во всей стране, – проговорил художник. – Не может быть иначе. Если к кому привязывались, уже не слезали. А так все на самотек… Так вот, я поехал наугад, в пространство, в государство-цифру. Памятуя изречение вождя всех народов: «Лучше меньше, да лучше!» Приехал ночью, в дождь. Из аэропорта меня вез таксист-грузин. Слева море, справа горы. Словно я приехал в Гагры, еще и таксист-грузин. Говорю, везите меня туда, где живут художники. Таксист привез меня в Цефат. Работа вначале не шла, полная апатия, анабиоз, точно у рыбы, вытащенной на берег. Зарабатывал чем придется…
– Ты же в партию вступил, – заметила Мария.
– Да. Только не в коммунистическую. Вступил в «Мапай», партию труда. Сработала советская психология – партия тебя прикроет. Но это все партии левого толка – сборища трепачей. Правые более решительные ребята. После того как правые, придя к власти, разбомбили к чертовой матери атомный реактор Ирака, я перекинулся в «Ликуд». Вообще в Израиле девятнадцать партий и группировок, а может, и больше. Евреи, сами понимаете, каждый себе партия и правительство. Если в «Кнесете» мордобой не сенсация, что можно еще добавить! Словом, я повязал узлы и двинул в Канаду, хотел там прижиться – не смог. Знаете, тот, кто хоть чуточку вкусил Израиль… мистика и только. Хотя в Канаде работа пошла. И успешно. Организовал выставку, кое-что продал, но… вернулся в «цифру».
– Потом ты купил этот дом. – Мария внимательно следила за рассказом художника.
– Да. Купил этот дом. – Аркадий ткнул пальцем в потолок. – Если араб задумал принести вред еврею, надо продать еврею свой дом.
Я поднял глаза к мавританскому стрельчатому своду, взглянул на стены, окна, дверь.
– Троянский дом! – догадливо пошутил я.
– Именно. Араб продал мне развалюху, на которой я разорился, вложив в ремонт целое состояние. Меня привлекло расположение – рядом знаменитая синагога. Туристы, посещая синагогу, заглядывают и ко мне. Покупают летающего еврея за тридцать долларов. Молодец Шагал, нашел-таки истинное место еврея в этом мире.
С рисунков Дразнина на меня с обидой смотрели парящие над крышами хасиды с лукавыми лицами юных старичков. Безусловно, Дразнин – одаренный художник. В сюжетной композиции прослеживалась своя тема – человека, выброшенного судьбой в беспокойный мир… Глаза художника таили тоску, отчего его шутки казались мне горькими.
– А второе? Что у нас на второе? – встрепенулся художник.
– Второе съест Рабинович, – ответила Мария. – Нам всем не хватит, а Рабиновичу – в самый раз.
Кот уплетал сосиску, бережно придерживая лапами. Я уже освоился в этой семье, мне было уютно.
– А кто те люди, что обвиняли Россию в покорении Сибири? – спросил я. – Рыжебородые.
– Бездельники, – махнул рукой художник. – Один преподает в иешиве – религиозной школе. Второй тоже что-то… Вот вы меня спросите: «Аркадий, кого ты ненавидишь больше всех?»
– Аркадий, кого ты ненавидишь больше всех? – добросовестно спросил я.
– Отвечу. Клерикалов!
– Потому, что ты не полный еврей, – вставила Мария.
– Глупости! – загремел Дразнин. – Посудите сами… Целыми днями из года в год люди морочат голову Богу. Тысячелетиями! Одно и то же… Ладно, это их дело. Но они пытаются провести закон, по которому в субботу запрещается летать самолетом! А?! Не идиотизм? Задурили всем голову, что они – основа государства. Когда вокруг враги! Когда нужна армия, вооружение, они отсасывают из бюджета страны львиную долю на свою болтовню с Богом… В Израиле три проблемы, от решения которых зависит его судьба. Первая: сефардим – ашкенази. Вы знаете, кто такие ашкенази – выходцы из Европы, белые евреи. Вторая проблема: израильтяне – арабы. И третья проблема: религиозные – нерелигиозные… На мой взгляд, самая глубокая и неразрешимая – третья проблема. Арабов, в конце концов, можно купить. Если бы не вмешательство вождей, что ловят рыбку в мутной воде, то с арабами давно нашли бы общий язык. Сефардим – ашкенази? В конечном счете все они евреи. Как олимы со временем превращаются в старожилов – ватиков, так евреи, перемешиваясь, превратятся в «черно-белую» массу, переженившись, породнившись. Лет через пятьдесят проблему снимут.
А вот религиозные распри – тупик, проверено тысячелетиями. Ни крестоносцы, ни инквизиция, ни гетто – ничего не помогло. Иудаизм – вечен, как мир. Дав начало самым фундаментальным религиям мира, иудаизм сохранил себя во всем, в каждой детали…
– Ну и пусть себе молятся, – вставила христианка с еврейским именем Мария. – Во всем мире сейчас ударились в Бога.
– Вкус, моя хорошая, – сказал художник. – Во всем должен быть вкус. Что такое вкус? Чувство меры. А они полагают себя центром вселенной.
– Во всяком случае, если бы ты, Аркадий, относился к женщинам, как предписывает Тора, ты был бы счастливым человеком, – без тени иронии проговорила Мария.
Аркадий на мгновение растерялся и, махнув рукой, продолжил:
– Израилю нужны воины, нужны деньги на вооружение, а клерикалы все отсасывают, как губка.
– Так, может быть, именно ради них и дают деньги религиозные «толстопузые» капиталисты всего мира. – У Марии был примирительный тон.
– Чепуха. Капиталисты дают деньги ради идеи сионизма, ради жизни евреев на своей родине И в конечном счете ради своего будущего, ради своих детей. Нужна сильная страна, на которую можно положиться каждому еврею в этом глупом антисемитском мире. И в Америке могут начаться погромы. Сколько американцев имеют свои дома в Израиле. Стоят пустые, ждут хозяев. Так что пусть клерикалы не лгут, деньги дают не Богу, они Богу не нужны, он бессребреник… Ты поезжай в Иерусалимский университет, в Технион, в Димону, на атомный центр, на заводы. Вот где современный Израиль, вот что является твердыней страны. И пусть клерикалы мозги не пудрят своей кошерной жратвой и субботой… Поезжай в Метуллу, это близко отсюда, на границе с Ливаном. Посмотри на солдат, на этих ребят и девчонок. Сравни их с религиозниками, с их вечно беременными женами, с их детьми, которые с пеленок приучаются жить на халяву, окончить иешиву и в ус не дуть всю жизнь…
Я улыбался перекличке своих мыслей с разъяренным спичем художника.
Долго еще я бродил по волшебным улочкам Цефата. Словно по сказочному королевству. Крепостные стены, потерявшие возраст. Заросшие ползучими растениями дома, будто брошенные в кустарник.
Инжирник у фонтана с перекрученным от времени стволом, обхватить который могут человек пять, не менее. Лавчонки с антиквариатом, книгами, одеждой. Мастерские ремесленников – портных, кузнецов, каменщиков… У маленького, в одноэтажный дом, музея, где в XVII веке два немецких еврея основали типографию, в живописном палисаднике галдели дети, перемешивая фразы на иврите с русскими словами. Как прекрасны лица детей, если они добры друг к другу, удивительно прекрасны. Их взаимная доброта и участие сквозили в каждом движении.
– Я из Караганды, – ответил на мой вопрос мальчуган в очках.
– А я из Орла, – поспешила девчушка в розовом платье. – Нас привели на экскурсию из школы.
– Из Москвы… Из Туапсе… А я из Лисичанска. Как? Вы не знаете Лисичанск? – искренне удивляется мальчик. – Тоже большой город, куда больше Цефата… Северодонецк знаете? Так мы ж соседи были…
В стороне стоит «училка» – длинная верста с прямыми льняными волосами на удивленной головке – она прислушивается к нашему разговору. И видно, что по-русски – ни бельмеса. А ребята уже знают иврит, язык в них входит вместе с воздухом страны. Но тут, на воле, они разговаривают по-русски. И с наслаждением. Словно стянули с ноги новую обувь. Пройдет время, и русский язык уйдет, как вода в песок, оставив на поверхности влажный след. Они станут израильтянами, а кто и израэлитами. Такими, как молодые люди, которых я видел в Метулле, в Северной Галилее, на границе с Ливаном.
* * *В начале моего броска к границе, как обычно, был автобус. И тоже с детьми, и тоже экскурсия. Только дети были другими: воспитанники пансиона для умственно отсталых. Они сидели тихие, торжественные, опрятно одетые. У многих фотоаппараты. Круглые безресничные глазки туманились, мокрые губы, красные и пухлые, жесткие короткие уши, толстые шеи в складках… Восемнадцать дебильных душ. И воспитательница из Ирландии, из Дома Христова, доброволица.
«Они все понимают, – с обидой за своих питомцев поясняла она. – Знакомство с границей государства входит в обязательную программу по географии…»
- Взрыв - Илья Дворкин - Советская классическая проза
- Три повести - Сергей Петрович Антонов - Советская классическая проза / Русская классическая проза
- Козы и Шекспир - Фазиль Искандер - Советская классическая проза
- Алитет уходит в горы - Семушкин Тихон Захарович - Советская классическая проза
- Поездка в горы и обратно - Миколас Слуцкис - Советская классическая проза