Читать интересную книгу Ритуал - Адам Нэвилл

Фил хихикнул, и Люк понял, что тот смотрит на Дома. Ему что, тоже влепить? Он пристально посмотрел на Фила. — Но вас это очень волнует. Вас бесит, что я не сижу, погрязнув в долгах, с какой-нибудь унылой сукой на шее. Вместо этого вы пиарите свою жизнь, будто хотите, чтобы я вам завидовал. Кто хотел бы такого, парни? Посмотрите на себя. Вы выглядите, как старые пердуны. Вы оба. Жирные, седые, а вам еще сорока нет. Это семья с вами такое сделала? И брак? Я тоже должен к этому стремиться? Завидовать? А если нет, значит, я не в деле? Почему? Я скажу вам почему. Потому что я напоминаю вам о том, чего вы не можете делать. Да, не можете. Потому что вам никто не позволит.

Дом просто покачал головой.

Фил тихо сказал, — Сука.

Дом снова поднял глаза на Люка, пытаясь сдержать веселье. — Всякий раз, когда мы встречаемся, ты пытаешь утереть нам этим нос, на большее ты не способен. Задержка в развитии на лицо.

— Что? Следовать зову сердца. Не идти на компромиссы. По-вашему это удел неудачника?

— Только послушайте его, — тихо сказал Фил, проявив активность впервые после инцидента у церкви. — Он зарабатывает два с половиной фунта в час и живет в той же жопе, из которой, не вылезал со второго курса университета.

— И все-таки тебя это бесит, — сказал Люк. — По-настоящему бесит. Вы носите в себе лишь сожаление и обиду. Я не виноват, что вы оба боитесь своих гребаных женушек.

Дом фыркнул. — А ты трахаешь тех паршивых шлюх и живешь, как бомж. О, я бы не задумываясь, поменялся бы местами. И где ты там проходил курсы по торговле компакт-дисками и музыкальной прессой? В гребаном Финсбери-парке?

— Почему это женщины, с которыми я встречаюсь, являются паршивыми шлюхами? А те злобные стервы, с которыми вы спите, значит… желанные? Респектабельные?

Хатч покачал головой. В темноте было сложно разглядеть, улыбается он или нервничает. — Парни, вы уже переходите все границы.

Но Хатча никто не слушал. Теперь даже он раздражал Люка, потому что, как обычно, пытался защитить Дома. Он всегда с ним нянчился. Знают ли они, как они вместе выглядят? — Деньги, — продолжил Люк. — Это самое ценное, что есть у всех, так? То, что они зарабатывают?

— Ну, это преимущество. Лучше, чем ничего.

— Это единственный критерий, по которому вы сегодня судите людей. Чем они владеют, что покупают. В какое унылое говно ты превратился. И не претворяйся, что ты счастлив, дружище. Не обманывай себя, потому что меня не проведешь. Я видел тебя на свадьбе Хатча. Сколько раз вы ругались с Гейл? — Он зло посмотрел на Фила. — А вы с Мишель? А? У нее весь день лицо было, как у бульдога, жующего осу. Я отделался от пары таких несколько лет назад. Выставил их на улицу вместе с мешками для мусора. Даже в мыслях не было на них жениться. Я имею в виду, о чем вы думали? Я лучше бы очутился на улице, чем однажды проснулся б рядом с одной такой унылой рожей.

Хатч протянул руку и крепко сжал Люку лодыжку. — Люк, Люк, Люк, Хватит! Хватит! — Потом Хатч вскочил и, обращаясь ко всем, сказал, — Парни, знать вас больше не хочу. Ноги моей больше не будет в одной с вами комнате. Если забуду, напомните. У нас нет больше ничего общего. Протрите глаза. Мы сейчас по уши в дерьме. — Он двинулся в сторону деревьев, чтобы отлить.

— А кто в этом виноват, мать твою? — крикнул Дом ему в след.

Люк еще не чувствовал, что закончил, что все высказал правильно. — Когда выберемся отсюда, каждый пойдет своей дорогой.

— Хорошо, раз тебя это так волнует. Не буду больше навещать тебя. Можешь быть уверен, — сказал Дом и рассмеялся. В его голосе прозвучала нотка триумфа, отчего Люк с наслаждением вспомнил, как его кулаки прошлись по его лицу.

— Принято.

— Мы пошли в поход лишь потому, что ты нищеброд. Я, Филлерз и Хатч хотели поехать в теплые страны, но ты не мог себе это позволить. Хотели поехать в Египет, понырять в Красном море. Вот что происходит, когда ты идешь на компромисс ради «свободного духа», ради того, кто живет по своим правилам. Кто зарабатывает на жизнь торговлей компакт-дисками и вечно сидит без гроша. — Дом застегнул молнию палатки.

Люк сидел, не шелохнувшись, и пытался успокоить дыхание. Его снова душил гнев. В такие моменты он думал, что однажды сможет кого-нибудь убить.

— Сейчас тебе лучше подумать, — сказал он, обращаясь к закрытой двери палатки, — как завтра ты будешь вытаскивать отсюда свою жирную бесполезную задницу. Потому что, когда ты проснешься, меня уже здесь не будет.

— Да пошел ты.

27

Фил и Дом храпели в палатках. Фил издавал нечеловеческие звуки, как какой-то двигатель. К такому шуму Люк не привык. Они с Хатчем молча слушали этот храп, сидя напротив друг друга. Между ними, в котелке, варилась новая порция кофе. Пока вода была в свободном доступе, такого добра, как кофе было у них предостаточно. Они курили, уставившись на голубое колечко огня на плитке. От него исходил хоть какой-то уют в темном, как дно океана лесу. Тьма начинала дезориентировать, если всматриваться в нее и пытаться осмыслить все, что лезет в голову. Вокруг стучали капли дождя.

Люк замкнулся в себе, погрузившись в знакомые мысли. Почему у одних людей есть все: карьера, деньги, любовь, дети, а у других нет ничего? У него даже близко не было подобных вещей.

Или было? Он вновь обращался к нерешенным вопросам своего бытия. Если б он женился в молодости на одной из тех девушек, которых бросил через год знакомства — таких, как Хелен, Лоррейн или Мел — походил бы сейчас на Дома, Фила или Хатча?

Вся тяжесть последних лет снова навалилась на него. Даже здесь, в этом месте, в этих условиях, после всего, через что он прошел, он все еще не освободился от себя. Всякий раз, когда он останавливался, чтобы передохнуть, когда внешние раздражители утихали, он чувствовал себя каким-то изношенным, смертельно уставшим от жизни. Он был вынужден признать, что не получил ничего взамен за свои страдания, бездомность, изменения направления, или отсутствие такового, за свои осечки и ошибки. И он признался себе, что всегда мечтал о том, что было у его друзей — о семье, доме, карьере, их мнимой удовлетворенности жизнью. Еще пару лет назад его осенило, что без всего этого нельзя даже расчитывать на признание. И это действительно так. Особенно в этом мире, и когда тебе далеко за тридцать. Но в то же время он презирал себя, за жажду иметь то, что есть у Хатча, Фила и Дома — те недостижимые миры, которые многие считают чем-то само собой разумеющимся. Ненавидел себя за желание признания, зная, какие непростые чувства вызывают у него любая работа и отношения с другими людьми. Но тем не менее, он мечтал обо всем этом. Это лежало в основе его жалкого существования, его отчаяния. Может, он так и умрет неполноценным, неуверенным, и разочарованным.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});