Читать интересную книгу Другая любовь. Природа человека и гомосексуальность - Лев Клейн

«Моя работа связана с шоу-бизнесом, а в шоу-бизнесе очень сильная мафия гомосекуалистов. Мне приходится достаточно много терпеть от них. И скорее всего, это мы, а не они находимся в меньшинстве. Именно в нашем мире. Это целая мафия, с которой приходится бороться: у них свои законы, своя психология, философия» (Агутин 1996; также 1997: 77).

В отечественном шоу-бизнесе известны два артиста гомосексуального плана: Моисеев и Пенкин. Обоих пускают далеко не на всякую сцену. Это они, что ли, теснят бедного Агутина? Для мафии маловато. Проскальзывали также намеки на голубизну Барри Алибасова с его «На-на». Не знаю, голубая ли это группа, но что она зрелищнее Агутина, это очевидно. Вероятно, однако, он видит в голубом свете всех, кто ярче его. Ну, а таких, конечно, всё-таки немало.

Но вот с подобными жалобами выступает куда более известный артист Абдулов. Интервьюер провоцирует его: актеров с традиционной сексуальной ориентацией становится всё меньше. И Абдулов подхватывает:

«Крен, который пошел в этом направлении, очень заметен в кино. Обидно то, что всё решается на уровне клана. Этот клан очень силен во всем мире и у нас в том числе. Когда видишь, как нормальных мужиков просто затирают и не дают работать, не дают никаких премий. Когда один человек вдруг начинает получать все премии подряд, и ты сначала не понимаешь, за что, а потом вдруг внезапно понимаешь. Иногда становится страшно, когда видишь эту лавину. Причем они ведь — разные. Ладно, когда тихие, а ведь бывают агрессивные. Я их даже боюсь.» (Кретова 1997)

Добро бы, это относилось ко времени, когда снимал Эйзенштейн, втайне гомосексуальный, но ведь нет — это о нашем времени. Значит, и сейчас есть в кино Эйзенштейны, их целый клан, и они затирают Абдуловых, а все роли и премии достаются их любовникам или единомышленникам? Насчет последнего: хорошо знавший голубую среду Пруст и отлично ее знающий Ротиков единодушно уверяют, что голубые не поддерживают друг друга, а наоборот, всячески вредят своим «соплеменникам». (Пруст 1993а: 293; Ротиков 1998: 260–261). Пруст подыскивает и психологическое объяснение этому явлению (ревность и стремление отмежеваться). Кто же этот актер, которому за голубизну достались все роли и все премии? И кто тот Эйзенштейн, нет — те Эйзенштейны, которые их ему надавали?

Если исходить из того, что гомосексуален в обществе 5, даже 10, даже 13 % (далее мы подробнее рассмотрим эти цифры), то трудно ли обойти голубых в шоу-бизнесе? Что тогда говорить женщинам? Ведь гетеросексуалов-мужчин 87–95 %. Если даже мужчины вообще составляли бы только половину руководства, то, значит, ни одной женщине просто не пройти без сексуальной дани. Не поставить ли вопрос о «гетеросексуальной мужской мафии»?

Мне кажется, что талантливому актеру гораздо больше, чем таинственные гомосексуальные заправилы кино и шоу-бизнеса, вредит его позиция обидчивой самовлюбленности. Теперь я понимаю, что роль преуспевающей и властной проститутки-трансвестита, сыгранная им в одном фильме, не навязана ему заправилами кино, что она отражает его убеждения. Его герой, с боа на обнаженных плечах, швыряется деньгами и бьет смиренного швейцара, бывшего офицера. Как роль, так и его игра в ней невыносимо фальшивы. Нет таких преуспевающих трансвеститов — они не нужны ни натуральным мужикам, ни голубым клиентам. Первым обычно требуются настоящие женщины, вторым — настоящие мужчины. Не могут у нас трансвеститы капризно и манерно повелевать окружающими, как это делал Абдулов в своей роли, — трансвеститы составляют самую униженную и презираемую касту среди гомосексуалов (кстати, поэтому среди голубых Моисеев как раз не пользуется популярностью). Можно сыграть и отвратительных гомосексуалов (хоть отыгрываться на униженных не Бог весть какая смелость), но по крайне мере сыграть правдиво…

Своей игрой актер доказал только одно: что он истинный гетеросексуал и совершенно не знает гомосексуальной среды. Но тогда не надо браться за роль голубого и не стоит подозревать своих коллег в голубизне. Ну, не дали разок-другой премию, на которую рассчитывал, что ж бранить того, кто ее получил? Может, и несправедливо обошли — много бывает для этого причин.

Впрочем, если Маркс с Энгельсом кивали на заговор педерастов, то что ж удивляться страху Агутина с Абдуловым?

Гомофобия — сама по себе занятный и даже несколько загадочный феномен. (Schmidt und Sigusch 1967; Moria and Garfinkel 1978; De Cecco 1984; 1985a; Blumenfeld 1992).

Понятно, если возмущение гомосексуальной ориентированностью мужчин высказывают женщины: уменьшается популяция потенциальных мужей. К. Лиднева, питерская домохозяйка, на вопрос корреспондента об отношении к гомосексуалам ответила: «Я не моралистка, но «этих» не люблю. Самые лучшие, умные, образованные мужчины обязательно оказываются ими. Сколько славных женщин могли бы найти с ними счастье, ведь в большинстве «голубыми» становятся не по природе, а от воспитания, дурного влияния». (Никонова 1997). Как становятся «голубыми» — это особый вопрос. Кстати, женщины, как правило, либеральнее относятся к гомосексуалам. (Бочарова 1994).

Но почему гомосексуалов так ненавидят многие мужчины? Им-то что до поведения кого-то другого в постели и, грубо говоря, до чужой задницы? Есть подозрения, что за высокоморальными мотивировками «охоты на голубых» стоят весьма низменные мотивы.

Крамер ставит на первое место зависть.

«Почему нас так ненавидят? Почему нас так не любят? Почему столь многим мы неприятны?… В нашем случае я могу понять некоторые мотивы отвращения, которое «мужчина из хорошей семьи» питает к нам. Начать хотя бы с того, что мы, голубые, имеем то, чего у него нет и что он только мечтает иметь — свободу, сексуальный выбор без обязательств, продолжительный и безграничный сексуальный выбор… Мы чувствуем себя целиком и полностью свободными для случайных связей, пусть к большинству из нас это описание вовсе не подходит… Но, невидимому, оно позволяет миру «натуралов», а возможно, и нашему собственному, видеть в нас сексуальных атлетов. Тут явно больше мужественности, чем если в нас видят «сестричек». " Сказав о безграничной свободе сексуального выбора, Крамер делает оговорку: «Правда это окончилось восемь лет назад» — то есть когда начался СПИД. (Kramer 1990: 232)

Я не думаю, что мотив зависти имеет такое большое значение. Тут важнее другие мотивы. Прежде всего это мотив наживы. Под благовидным предлогом (всегда есть оправдание перед законом и перед самим собой) можно грабить каждый день. Несмотря на благородное негодование «ремонтники» никогда не забывают унести кошелек и ценные вещи.

Далее, как мотив можно отметить гипертрофию естественной брезгливости. «Разве это люди? — высказался сержант милиции Астахов. — Если бы такой подошел ко мне — убил бы на месте… Позорят наш мужской род, и вообще противно» (Никонова 1997). Конечно, нормальному человеку присуще чувство естественного отвращения, брезгливости при виде телесного уродства, раны, аномалии. Вполне возможно и подобное восприятие гомосексуальности таким мужчиной, кто только женщин воспринимает сексуально. Но разумный человек подавляет в себе чувства брезгливости к больным и инвалидам, и уж во всяком случае ему не придет в голову ненавидеть калек и преследовать их.

В гомофобии проступает нечто большее — характерная для примитивного сознания боязнь всего инородного, подозрительность и ненависть к нему. Аналогия с ксенофобией, приведенная в начале этого раздела, — это не литературный прием, не просто метафора. Это действительное родство. Животные забивают альбиносов (синдром белой вороны), дети дразнят и травят рыжих, низшие слои бывают особенно нетерпимы ко всяким меньшинствам. Спрошенный об отношении к гомосексуалам, Сергей Тимофеевич, петербургский пенсионер, блокадник, ответил:

— Тьфу, нашли что спрашивать. Вешать их надо, вешать. Как за что? Сами понимаете, за это… Ах, в смысле «почему?» Потому что надо быть как все люди…» Он еще добавил мотивировку: «…детей рожать, воспитывать. А то нам, старикам, на смену кто придет?» (Никонова 1997). Тут в гомофобии отражается государственный подход, который будет рассмотрен дальше.

Затем в гомофобии выступает обычный хулиганские мотив — потешить свои инстинкты агрессии и самоутверждения за счет слабейшего и униженного (напасть врасплох, впятером на одного и т. п.). С гомосексуалами это легче, чем с другими: меньше вероятность организованного отпора и жалоб. Обычно воинствующие гомофобы рекрутируются из низших слоев, из среды неудачников — тех, кому не на чем больше строить свое самоутверждение. Именно поэтому гомофобия так сильна среди уголовников в местах заключения — им непременно надо отыскать того, кто еще более унижен и заклеймен.

К этому мотиву близок политический — так удобно прикрыть убожество и примитивность политических целей (элементарное стремление к диктатуре, к эксплуатации народных масс) заботой об очистке нации и ее защите от вырождения. Я уже отметил, что, как правило наиболее диктаторские режимы вводили гомофобию как государственную политику, а воинствующие охотники на голубых» всегда по своим убеждениям стоят на противоположном краю от демократов.