— Да, — ответил Джеми очень тихим голосом, с трудом выговаривая слова. — Те же потоки дерьма, как в… прошлый раз. Те же типы распространяют — и те же люди слушают. Выскочки, которых ты даже не знаешь.
— Вот именно, — вставил Фэйрберн. — Те, кто тебя знает, знают и то, что эти слухи — чистейшая галиматья.
— Такие, как Селвин? — спросил Чад с болезненной улыбкой.
— Ох уж этот Селвин! — сказал Джеми, пожимая плечами. — Он тебя просто недолюбливает — с тех самых пор, как ты поколотил его и Эштона-младшего тогда, в третьем классе. Разве ты мог забыть, какая это была парочка настырных, заносчивых болванов?
Улыбка Чада потеплела.
— Насколько я помню тот случай, мне уже приходилось туго, когда откуда-то выпрыгнули вы оба.
Он отпил большой глоток пива из кружки и посмотрел на них долгим, внимательным взглядом.
— Какой именно сорт дерьма на этот раз? Уверен, сейчас меня нельзя обвинить в охоте за приданым?
— Нет, — мрачно согласился Джеми. — Теперь они говорят, что ты — вор. Да, я знаю, — добавил он, увидев, что Чад открыл рот. — Шесть лет назад говорили, что ты украл подвеску королевы, но заявление твоего отца о ее продаже положило что-то вроде конца этой истории… по крайней мере для тех, кто поверил ему.
— А сейчас, — вмешался Фэйрберн, — распускают сплетни, что ты обокрал своего первого патрона в Индии.
— Сэра Уилфреда Бэскомба?
На этот раз и без того приподнятые брови Чада просто взмыли ввысь.
— Да — если так звали человека, который первым нанял тебя на работу в Калькутте.
Чад кивнул.
— Ну… они говорят, что сэр Уилфред — как его — Бэскомб был вынужден тебя выгнать, потому что ты украл у него много наличности и товаров, которые затем продавал. Он не наказал тебя, потому что у него не было доказательств, но он знал, что это сделал именно ты.
— Понимаю, — протянул Чад. — И, соответственно, все, чего я достиг за границей, — это исключительно благодаря воровству.
— Ты попал в точку, — на этот раз голос подал Джеми. — Чего только не приписывают тебе сплетники. Они даже не поскупились на такие тихие и милые занятия, как пиратство и работорговля.
— Господи! — вырвалось у Чада.
— Говорят, что ни один англичанин во всей Индии не подаст тебе руки.
Тут Чад чуть не лишился дара речи.
— Но это же полный абсурд! — сказал он наконец. — Как только могли пойти гулять такие мерзкие выдумки?
— Ты считаешь, старина, — начал довольно натянуто Фэйрберн, — что эти слухи начал распускать кто-то один — намеренно, чтобы тебя дискредитировать?
— Да, именно так, — глухо ответил Чад. Он покачал головой на их вопросительные восклицания. — Так, просто подозрение… Меня вдруг осенило. Одного только не могу понять, — продолжил он задумчиво, — зачем начинать распускать слухи, которые очень легко опровергнуть? Я имею в виду, что каждый, кто переписывается с другом или родственником из Индии, может вскоре обнаружить, что у меня там превосходная репутация, — я вынужден сказать так, как не должен был бы говорить.
— Да-а, — ответил Фэйрберн, — но на это уйдет время. Может, твой враг рассчитывает на молниеносное действие сплетен. В прошлый раз его — или ее — заботами ты потерял повышение в Министерстве финансов. Может, опять что-то в этом роде?
Чад, не мигая, смотрел на него.
— Да, — медленно проговорил он. — Целое наступление… Но на этот раз его цель — не лишить меня повышения, а нечто гораздо большее, как я полагаю. Теперь это…
Внезапно он встал.
— Джентльмены, я должен вас покинуть. Благодарю вас за вашу поддержку.
Какое-то мгновение он колебался.
— Когда я покидал Англию шесть лет назад, я думал, что мне чертовски не повезло на друзей. Однако я ошибался. И, конечно, одной благодарности просто недостаточно — но это все, что я могу вам предложить в данный момент.
— Ах ты плут! — смущенно пробормотал лорд Уайссенхэм.
— Но это ты уж слишком!.. — выпалил мистер Фэйрберн, краснея.
Усмехнувшись, Чад помахал рукой на прощание и поспешно покинул пивную.
Глава 8
Чад, погруженный в свои мысли, ехал в экипаже по оживленным в этот час улицам Сент-Джеймса и Мэйфэйра. Он был полностью поглощен потрясшим его открытием. Господи, как он мог быть таким тупым — таким непростительно слепым? Его мысли поплыли назад сквозь годы, к той минуте, когда он понял, что его жизнь была отравлена, сломана мерзкой, чудовищной ложью. Когда слухи впервые достигли его ушей, он был потрясен и просто не мог поверить. Позже к боли добавились гнев и чувство унижения. Даже когда его худшие опасения подтвердились и Лайза отвернулась от него, он проклял свою судьбу и не пытался бороться. Будучи сильным и умным, он все же был мало знаком с изобретательной человеческой подлостью и надеялся, что все разрешится само собой, хотя и понимал, какую власть могут иметь самые нелепые слухи. Вздорная ложь, щекотавшие нервы праздных бездельников грязные домыслы передавались из уст в уста, зловещий шепот опутывал его невидимыми нитями — пока, в один черный день, они не соткались в липкую паутину, прочную, как сеть. Он ведь видел, как точно так же попадались в нее и другие, как их жизнь была сломана одним-единственным омерзительным, безжалостным слухом, похожим на те, что изуродовали и его жизнь. Он всегда знал, что стал жертвой такой же подлости. Но никогда до сегодняшнего дня он не понимал механизма происходящего, обеспечивающего стопроцентный — успех такой бессовестной травле.
И Лайза тоже… Он закрыл глаза, и эта голая схема предстала перед его взором, как сложившиеся наконец воедино кусочки мозаики. Господи, каким же он был дураком! Конечно, он рассвирепел и был разочарован, что не получил повышения, но почему-то он верил, что для Лайзы это не будет иметь никакого значения. Для его Лайзы, чьи сапфировые глаза и безыскусная красота похитили его сердце, а ум и живость воображения и такая желанная для него любовь взяли в сладкий плен его душу.
Как долго она верила в него, страстно сопротивляясь осаждавшим их слухам! Но он с замиранием сердца и болью видел, как доверие ее пошатнулось, стало слабеть. Ее вера в него умерла, решил он, а значит, умерла и любовь. Иначе почему… как же она могла отвернуться от него тем страшным вечером?
Но только теперь он понял, что Лайза не просто слушала сплетни. Яд насильно вливали ей в уши, искусно, умно, зловеще-прицельно. Может, он был слишком резок, безжалостен с ней? Ведь она была такой наивной, а он покинул ее…
Теперь у Чада не осталось ни малейших сомнений, что его крах был тщательно спланирован, как не было сомнения в том, кто снабдил болтунов пищей для их жалких, праздных мозгов. И теперь, похоже, его враг готовится нанести новый удар.