стрелять, драться, оскорблять, целовать силой.
Я сжимаю руку и, вложив в удар всю беспокойную силу, что кроется в моем хрупком теле, в выпирающих по бокам косточках, бесстрашие человека, вынужденного постоянно бороться, бью Самуэле кулаком по лицу и попадаю в правый глаз. Он отступает на несколько шагов, рассеянно ощупывает рукой подбитый глаз, а другим смотрит на меня; несмотря на то что он наполовину ослеп, Самуэле пытается разглядеть, не прячется ли кто-то еще за моей спиной, но там никого нет.
– Нищеброд здесь ты, усек? Нищий умом, все никак не научишься писать по-итальянски. Кто тебя боится? Папенькин сынок, – кричу я и плюю, слюна попадает ему на обувь.
Не знаю, достаточно ли сильно я ударила, больно ли ему, у меня болят и ноют костяшки, мышцы и сухожилия дрожат, на ресницах слезы от ярости, внутри меня бурлит злость, я должна была выпустить ее, теперь она снова принадлежит этому миру.
Моя злость растеклась по крыше, лежит на солнышке и строит рожи, скользит промеж теней и встает за спинами ребят, моя ярость – резкая, живая, у нее есть лицо, волосы, руки, она носит джинсы, вытертые на коленках, на плече у нее кожаная сумка с разошедшимися швами на одном боку, ее особые приметы – безрассудство и неумение сочетать цвета в одежде. Она нескладная, у нее маленькие, незаметные уши, длинные ноги и крохотные волосатые ступни. Когда она приходит, я снова оказываюсь дома, не в нашей квартирке в Ангвилларе, а в настоящем доме, который мы с Мариано в детстве рисовали мелом на асфальте: «Это д-о-м», – я забираюсь туда, остаюсь среди прочерченных линий.
* * *
Я сижу на парапете из смеси бетона и туфа, опоясывающем футбольное поле, учительница физкультуры сказала, что я кособокая, выносливость у меня – как у моллюска, чувство равновесия – как у огурца или у семечки. Она заставила меня трижды оббежать вокруг школы, и мне подумалось, что от окружающих я только такие приказы и получаю: бегать кругами, без достижения цели, без возможности найти укромное место.
Мальчишки из другого класса играют в футбол, кто-то принес из дома бутсы с шипами, кто-то вышел на поле в джинсах и свитере, они развлекаются тем, что как попало бьют по мячу, и он взлетает высоко-высоко над центром поля, ослепительно блестит на солнце, от него не убежать, он как метеорит обрушивается на землю.
– Ты с ума сошла или как? – Самуэле садится рядом со мной, держа руки в карманах; я не отвечаю. – Не все такие добрые, как я, рано или поздно нарвешься на неприятности, – добавляет он, его глаз слегка покраснел, судя по всему, мое нападение не нанесло ему особого вреда, жаль, что я его не выцарапала.
– Ты понятия не имеешь, что такое неприятности, – отвечаю я после минутного раздумья.
Самуэле смотрит на меня, с виду он не зол на меня и не обижен, у него лицо человека, пойманного на вранье, которое он до того тщательно продумал. Парень, который приносит из дома книги и читает их на уроках, не может быть идиотом, раздолбаем, ему не нужна была моя контрольная, он пытался таким образом привлечь внимание.
– Как зовут этого парня? – спрашиваю я, так и не дождавшись от него ответной реплики, и указываю на одного из ребят, у него длинные волосы, и кончики их торчат кверху.
– Не знаю, – говорит Самуэле и достает сигарету, сжимает ее между большим и указательным пальцами, словно хочет разломить пополам.
– Еще как знаешь, я видела, что ты с ним говорил.
– Ты что, следишь за мной?
– Не за тобой, а за ним.
Самуэле поднимается с парапета, зажав сигарету в кулаке.
– Ну так у него и спроси, как его зовут.
Когда он уходит, я не иду за ним, не прошу прощения, не собираюсь признавать, что перегнула палку.
Длинноволосого парня зовут Лучано, я уже спросила об этом у других ребят, я знаю, где он живет, номер его мопеда, оказывается, у его семьи есть огромный трехэтажный дом с двумя садами, мать носит одежду от «Луи Виттон», а отец ездит на «мерседесе» с широким кузовом, я знаю, что Лучано станет застройщиком, как и отец, знаю, что на день рождения ему подарят дорогие побрякушки, знаю, что в школе он популярен, нравится даже девушкам постарше, что они подбрасывают ему записки в рюкзак, на перемене пишут на доске его имя и рисуют рядом сердечки, пронзенные стрелой, изводят его тем, что пытаются втюхать свой номер телефона, отчаянно требуют внимания; я слезаю с парапета и подхожу к сетке, которой обнесено поле, смотрю, как Лучано смеется, как держится, и думаю: «А ведь у богачей такая же походка, как у средневековых бардов, рыцарей, солдат…»
Несколько дней спустя на перемене я говорю Агате:
– Подожди меня у автоматов с кофе, есть одно дело.
И тут же теряюсь в толпе учеников, наводнивших коридор, выхожу в сад и вижу Лучано, сидящего на заборе, он не курит, а жадно глотает абрикосовый сок; я подхожу и смотрю на него, пусть рядом сидят его друзья, здороваюсь, представляюсь, точно мы на официальном мероприятии или на бале-маскараде, пытаюсь держать себя в руках, никаких смешков, никаких полунамеков.
Лучано держит пакетик сока в одной руке, он зеленого цвета, на нем нарисовано два абрикоса, они сплелись веточками и сообщают, что в соке не содержится добавленного сахара; у парня хитрый взгляд, как у хищника, почуявшего добычу, он пожимает мне руку, крепко, но недружелюбно. Мы обмениваемся парой реплик. На мне надетая специально для этого случая черная юбка, я взяла ее у матери и вшила потайную резинку, потому что она мне велика, темные колготки, собранные на талии, кроссовки, купленные на местном рынке в прошлый понедельник, и огромный серый свитер, мое бледное лицо выделяется на его фоне, веснушки кажутся яркими пятнами, а волосы – неестественно рыжими.
– Хорошо, тогда увидимся в кино, – говорю я, не задавая вопросов, будто подтверждая что-то, о чем мы уже условились.
Лучано отвечает – хорошо, спрашивает мой номер телефона, я отвечаю, что мобильника у меня нет, только домашний, на меня накатывает чувство стыда, как будто что-то жжется в районе желудка, потом поднимается к горлу, я задерживаю дыхание, сглатываю унижение, как асбестовую пыль.
Лучано сдерживает ухмылку, но забивает в мобильник наш домашний номер, просит повторить, как меня зовут, он уже успел забыть. Я думаю о спринте до телефона, который должна буду выиграть у матери, чтобы ответить на звонок раньше нее и избежать вопросов о том, кто это, где живет,