Читать интересную книгу Операция начнётся в полдень - Олег Красин

Кислицын сразу обрушился с жесткой критикой на работу Забелина. Выходило так, что Забелин и его подчиненные откровенно бездельничали, не имели весомых дел, разработок. Отсюда делался вывод, что агентурный аппарат, которым обладает отделение Забелина, не выполняет своих функций, во многом является балластом, по недоразумению не исключенным в свое время.

— Сергей Павлович, объясните, почему ваши источники работают неэффективно, дают мало значимых сведений? Все как-то мелко и поверхностно. Если такого рода информация поступает к вам, то вы, конечно, не будете в достаточной степени владеть обстановкой. Соответственно, все Управление будет слепо и глухо именно в таком наиважнейшем деле как приватизация. Мне кажется, настало время подумать о кадровых решениях. Может быть, имеет смысл заменить Забелина более инициативным, более настойчивым руководителем.

Довольный своим выступлением, Кислицын сел.

Эстафету тут же подхватил Усольцев. Он начал издалека. Рассказал о том, какие соблазны есть у оперработников, особенно, работающих с банками, чековыми фондами и страховыми компаниями, финансово-кредитной системой в целом. По его мнению, существовало очень большое искушение использовать в личных целях информацию, получаемую от агентуры. Усольцев не касался никого конкретно, не называл фамилий, но присутствующие поняли намеки. Именно отделение Забелина курировало финансово-кредитную систему и, следовательно, по его логике, было больше всех подвержено этому соблазну.

— У вас есть конкретные примеры, фамилии? — спросил Алексеев, хмуря брови, — если есть, называйте, не стесняйтесь. Мы разберемся с каждым — для того и собрались.

Он внимательно посмотрел вокруг, словно подозревал в чем-то нехорошем каждого, и присутствующие в кабинете ощутили неприятный холодок. Однако генерал все-таки почувствовал, что не стоит перегибать палку, он махнул рукой Усольцеву, чтобы тот продолжал. Впрочем, последний, похоже, был совершенно выбит из колеи замечанием Алексеева и поспешил закончить выступление.

— Товарищ генерал, — сказал он, — я, конечно, мог бы назвать фамилии отдельных оперработников, подозреваемых нами в нарушении служебных обязанностей и предательстве интересов службы, но информация находится в проверке и я не вправе разглашать её…

— Время закончилось, садитесь! Кто еще хочет выступить? — спросил генерал.

Никто не захотел. Начальник Управления на какое-то время замолчал, собираясь с мыслями.

— Сергей Павлович, — начал он, — мы внимательно выслушали ваше выступление, и я хотел бы сказать, что критика, звучавшая в ваш адрес, совершенно справедлива. Так работать нельзя! Надо немедленно перестраивать свою деятельность, хотя я не люблю это горбачевское словцо. Недавно председатель Госкомимущества выступил с новой концепцией приватизации. Где четкий план по оперативному обеспечению этого нового для нас процесса? Где инициативные, новаторские подходы, которые позволили бы нам получить значимые результаты? Их нет, и здесь я вижу вину не только Забелина, но и руководства отдела в целом. Нельзя так работать, особенно сейчас, в нынешних непростых условиях!

Обращавшийся все время к сидевшим перед ним руководителям, Алексеев повернулся непосредственно к Забелину:

— Вы можете сообщить Коллегии, когда ваше отделение начнет, наконец, работать?

— Товарищ генерал-майор, — голос Сергея прозвучал глухо от охватившего его волнения, — мы, то есть я, приложим максимум усилий, чтобы исправить ситуацию…

— Это все слова, а что конкретно вы можете сделать, что планируете предпринять?

Растерявшийся Забелин замолчал, не зная, что ответить.

Алексеев продолжил, что-то энергично черкая в лежавшем перед ним листке.

— Вот я недавно разговаривал с одним из руководителей областной администрации. Он мне рассказал занятную историю о том, как у нас проводятся конкурсы и аукционы по продаже областного и муниципального имущества. Вам известно об этом что-нибудь?

— Нарушения нами не выявлены, — ответил Забелин, — товарищ генерал, ничего серьезного у нас не имеется, так, одна мелочь.

— Вот и я о том же говорю, мелко плаваете, Забелин. Не видно понимания работы, не разработаны направления, нет общей стратегии. Для того, чтобы это понимание возникло у вас должен родиться замысел, идея…

— Замысел чего? — не понял Забелин.

Алексеев жестко посмотрел на него.

— Замысел операции по вскрытию и пресечению преступной деятельности в этой сфере. Плохо, что мне приходится вас учить таким элементарным вещам, словно несмышленого оперработника, майор Забелин. Кстати, этот руководитель рассказал мне о том, что подозревает в подтасовке результатов некоторых аукционов, должностных лиц областного Фонда имущества. Вот где можно было бы поработать! Вот где простор для оперативной мысли! Проведите операцию, поймайте за руку хотя бы одного чиновника, наживающегося на приватизации и, я уверен, вы поймете, куда надо идти и куда вести своих подчиненных. Ну, а если не поймете, — Алексеев опять нахмурился, — тогда будем, как сказал полковник Кислицын, решать кадровый вопрос. Вам всё ясно?

— Всё понятно, товарищ генерал-майор.

Алексеев сидел за столом, широко расставив ноги и руки, отчего казалось, что его и без того большое тело занимало все окружающее пространство.

— Вот это надо отразить в решении Коллегии, — сказал он, обратившись к Кислицыну, — дадим Забелину неделю, чтобы он собрался с мыслями. После этого ждем от него продуманного плана работы по контрразведывательному обеспечению процесса приватизации в нашем регионе.

Город Уральск, Центральный городской парк, 4 июля, 11.55.

С самого утра Плотникова не оставляло чувство, что за ним кто-то следит. Он даже ненароком заподозрил в этом Веревкина — офицера прикомандированного из ФСК. Чтобы развеять сомнения, прошелся по коридору до кабинета, в котором сидел его новый подчиненный вместе с двумя коллегами. Приоткрыв дверь, Плотников убедился, что все трое находились на рабочих местах и занимались какими-то делами.

Надо было встречаться с Генераловым и строить с ним разговор о передаче под контроль Матвея части завода. Разговаривать на эту тему абсолютно не хотелось. Плотников прекрасно представлял реакцию Генералова — он начнет кричать, выпучив глаза, стучать руками по столу, бегать по кабинету.

Рассказывали, как он в припадке ярости как-то грохнул об пол со всей мочи огромную вазу, подаренную заводу во время посещения китайской делегации. Нет, ничего этого слушать и видеть Плотникову не хотелось. Если только…если только это сделать не самому, а, допустим, поручить Гене Бондаренко.

Мысли Плотникова вернулись к казино. Он злобно подумал о Карпове.

«Вместо того, чтобы защищать порядок, бороться с криминалом, эти милицейские чиновники с потрохами продались за бабки, а мы должны потом выкручиваться, вертеться как караси на сковородке. И ведь всем не угодишь! Эти могут подловить на взятках, а те отстрелить!»

Михаил Яковлевич открыл дверцу холодильника в комнате отдыха, плеснул коньяка в рюмку, тяжело вздохнул и выпил. Затем набрал телефонный номер.

— Гена, надо встретиться, — произнес он, — где, где, в центральном парке. Я пойду там прогуляюсь, заодно переговорим.

Выйдя в приемную, Плотников сказал Насте:

— Я выйду минут на двадцать. Если будут спрашивать — скажи на совещании где-то в администрации. Кстати, как дела с мужем? Этот бизнесмен…Матвеев, он помог как-нибудь?

— Да, Михаил Яковлевич, всё нормально, — ответила спокойным тоном девушка, — он помог решить мне все вопросы.

— Ну и славно! — успокоился Плотников.

Хоть здесь было что-то устроено благодаря его заботе. Значит, не такой уж он и бесполезный человек.

С улучшившимся настроением Плотников вышел на улицу.

В последние дни вновь резко потеплело и даже обычно холодная река Каменка, протекавшая по центру города, настолько прогрелась, что городской народ заполнил все пляжи и активно восполнял недостаток солнечных лучей за долгие зимние месяцы. «Надо бы тоже выбрать время и выйти, позагорать» — решил про себя Плотников.

Он купил мороженое в шоколадной глазури и, пройдя весь парк, мимо праздно шатающейся, отдыхающей публики, вышел на набережную реки, к серому каменному ограждению. Михаил Яковлевич оперся о перила и начал есть мороженое, равнодушно разглядывая людей.

Внизу, у самой реки был неплохо оборудованный городской пляж, но когда ставили кабинки для переодевания, не рассчитали, и теперь, с возвышающейся неподалеку набережной при желании можно узреть интимные части тела.

«Вот так у нас всегда, — подумал Плотников, увидев в одной из кабинок голую девицу, — вроде хотим сделать всё цивилизованно, по правилам, но в последний момент чего-то не хватает. Может, становится неинтересно? Беремся за что-то, надрываемся, не жалеем ни себя, ни других, а когда дело пошло и надо только его терпеливо продолжить нам становится неинтересно и скучно. И что мы за народ такой? Не можем сделать ни себе хорошо, ни другим. Никому мы не нужны и никто нас не любит! Только когда выпьем, думаем, что нас все любят. А над нами смеются, как смеются над пьяными или опустившимися алкашами».