Но теперь внутреннее чутье подвело ее, и она ощущала себя птицей, запутавшейся в расставленных силках.
Все окружающее исчезло. Ничего не имело теперь значения. Она полностью погрузилась в себя. Чья-то рука коснулась ее пальцев. Она взглянула на Стерна, понимая, что не вынесет, если он вдруг начнет утешать ее. Однако Рамон молчал. В его взгляде не было и намека на возможность спасения. И она была благодарна ему за это. Она понимала, что у него тоже не было больше сил на самообман. Снова ощутила она нечто вроде тайной связи между ними, некоего созвучия, позволяющего найти в другом человеке продолжение собственных чувств. И хорошо, что осталось хотя бы это.
Шум отвлек Каролину от ее мыслей. Калаф хлопнул в ладоши. Он снова принял ту позу, в которой лежал, когда они вошли в зал. Каролина подняла голову. Давно ли они здесь? Минуту? Час? Она словно спустилась с небес на землю.
– Подведите их ко мне! – приказал Калаф.
Каролина почувствовала, как острые пики уткнулись в ее спину. Она пошла вперед, механически переставляя ноги.
В зале стало еще тише. Опахало за спиной Калафа замерло. Владыка пустыни поднялся. Он был не старше Стерна, едва ли достиг тридцатилетнего возраста. Его взгляд, обращенный на Каролину, был настойчивым, но не враждебным. Его жажда мести исчезла в тот миг, когда он увидел врага поверженным. Желание возникло в нем не от природной жестокости, а от осознания того, что в этом мире является его важнейшим союзником. Это страх. Страх – самый надежный фундамент власти, поэтому он заманил сюда этих двух христиан – и поэтому они должны умереть. Казнь иноверцев достойно увенчает захват Тимбукту.
Овладеть этим городом было его давнишней мечтой. Тимбукту был ключом к Сахаре и Судану. И теперь этот ключ в его руках. Он жаждал его, долго стремился к нему. И полностью насладится победой он завтра на центральной площади во время казни христиан. Это будет хороший урок: жители Тимбукту получат одновременно доказательство его жестокости и набожности.
Он наслаждался мыслями об этом, как наслаждался и сегодняшним мгновением, желая продлить его как можно дольше. Он любил демонстрировать свою власть. Но спокойствие христиан тоже произвело на него впечатление. Нечто вроде симпатии возникло в нем. Ощущение триумфа над шейхом Томаном и этим городом заставило его продолжить.
– Посмотрите, как они молчат! – воскликнул он. – Они знают, что нельзя предать Калафа, не поплатившись за это жизнью! И все же с ними следует поступить справедливо, потому что Аллах справедлив всегда и во всем. Не я буду судить их. Вы должны сделать это. Должен собраться суд!
Калаф смотрел на Каролину, думая о том, что вряд ли кто-нибудь из мужчин поймет его. Любой другой на его месте убил бы мужчину – но женщину взял бы в свой гарем. И сделал ее там королевой. Эта христианка не только прекрасна – она излучает какое-то волшебное обаяние. Калаф чувствовал это, как и все присутствующие в зале. Возможно, казнить ее действительно было глупостью. Но еще большей ошибкой было бы проявить милость к ней. Особенно сейчас.
– Пошлите за Абой эль Мааном! – крикнул Калаф своим зычным голосом. – Он мудрейший человек в этом городе. Пусть он возглавляет суд.
За высоким, обшитым темным деревом парапетом, отделяющим переднюю часть зала, собрался суд. Рядом с каждым из двенадцати судей сидели слуга и писец. В стороне на принесенных подушках разместились зрители. Никто не двигался, не разговаривал. Мертвая тишина стояла в зале суда. Мужчины сидели с полузакрытыми глазами. Слуги усердно обмахивали их опахалами, однако это не создавало прохлады. Все ждали прихода Абы эль Маана. Жара измучила всех, лишила сил и желаний.
Каролина тоже пребывала в каком-то оцепенении. Нетерпение, с которым она поначалу ждала прихода Абы эль Маана, растаяло в этом пекле. Она больше не считала минуты до начала разбирательства. Сонная одурь, равнодушие охватили ее. Она была загадкой для самой себя. Она так мало себя знала. Она едва начала жить – и уже должна умереть. Умереть? Она верила, что примирилась с мыслью о смерти, но это далось ей так легко только потому, что она не представляла, не могла представить собственной гибели. Смерть была для нее в этот час всего лишь соблазном неведомого, обещанием новой формы жизни.
Внезапно опахала слуг застыли. Шепот пробежал по залу. Судьи выпрямились, передавая друг другу вполголоса какое-то известие.
Дверь, у которой стояли часовые, прислонившись к деревянным панелям, вдруг отворилась. Вошел Алманзор. Стражи преградили ему дорогу.
– Аба эль Маан послал меня к арестованным, – сказал он с такой решительностью, которой Каролина никак не ожидала от него.
Прочла ли она что-то на лице юноши, едва он успел произнести лишь слово? Алманзор, подойдя к ней, вдруг нагнулся, как будто хотел броситься перед ней на колени. Опустив голову, он проговорил:
– Тимур, внук Абы эль Маана... мертв.
Его слова потонули в шуме, внезапно поднявшемся в зале. Створки двери раскрылись, раздался громкий барабанный бой. Судьи и писцы согнулись в глубоком поклоне, слуги бросились на пол ниц.
Аба эль Маан вошел в зал. Не глядя по сторонам, прошел толкователь Корана к своему месту на возвышении. Слуга разложил перед ним своды законов. Аба эль Маан сел, поправил складки своего одеяния и дождался, пока в зале воцарится тишина.
Каролина и Стерн поднялись. По обе стороны от них стояли стражники. Каролина искала взгляд Абы эль Маана. Никогда она не видела его в таком состоянии. Действительно ли это Аба эль Маан? Мужчина там, наверху, был не тем мудрецом, который предоставил им убежище, не тем гуманистом, способным понимать не только рассудком, но и сердцем. Этот человек был моложе, чем тот, кого они знали. Признаки возраста сгладились, исчезли, из глаз ушла усталость; плечи не были больше сгорбленными, словно несшими на себе тяжкую вину. Это был человек, воодушевленный только одним – ненавистью.
Двое негров подняли над головами блестящий гонг. Глухие удары поплыли над залом.
– Суд можно начинать, – сказал Аба эль Маан.
Каролина слышала этот голос, нетерпеливый и непримиримый, – и знала, что надежды больше нет.
Положив руки на барьер, гордо выпрямившись, стояла Каролина перед своими судьями. В начале разбирательства она еще пыталась сконцентрироваться, подумать о том, какие обвинения выдвинут против нее эти люди. Но теперь их голоса превратились для нее всего лишь в неразборчивый шум, который больше не достигал ее сознания.
Зато нечто другое полностью поглотило ее внимание. Сквозь закрытые створки ставен ей были видны кусочек ярко-синего неба и крона веерной акации. Разве не видела она уже когда-то эту картину? Листья акации не шевелились, но ей казалось, что она слышит шелест, пробегающий по ветвям дерева. Дерево предчувствовало грозу. Каролина тоже ощущала ее приближение, хотя находилась в помещении, где не было окон. Она ощущала это всей кожей, всеми нервами. И странным образом успокаивалась.