Мари надела на нее бледно-розовое платье, тонко оттенявшее золото волос и таинственную глубину глаз.
На подоле и плечах платье украшала отделка из розовых гвоздик, и Мари сорвала в саду несколько настоящих гвоздик того же цвета и вплела Рокуэйне в волосы.
Цветы придавали ей особое очарование, и, когда она вошла в салон, маркиз подумал, что она подобна Персефоне, возвращающейся из потустороннего мира, чтобы принести на землю первое дуновение весны.
Он смотрел, как она приближается к нему, и подумал, что необычайно тонкая талия подчеркивает грацию, которой недостает многим молодым женщинам.
Своей плавной поступью она вызвала восхищение маркиза.
Когда девушка подошла к нему, он сказал:
— Я подумал, что после ужина, если вы не против, мы могли бы сходить на вечеринку к моим друзьям и потанцевать.
— Как чудесно! Только бы не наступать вам во время танцев на ноги! Я танцевала вальс с лапой, но, когда выросла, ни разу не была на балу.
Маркиз буквально пожирал ее глазами. Затем улыбнулся.
— Значит, я должен научить вас и танцам.
— А вы не против?
— Конечно, нет! Я буду счастлив! Рокуэйна неуверенно проговорила:
— Прошу вас, поскольку я так неловка… не могли бы мы сначала потанцевать в другом месте, где вас не знают?..
— Разумно, — согласился он. — Так и сделаем.
— Я рада, что вы меня понимаете! — воскликнула она.
— А вы предполагали, что я ужасно туп или толстокож?
— Нет, что вы! Просто вы гораздо более человечны, чем я предполагала, и, мне кажется, вы даже чутки.
Маркиз не ответил, и она продолжила свою мысль:
— На мой взгляд, мало кто обладает особой чуткостью; папа называл это магией.
— Той самой, которую вы применили для укрощения Вулкана?
— Совершенно верно! Она влияет и на животных, и на людей.
— Тогда я восхищен тем, что обладаю ею. Она улыбнулась ему, но вошел лакей и сообщил, что ужин готов, и они отправились в столовую.
Еда была еще более вкусной, чем накануне.
Рокуэйна очень проголодалась и попробовала все, что приносили, и выпила немного шампанского, доставленного с виноградника, который маркиз намеревался купить.
— Как славно пить свое собственное вино! А нельзя ли нам съездить вместе и посмотреть этот виноградник?
— Я планировал посетить его, когда мы устанем от парижской жизни.
— О, значит, придется долго ждать, — огорчилась девушка. — В Париже есть еще масса вещей, которые я хотела бы увидеть, и, я уверена, масса картин, которые мне еще предстоит посмотреть.
Не успел маркиз ответить, как дверь с шумом распахнулась.
В комнату ворвался человек весьма агрессивного вида.
Было очевидно, что человек вторгся в дом силой, и слуги стояли явно в замешательстве.
С грохотом захлопнув за собой дверь, он пересек комнату, не сводя глаз с маркиза.
— Я узнал, что вы в Париже, милорд, — сказал он, — и если вы думали, что вам удастся улизнуть от меня, то ошиблись!
Он говорил на английском, но с характерным акцентом, который, по мнению Рокуэйны, свидетельствовал о том, что он был не французом, а скорее австрийцем или жителем одной из балканских стран.
У него был горящий взгляд, большие, загнутые на концах усы. Его наряд, очень дорогой и красивый, так же явно был сшит не в Англии.
Он подошел к маркизу и сказал:
— Ваше поведение по отношению к княгине оскорбительно для меня, и я намерен отплатить вам!
Маркиз медленно поднялся.
— Позвольте приветствовать вас, ваше высочество, в моем доме, — сдержанно произнес он, — и разрешите представить мою жену.
Понимая, что происходящая сцена косвенно касается и ее, Рокуэйна также поднялась и собиралась сделать реверанс, когда князь повернется в ее сторону.
Вместо этого он угрожающе посмотрел на маркиза и проговорил, едва сдерживая ярость:
— Если вы думаете, что можете обмануть меня своей женитьбой и отъездом из Англии, то глубоко ошибаетесь! Я не дурак, Куорн, и мне хорошо известно ваше отвратительное поведение, так что я не намерен позволить вам избежать отмщения!
— Могу лишь сожалеть, что ваше высочество остается при своем мнении… — начал маркиз.
— Вы оскорбили меня, — прогремел голос князя, — и ответите за это!
Все также спокойно маркиз ответил:
— Очень хорошо, ваше высочество, не могу отказать вам в этом удовольствии, встретимся на заре.
Рокуэйна понимала, что речь идет о дуэли, и, видя, в какой ярости князь, испугалась, справедливо предположив, что он хочет убить маркиза.
— К черту зарю! — яростно воскликнул князь. — Я не собираюсь драться с вами на пистолетах! Я слышал о вашей репутации стрелка и отомщу вам иным способом; вам от меня не уйти.
Говоря это, он распахнул плащ, и Рокуэйна увидела, что в руках он держит трость.
У нее мелькнула мысль, что он собирается ударить маркиза.
Однако это была не простая трость, так как полая часть ее упала на пол, и теперь князь держал в руке длинную острую рапиру, зловеще блеснувшую при свете канделябра.
Он нацелил ее в грудь маркиза и сказал:
— Только ваша смерть, милорд, будет отмщением и восстановлением справедливости.
При этом он отвел руку и бросился вперед, намереваясь вонзить рапиру в сердце маркиза.
Рокуэйна не колеблясь кинулась между ними.
— Вы не можете убить безоружного че… — крикнула она звонким голосом, но тут же застонала.
Князь не был готов к такому повороту событий и не успел вовремя остановиться.
Кончик рапиры пронзил руку девушки точно на той высоте, на которой оружие должно было войти в грудь маркиза.
Когда Рокуэйна упала, маркиз словно вышел из оцепенения и со всей силой опытного боксера нанес князю мощный удар в челюсть.
Князь упал навзничь, и маркиз, подняв его, выбросил через полуоткрытое окно в сад. На тело князя посыпался град разбитых стекол, маркиз, не обращая на это внимания, повернулся и наклонился над девушкой.
Рокуэйне казалось, что она медленно возвращается обратно из тьмы к свету.
Откуда-то издалека, словно из другого мира, донеслись слова:
— Выпейте это!
Она ощутила, как какая-то жидкость полилась ей в рот.
Жидкость обжигала рот и горло, и хотя девушка пыталась отвернуться, донесшийся откуда-то издалека голос повторил:
— Выпейте! Вам станет лучше!
— Она приходит в себя, милорд, — послышался другой голос. — Ее милость просто упала в обморок.
Затем темнота немного рассеялась, и Рокуэйна почувствовала жжение в груди.
По непонятной причине ей не хотелось открывать глаза, она чего-то боялась.
Затем снова донесся голос маркиза, причем с совершенно новыми интонациями, которых она до сих пор не замечала: