То, что и есть наивысшее благо, связь с той истинной бесконечностью.
Мира вздохнула.
«Как странно мы себя ведём, — подумал Артур. — Мы будто застряли в каком-то болоте. Ни я, ни Мирослава не делаем ничего, чтобы спасти себя, мы просто сидим и ждём. Но почему? Что мешает, что пока не даёт нам стать лучше? То даже не страх. Но что? — Артур перевёл взгляд с Миры на хранителей. От их речи гудела голова. — Неужели это они мешают? Но ведь моя воля и её воля могут быть в разы сильнее, я чувствую это. Мы сами избираем свой путь. А раз так…»
— Идём, — сказал Артур и потянул Мирославу за руку.
— Куда?
— На свободу. Уйдём отсюда.
Она засмеялась.
— Куда же мы пойдём? Хотя знаешь… Веди. Веди меня туда, где будет хорошо и спокойно, где мы будем счастливы. Ты справишься, я верю в тебя и я верю тебе.
И они поднялись. И пошли быстро и прямо, и им не было никакого дела до Совета, до хранителей, их статей и кодексов, до всех этих правил — нет никаких границ, есть лишь свобода и счастье, большое и могучее счастье, которое живёт внутри них самих, в их любви, в том, что однажды поведёт их в лучшие, в истинные миры, где счастливы все и постоянно.
— Знаешь, — сказала Мира, когда древнее мирянское наречие уже не было слышно, — я вдруг поняла, как много прекрасного, как много всегда чудесного и доброго вокруг и внутри нас. Мне кажется… Я точно верю, я вижу, что у нас с тобой всё будет хорошо.
— И я так думаю, — ответил Артур де Вильбург и поцеловал Мирославу. — А теперь идём. Я знаю, куда нам с тобой нужно.
— Куда же?
Глава 30. Встреча с конём
— К счастью, конечно, — сказал он и засмеялся.
И мы отправились прямо и прямо.
Мне казалось в тот момент, что весь мир открыт для нас, что повсюду нам будут рады, куда бы мы ни подались. И всё же смутные мысли о Совете и хранителях тяготили меня, примешивая оттенки тревоги к нашей свободе.
Так и виделась мне эта сцена в каком-нибудь романе. Две удаляющиеся в закат фигуры, двое влюблённых, что оставляют позади пылающий ненавистью круг из причудливых силуэтов в мантиях и клювоподобных масках. Будто мы с Артуром выходим из древнего мира полуящеров-полудикарей и ступаем ввысь, к прекрасному и светлому…
— Погодите! — крикнул Хэйден, и мои высокопарные мысли тут же стихли. — Если уйдёте, вас… — продолжил он, нагоняя нас. Мы с Артуром остановились. — Вас могут отправить на дорогу в Пустоту, но могут и спасти.
— Спасай лучше себя, — ответил Артур и пошёл дальше. Я замешкалась.
— О чём ты?
— Видишь ли, Хранитель жизни сказал тогда, что ты непростой человек. Даже больше: ты не просто человек. Он наговорил мне многое, когда я просил отправить меня на острова или ещё куда-нибудь. Вы в безопасности, Мира. Только не уходите.
— Неужели веришь ему? — процедил Артур, который снова оказался рядом. — Он же предатель. Играет роль заботливого спасителя, доброго вестника, а сам заманивает в новую ловушку.
— Видишь ли… я… — начал Хэйден неуверенно, но тут же сказал совсем другим тоном: — Я говорю правду.
— С чего нам верить тебе?
— С того, что я спас вас там, в Пещере, когда…
— И что с того? Ты бесконечно лжёшь…
Их голоса звучали всё громче, так что голова заполнялась ими и гудела. Я перестала слушать. Мне вдруг до того сильно захотелось побыть в тишине, побыть свободной и сильной, что я закрыла глаза.
Ветер… Ты слышишь меня? Приди ко мне, пожалуйста. Я хочу полетать, я хочу отправиться туда, где будет хорошо и спокойно. Я призываю тебя.
Мягкое дуновение. Тонкий шелест, словно конь ступает по опавшей листве. Прохладное прикосновение к моей ладони. Глаза закрыты. Пусть длится чудо, пусть станет явью моё желание…
И вот я уже лечу, словно истинная ведьма, но не на метле, а на потоке ветра, что вскачь несётся по мирам. Сила, дремавшая столькие годы глубоко внутри, наконец проявилась. Открыла мою свободу, растворила все запертые окна и впустила в них свежесть и силу. И свет.
— Куда полетим, Мирослава? — спросил кто-то, и я открыла глаза. Белая летучая мышь с пушистой головой. На моём плече. Вот так встреча.
— А ты кто?
Глава 31. Фамильяр
— Я фамильяр, — важно ответила мышь. — Разве вы меня не замечали, Мирослава? Тогда, в кафе, где вы пели. И там, на Земле, это ведь я сидел в чулане. Помните?
— Ещё как. Я тогда кричала на весь дом, паразит ты этакий, — сказала я и стряхнула мышь с плеча. Та молча полетела рядом. — Как зовут-то тебя? И почему ты вообще разговариваешь?
— Вы, Мирослава, сами должны дать мне имя, — ответила мышь и обиженно отвернула пушистую мордочку. — А говорю я, потому что умею.
— Будешь Вероника.
— Но я не могу так зваться, — протянула мышь, глядя на меня огромными глазами, и добавила: — Я самец, а не самка.
— Тогда Говорун. Много болтаешь.
— Как изволите, Мирослава.
Он так сказал это, что мне стало жалко его. И стыдно. Это ведь он успокоил меня в том месте, в министерстве. Уберёг от странного послания, прочти я которое…
Представилась жуткая картина. Как я безвольно ступаю по ледяному мраморному полу, а по телу пробегают тысячи мурашек. Впереди мелькает светлое пятно: Артур. Он тоже в полусне, в полузабытье.
Но нет. Я стираю всё нехорошее. Я хочу счастье. Я избираю другой путь — свободы и счастья.
Вот и сейчас я была свободна. Поток воздуха нёс всё дальше и дальше. И подо мною простирались лазурные моря и леса с деревьями цвета золота и солнца, и проносились пастбища с розовыми животными, которых и не разглядеть отсюда.
— Чуть ниже, — попросила я, и конь мой послушно опустился, чтобы после вновь взмыть.
Облитая солнечным светом полянка. Деревья, что приветливо помахивают ветвями с перстнями и браслетами из золотых листьев, что глядят на меня выступами коры, что говорят со мною шелестом кроны. Голубеющие, совсем как дома, на Земле, небеса.
Мне вдруг показалось, что я даже увидела знакомую опушку. Точно. Вон оттуда, по той самой тропе, можно попасть в посёлок, а из него — в наш дом. Где мы жили много-много лет назад. Где рос барбарис у заборчика — его листья хороши в компот, особенно ранним летом, — где я стоя каталась на калитке,