Читать интересную книгу Большевики - Михаил Алексеев

Пришел командир. Услал проводников в сторону. Подсел к Борину. Отрапортовал.

— Кругом поставлены заставы и караулы. По дороге будут ездить разъезды. В расходе одна треть людей. Придется часа два не поспать.

— Почему? — спросил Борин.

— Кто его знает. Может быть, по нашим следам движется неприятельский отряд. Перед вечером в авангарде и в арьергарде мы имели три стычки с казачьим разъездом. Нужно быть готовыми. Если же через два часа ничего не случится, то будем спать.

— Я бы и теперь не прочь заснуть. Устал порядком. Да лучше, конечно, не спать… Кстати вот что, тов. командир, соберите-ка мне коммунистов. Пусть они тоже не спят с нами.

* * *

Скоро вокруг Борина собралось 9 человек. Они разместились на разостланных шинелях вокруг него. Кое-кто из них жевал корку хлеба. Кое-кто курил. Командир сидел около Борина и сопел трубкой. Возле него примостился приземистый человек восточного типа. На голове у него была одна маленькая восточная шапочка в мишурных узорах, покрывавшая только затылок. Командир сквозь зубы ругал его.

— Эх, ты, растяпа, а не завхоз. Не мог додуматься до такой вещи! Да что же тут особенного? Спросил бы у кашевара, он бы тебе и сказал, как это делается. Если бы ты два часа тому назад выдал бы кашевару продукты, то он всыпал бы их все в походную кухню. Понимаешь? Завинтил бы крышку и на ходу ужин бы сварился. Понятно? А то ведь ребята остались без ужина. Я слышал, как они ругали тебя за твои полселедки.

— Ну, не знал… Ну, что же… Другой раз будем варить… Ей- богу, не знал…

Лицо у завхоза точно из темной земли. А на шапчонке сверкали мишурные блестки узоров.

— А что ты знаешь, Амо? — командир сердито сплюнул в сторону.

— Нет, ты, брат командир, оставь, — вмешался в разговор сидевший напротив Борина усатый ротный Большов. — Ты напрасно его ругаешь. Ну, человек не знал.

— Ребят жалко — голодные легли спать и ушли по караулам.

— Не стоит ругаться, — заступился за завхоза Борин. Он хорошо знал Амо. Это был типичный восточный энтузиаст, революционер. В октябре он вступил добровольцем в красную гвардию. Записался в партию, механически перешел в красную армию. До революции он учительствовал в средней армянской школе. Был подпольным дашнаком. В завхозы выделил его недавно сам командир, так как Амо был единственным лицом в батальоне, умевшим вести работу с цифрами.

Вдруг Амо неожиданно для всех рассмеялся.

— Какого чорта я завхоз? — говорил он, захлебываясь от звонкого смеха. Ну, какой я завхоз?!!.. Еще шашлык я хорошо могу зажарить.

— Ладно, ладно, — ворчал командир сквозь зубы.

— Раз прошел приказом по батальону, что завхоз — стало быть завхоз — и нечего тут…

— Не ругайтесь!..

Помолчали.

— Товарищи, — неожиданно сказал Большов. — Давайте попросим товарища Борина рассказать нам что-нибудь… из жизни… Все равно не придется спать целых два часа. Не то командир этак все время ругаться будет.

— Расскажи, товарищ Борин, — подхватили другие. Расскажи-ка.

— Сегодня не могу. Болит голова, — отказывался Борин. — Никак не могу, товарищи. Вы же знаете, что я никогда не ломаюсь… Да и не обязательно, чтобы рассказывал всегда один я. Пусть нам расскажет что нибудь ну хотя бы Амо. Давайте попросим его… У вас, среди националистов-революционеров много бывало ратных приключений… Расскажи.

— Ну-ну. Просим. Рассказывай, не ломайся, — сразу пристали все к Амо. — Командир, прикажи ему, чтобы не ломался…

— Приказываю, — категорически обрезал командир. — А то ругать буду. В два счета — начинай.

Амо снял шапчонку, показал всем большую блестящую лысину. Опять одел ее. Опять снял и наконец, точно проглотив что-то, начал:

— Совершенно напрасно тов. Борин думает, что только мы были националистами. — Тон у Амо был несколько обиженный. — Уверяю вас, что очень и очень многие из числа русских товарищей до того, как прийти в партию коммунистов, были ярыми великодержавными националистами. Не сразу человек становится по убеждениям гражданином вселенной, тем более в нашу переходную эпоху.

Рот Амо улыбался, а на лысине отсвечивал месяц.

— Верно. Все это верно, Амо, — прервал его Борин. Я просто говорю, что особенный разгул национализма был в среде угнетенных меньшинств Армении, Азербайджана, Грузии. Разве не так?

— Совершенно правильно! Совершенно верно! — подхватил Амо. — Но выше лба не подпрыгнешь. Наша армянская действительность была такой: с одной стороны гнет русских, а с другой — турки. Да что говорить! Ведь на одной территории турецкой Армении ежегодно вырезывали тысячи армянских семейств.

* * *

— Так вот, товарищи… Я вам хочу рассказать об одном случае из моей жизни. — Амо быстро вращал в руках свою шапку. Она тускло сверкала мишурой. Месяц заливал все его темное, бритое лицо матовым светом. Глубоко впавшие темные глава казались огромными черными дырами.

— Это было давно. Когда я только начал учительствовать. Ну, скажем, лет 15 тому назад. Работал я тогда в одном армянском селе неподалеку от города Н., заведывал армянской школою. Но кроме того вел дашнакцаканскую работу — был я районным партийным организатором. В мои обязанности входили главным образом, сборы пожертвований — деньгами, оружием. Покупка оружия и переправка его черев границу в Турцию. Граница, кстати сказать, помещалась около селения.

Эта работа была главной. Наша партийная связь тогда была не вполне налажена. Часто распоряжения приходили не от Окружного Комитета партии, а прямо из ЦК. Потому у нас было два ЦК. Один в русской, а другой в турецкой Армении.

Так вот. В одно прекрасное время скопилось в нашем районе большая сумма денег в золоте. Около 25-ти тысяч рублей. Мы ждали приказа, чтобы сдать деньги нашим через границу. Вместе со мной в районе работал также районный уполномоченный Окружного Комитета.

Откровенно говоря, в то время я отчаянно трусил за судьбу этих денег. За мною полиция давно установила слежку. В последние месяцы два раза производила обыски и в школе и у меня на квартире.

Наконец однажды вечером мы получили приказ из Окружного Комитета. В приказе говорилось о том, чтобы передать деньги тов. Джаваду, работавшему по переброске золота и оружия за границу. Ваять расписку и хранить ее у себя.

Вечером того же дня я и мой товарищ из Окружного Комитета отправились за село к горам, где согласно приказа должны были нас поджидать люди во главе с моим другом детства Джавадом.

Уже стемнело, когда мы по шоссейной дороге подъехали к условленному месту. Дали условный сигнал — но никакого ответа не получили. Подождали несколько минут. Опять дали сигнал, но ответа вновь не было. Мы недоумевали. Но так как время шло, то мы уговорились, чго я буду у лошадей, нагруженных мешочками с золотом, а товарищ отправится искать их поблизости. — Они не могут не исполнить приказа — сказал он мне и ушел. Я остался один на шоссейной дороге.

Вдруг я услышал позади топот многих лошадиных копыт. Я всмотрелся на дорогу и при свете взошедшей луны увидел впереди много конных фигур. «Казаки!» Я мигом бросился к лошадям, взял их под уздцы и быстро повел к небольшому холму в стороне от дороги. Довольно высокий кустарник целиком закрывал меня и лошадей, но я боялся другого. Я боялся, как бы не заржали лошади и не выдали бы меня. В версте от дороги долина упиралась в подковообразный холм. Итти дальше было некуда. Я привязал лошадей к дереву, а сам быстро вернулся к шоссейной дороге. Шагах в 20-ти от нее я услышал приглушенные голоса.

«Они должны быть именно здесь, есаул… Мне жандарм точно указал план. Смотрите сами».

«Но ведь вы же видите, что никого нет поблизости», — возражал другой голос.

«Посмотрите на часы — сейчас без четверти 10, а они должны быть здесь согласно приказа в 10».

Тут только я вспомнил, что мы с товарищем на самом деле упустили из виду, что в приказе стояла цифра 10 вечера, а мы приехали в начале 10-го. Эта ошибка нас и спасла.

Я раздвинул рукою кустарник и выглянул на дорогу. На камнях шоссе стояла целая сотня конных казаков с пиками в руках. При лунном свете сверкали стальные концы пик. В это время от казаков опять послышался разговор.

«Стало быть, есаул, станем дожидаться».

«Так что же — возьмите несколько казаков и ступайте в разведку, а мы подождем здесь».

Затем я услышал топот лошадиных копыт и едкую русскую ругань. Я решил скорей вернуться к лошадям. Где-нибудь вблизи спрятать золото, а самому как-нибудь проехать предупредить товарищей. Каков же был мой ужас, когда у дерева я лошадей не застал… Я уже хотел застрелиться, как вдруг услышал голос товарища, звавшего меня. Я пошел на голос. Между тремя деревьями в нескольких шагах увидел небольшой проход в скале, где застал и лошадей и товарищей. Я наскоро сдал золото Джаваду, тот написал мне расписку, которую заверил прибывший со мною уполномоченный из Окружного Комитета, тов. Сурен. После этого мы благополучно круговым путем вернулись к себе в село.