Читать интересную книгу Испытатель истории. Войны и миры «попаданцев» - Константин Мзареулов

— Видели мы здешних диссидентов. — Мишка покривился. — Те же фашисты, хоть и называют себя христианскими демократами. Один по пьяной лавке прямо брякнул: мол, жалеет, что не Гитлер войну выиграл — тогда бы мы, говорит, всех коммунистов потравили в газенвагенах, а сами баварское пиво пили.

— Тот еще ублюдок, — подтвердил Вадим. — Кстати, не дожил бы он до баварской пивной. С его родословной — прямая дорога из газенвагена в крематорий.

Всхлипнув, Маня прожевала соленый помидор, надкусила изготовленный Вадимом бутерброд с салом и горчицей. Потом стала пересказывать очередную экранизацию «Гамлета», премьера которой состоялась на прошлой неделе.

…От батюшкиного призрака Гамлет узнает, что датского короля отравил родной брат — крутой норманн, правивший варварской страной Руссланд. Захватив престол, коварный убийца вводит порядки, похожие на представления американской публики о коммунизме: начали, конечно, с общности жен и поголовного пьянства. Странствуя по Европе, Гамлет встречает армию германцев, идущую на Польшу. На дежурный вопрос: «На всю ли Польшу вы идете, господа?» — германский командир ответил, что гады из Руссланда уже захватили почти всю Польшу, поэтому его доблестные воины попытаются спасти хотя бы часть этой несчастной страны. На прощание военный вождь (кригсфюрер) германцев пообещал, что придет в Данию, как только покончит с руссландской опасностью в Польше. Германские воины, украсившие свои доспехи сдвоенными руническими молниями, действительно без боя захватили Данию, но Гамлет уже был смертельно ранен, поэтому новым королем стал принц-кригсфюрер…

— От исламистов они уже получили благодарность. — Шенберг по-братски чмокнул Маню. — Теперь еще фашисты им спасибо скажут.

Маня почему-то обиделась и с пьяной непоследовательностью закатила скандал: дескать, ваша Совдепия ничем не лучше. Мужчины попытались тактично переубедить ее, но Маня пошла вразнос и выкрикивала разные исторические примеры. Как положено, главным доводом была свирепость Большого Террора, когда сажали и расстреливали неизвестно за что.

— Ну, допустим, перебили старых большевиков вроде Антонова-Овсеенко, Дыбенко или того же Шевелева — с ними понятно, они только и умели лозунги кричать на митингах и расстреливать невиновных. — Маня махнула рукой, едва не потеряв равновесие. — Ну, ладно, всяких придурков вроде Суслова и Хрущева к стенке поставили — тоже кровавые гиены… Но как объяснить этот изуверский секретный приказ — истребить до единого семьи Горбачевых, Яковлевых и… как их там по матери… Ельциных и еще каких-то простых колхозников? Или чеченские семьи Басаевых, Завгаевых, Яндарбиевых и Дудаевых под корень истребили — спрашивается, для чего? Ну скажи, чем эти несчастные могли советской власти угрожать? Так нет же, нашли всех и — пулю в затылок!

История той директивы на самом деле была совершенно дикая и необъяснимая. Вадим смущенно пробормотал:

— Значит, были какие-то причины. Сама знаешь, после смены наркома в НКВД многих освободили и вообще понапрасну не сажали.

— Ничего я не знаю! — Маня кивнула на бутылку. — Разлей последние капли.

Чтобы разрядить обстановку, Вадим включил телевизор. На третьем московском канале заканчивалась первая серия «Солдатами не рождаются» по роману Симонова. Маня заворчала: дескать, в Голливуде хватает денег, чтобы пригласить одну-две звезды на фильм, а коммуняки собирают потрясающие букеты исполнителей. Выслушав ответ, что в этом проявляется одно из многих преимуществ социализма, она замяла тему.

А на экране молодой Папанов в роли Серпилина допрашивал Ульянова, игравшего безымянного командарма:

— Ну как объяснить, что мы так умело расставили войска в начале войны, обложили подлеца Гудериана под Барановичами, но разгромить не смогли? Почему он вырвался из окружения и погнал нас, так что мы его только под Минском остановить смогли? Чья в том вина?

— Не спрашивай, Федор Федорович, — опустив голову, глухим голосом ответил безымянный генерал. — Правду не скажу, а врать не хочу. Наша теперь задача — чтобы Паулюс из этого котла не выбрался.

Дело происходило осенью сорок второго — Серпилин командовал дивизией, которая должна была на рассвете начинать наступление на немцев, окруженных в окрестностях Киева. Переломное сражение, после которого гитлеровцы уже не оправятся.

— Ну, быть может, вы ответите, почему не смогли разбить фашистов малой кровью да могучим ударом? — воинственно спросила Маня. — Скажи нам, историк, почему непобедимая и легендарная бежала до Минска и Киева?

— Не бежала, а с боями отступала, — поправил ее Вадим. — А возле границы разгромить не смогли, потому что враг слишком сильный попался.

Начался обычный спор на тему проигранного приграничного сражения. Маня и Мишка сцепились, яростно ссылаясь на общеизвестные факты, но каждый трактовал факты по-своему. Вадим отмалчивался, потому как осточертели некомпетентные суждения дилетантов на основе второсортных фильмов и публикаций.

Почему-то каждый второй обладатель образования от неоконченного среднего и выше считает себя вправе судить о сложнейшей военно-политической игре тех лет. Время от времени в обществе случались спазмы, когда журналисты и писатели принимались обсуждать драматические события первого военного полугодия. Главными источниками вдохновения были школьный учебник истории для 10-го класса (учебники для университетских истфаков дискутанты осилить не могли), мемуары полководцев и несколько книг западных исследователей.

Главным откровением подобных диспутов становилось открытие Америки про лучший в мире танк «Т-39», и Маня вспомнила о чуде-машине уже на второй минуте схватки. Вадиму пришлось объяснять, что про «Т-39» написано даже в школьных учебниках, но «тридцатьдевятка» имела существенные конструктивные недостатки вроде слабой трансмиссии, ненадежного дизеля и мутной оптики, а в реальном бою наши танкисты дрались не столько против панцеркампфвагенов, но имели дело с окопавшейся пехотой, расставившей на позициях полевые пушки.

— Технические проблемы решались, — огрызнулась Маня. — Смогли же каким-то образом запустить в производство эти невероятные восьмисотсильные дизеля и танки с круглыми башнями! Но как оценить абсолютно чудовищный приказ: отвести войска на полсотни километров от границы — по существу, без боя оставили немцам территорию, равную половине Франции!

— Прекрасное решение, — вопрос был обглодан до последнего ребрышка, поэтому Шенберг ответил, не задумываясь. — Вывели первый эшелон из зоны артиллерийского огня, заняли прочную оборону на рубеже укрепрайонов, под их прикрытием подтянули дивизии со всей страны, пополнили до штата, сформировали ударные группировки.

Вадим подхватил:

— Рассредоточили авиацию, встретили танковые клинья мощными контрударами.

— Потери в самолетах у нас были вдвое больше, чем у немцев, — дежурно возразила Маня. — И в танках, и в пехоте.

— Зато через два месяца такой мясорубки вермахт уже не мог наступать, — победоносно заявил Мишка. — Жаль, конечно, что наши комкоры и командармы так неумело действовали. Верховное командование выработало идеальную диспозицию, ударные группировки немцев сами по мешкам расползлись, а на уровне фронт-армия херрен генерален побили товарищей красных командиров. Опыт сказался, серьезный подход к военному делу.

Вадим напомнил, как в начале сорок второго Гитлер сказал дружку своему Муссолини: дескать, если бы я знал, что нас ждет в России, то не стал бы нападать. И еще доцент предположил, что решение о вторжении в СССР вызвано шизофренией фюрера, его зоологическим антикоммунизмом и подстрекательством англосаксов. Советские же руководители всеми силами пытались избежать войны.

— Он боялся Сталина, боялся совковых танковых армад, — устало проговорила Маня. — А ваш Усатый просто выжидал удобный момент. Через три года Совдепия имела бы двадцать тысяч неуязвимых танков, реактивные истребители и первую атомную бомбу. Кто-нибудь сомневается, что сделало бы Политбюро, получив атомную бомбу?

— Тебе жаль Гитлера? — удивился Мишка.

— Нет, конечно. — Она опустила голову. — Просто бывает обидно, что у нас такая неудачная история.

— Какая есть, — вздохнул Вадим. — Мне тоже бывает обидно, что у нас такая неудачная история любви получилась.

— Нашу с тобой историю нетрудно исправить, — сообщила Маня. — А вот у страны была история — страшно вспомнить. Сами видели — деду в каждом встречном энкавэдэшники мерещатся.

Мишка шестым чувством понял, что становится третьим лишним, и молниеносно вспомнил о беременной спутнице жизни. Вадим и Маня поцеловались, не дожидаясь, когда за ним хлопнет дверь. Конечно, годы разлуки сильно изменили обоих, да и чувства притупились, утратив былую неукротимость, однако их по-прежнему влекло друг к другу, а в такие моменты люди меньше всего думают о высоких материях. Для них существовал лишь воспетый поэтом ускользающий миг между прошлым и будущим.