что ему не хватает ума, чтобы понять, что виной всему Библия под его матрасом. Святое писание довело дьявола до такого изнеможения! Но смелое решение таило в себе опасность. Если Вельзевул узнает о том, что именно на него плохо действует, могут получиться большие неприятности.
— Чувствую себя разбитым, — отозвался он, глядя на Сару своим непроницаемым взглядом, который придавал его унылому лицу почти апатичное выражение. Под влиянием этого разговора он почувствовал, что его привязанность к Саре стала еще нежнее. Она добрая женщина, так искренне сочувствовала ему, что это не могло не усилить его симпатию к ней.
— Ты простудился. Ложись в постель.
Вельзевул медленно перевел на нее уставший взгляд, как человек, которому трудно собраться с мыслями, и с тем же чувством грубо сказал:
— Я не хочу, мне в кресле удобно, — и отрицательно мотнул головой, так как это не отвечало его желанию.
— Я тебя не спрашиваю. Быстро в постель!
С этими словами Сара потянула его за руку, он подчинился требованию, и как всегда, метнул в нее недовольный взгляд: он был против того, чтобы она давала ему прямые советы. На этот раз он встал с таким трудом, что Сара сопроводила его в спальню. Там он сел на кровать с грустью убедившись в том, что его сильный организм не устоял перед обычной простудой. Сара стояла перед ним, сложив на животе руки, при том, что она была неспособна облечь в слова те нежные чувства, которые ее томили, она с жалостью смотрела на любимого мужчину, теперь такого слабого по нездоровью и испытывала непреодолимое желание раздеть его и уложить в постель, а потом, как оно и полагается, лечь самой и прижать его к себе.
— Если тебя немного смущает мое присутствие, разденься под простынею.
— Зачем мне раздеваться? — спросил Вельзевул, мало что понимая.
— Я натру твою грудь горчицей.
— Не надо, — как-то неуверенно сказал Вельзевул, отирая вспотевший лоб.
— Это успокоит кашель.
— Он скоро пройдет, — вполголоса произнес он.
— Ты всю ночь кашлял, — напомнила Сара, она с жалостью смотрела на Вельзевула, в душу которого пыталась проникнуть, и отгоняла от себя мысль, что болезнь, расточившая все его силы, была творением ее рук. На душе у нее было неспокойно. А все потому, что она боялась обнаружить перед его лицом свое вероломство. Суть в том, что уже второй месяц она красиво жила, как говориться на широкую ногу, жила жизнью, полной наслаждений, за счет доброты и доверия Вельзевула. Чем была бы она теперь, не встретив его в парке.
— Ну и что, — возразил он.
— Да ты схватил простуду!
— Думаешь?
— А что тут думать! Я буду лечить твою простуду. Иначе ты заболеешь и будешь винить в этом меня. Снимай рубашку, ты весь мокрый. Давай, снимай. Будь смелее. Ты как ребенок. Без меня ты ничего не можешь!
— Я не заболел.
— Вы мужчины такие упрямые, должно быть сам черт вам помогает, поэтому вы ничему не учитесь.
Вельзевул не торопился с ответом.
— Это всего лишь простуда, — сказал он минутой спустя.
— А если дело дойдет до астмы. У тебя есть насморк? Чувствуешь, как пахнут мои духи? Раздевайся или я сама тебя раздену.
Вельзевул посмотрел на Сару с каким-то сложным, трудно выразимым чувством. Он уже свыкся с мыслью, что ей лучше не возражать. Итак, Вельзевул был вынужден лечь в постель. Когда Сара принимала такую позу и говорила таким тоном, да еще в такую минуту, он чувствовал себя беззащитным: мнимое могущество женщины при подобных обстоятельствах забавляло его, хотя и являло собой всего лишь игру воображения. Легко можно предположить, что он позволил ей войти в роль и быть носителем власти, превышающей власть дьявола.
— Тебе лучше выйти, пока я буду раздеваться, — сказал Вельзевул, недовольный ее расчетом.
— О! Я, конечно, не останусь с тобой, — раздраженно бросила Сара.
— Ну, чего ты ждешь?
Вельзевул понимал, что Сара не может устоять против соблазна увидеть его голым, а тут нашелся подходящий случай. Сара усмехнулась и с вымученным безразличием ответила:
— Только не думай, что я ищу причину покинуть тебя!
С этими словами она удалилась. Чувствительный Вельзевул стал снимать одежду, понимая, что лишил Сару удовольствия присутствовать при этом и, радуясь тому, что он остался один, подумал снова, что лишь посредством какой-то таинственной силы она приобрела над ним такую власть.
Через пять-шесть минут Сара вернулась с высокой керамической кружкой. Вельзевул, ощущая себя мужчиной без воли, которому приходится влачить жалкую жизнь, лежал голым под простынею, которую он натянул до самой шеи. Положение было серьезным, как человек умный и гордый, он решил подшутить над собой.
— Женщина моя, я твой! — сказал он, несколько театрально, разводя руками.
— Мой бедный, дорогой Вилли, — воскликнула Сара и протянула ему кружку. — Пей.
— Что это?
— Отвар чертополоха. Я буду лечить тебя по методу доктора Мейербера.
— Карла Мейербера?
— Да.
— С ума сошла! — вскричал Вельзевул, в глазах у него потемнело. — Я лично сварил его в смоле.
В тот самый день суждено было им поругаться. Сара любила спокойную домашнюю жизнь, которую отождествляла прежде всего с уютом. В полночь, как обычно, она погасила верхний свет, зажгла лампу с оранжевым торшером в углу и забралась с ногами на диван, собираясь полистать журнал. И как сидела, так и задремала. Было поздно, усталость брала свое — ей хотелось спать. Какое-то время спустя из соседней комнаты, дверь в которую была открыта, послышался шум, Сара открыла глаза, таким неожиданным и непонятным был этот шум, она не успела прийти в себя, как увидела перед собой Вельзевула.
— Ты коварная женщина, Сара, — говорит он ей, в крайнем возбуждении.
— Да что ты! — удивилась она, заметив, что руки он держит за спиной.
— Очень коварная, — повторил Вельзевул.
— Ну, раз ты об этом говоришь, может объяснишь в чем дело, — в полной растерянности и тревоге проговорила Сара и вдруг видит — у Вельзевула в руке Библия.
— Что это? — вскричал он, потрясая книгой.
— Библия, — тихо говорит Сара. Лицо у нее было бледное и смотрела она как-то странно.
— Я и сам знаю не хуже твоего! — негодовал Вельзевул.
— Дорогой мой, откуда она у тебя? — с беспокойством спрашивает Сара.
— Что? Кому, как не тебе, это знать! Постыдилась бы хоть притворяться!
Сара откинула плед, встала с дивана и опустила голову к рукам, сложенным на груди. В этой сокрушенной позе была мольба о прощении.
— Ну, хорошо, — произнес Вельзевул. Не мог он кричать на женщину в таком виде. И потом было ему любопытно, как она выпутается из этой истории. — Даю