ровное, спокойное пламя свечей, потом перевела взгляд на буфет из палисандрового дерева, стекла которого отражали их мерцающий свет, как и поверхность буфета, украшенного резьбой. Она понимала, что расставшись с Вельзевулом она лишится возможности находиться в этом красивом и великолепном доме, а значит и вести богатую и размеренную жизнь и содрогнувшись, снова почувствовала умопомрачительное желание продлить теперешний образ жизни и не только потому, что рядом с ним она наполнялась ощущением своей значительности. Она сидела в оцепенении неопределенное время, глаз не отрывая от картины, затем опустила голову на руку и, погрузившись в мысли, подумала: «кто, владея богатством, желает с ним расстаться?» До встречи с дьяволом она жила скромно, чтобы не сказать бедно, не притязая на руководство томилась однообразием и тихо увядала в родном доме, где брат и его жена дали ей понять, что она ничто. Больше всего возмущало то, что своей пассивностью он одобрял ее поведение. Эта женщина с дряблыми щеками, которые она имела глупость ярко румянить и маленькими глазами без ресниц, под складками обвисших век, являла образец еврейской мелочности, словом, она блистала жадностью и глупостью. Таким образом Саре не по душе было сознавать, что жизнь ее лишена развития и такой она и останется. «Вот она, жизнь» — думала она не раз, уныло глядя в окно, и не способная утешиться от отчаяния. Эти мысли и чувства вносили столько терзаний в жизнь самую посредственную, а Сара, как и все люди, хотела того, чего у нее нет. Какая женщина в ее возрасте не мечтает о молодости, красоте, богатстве, любовной страсти. Теперь круг жизни ее расширился, появились новые возможности, она полюбила не кого-нибудь, а самого дьявола, ослепившего ее своим великолепием. Однако, как бы не была она очарована им, отдавать себя в его полное распоряжение она не собиралась. Хотя Сара старалась как могла угодить Вельзевулу, ведь всем, что у нее есть она обязана ему, старалась она не столько ради него, сколько ради себя. Тут вздох, исторгнутый из глубин уставшей души, заставил Сару обратить внимание на Вельзевула.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила она с покорным видом.
— В последнее время неважно, — ответил он. — Плохо сплю, весь день чувствую себя разбитым и несчастным, на жизнь смотрю с тупым равнодушием, как Жан-Жак Руссо.
— Вот как! — проговорила она, крайне удивленная, и тут вспомнила, что несколько дней назад она положила под матрас Вельзевула Библию. Зачем, спросите вы? Прежде всего для того, чтобы его образумить. В этом вся задача. Значит, святое писание действует на грешную душу. Это не только превосходно само по себе, но и внушает надежду, что вялому Вельзевулу будет чуждо его величие, наконец он раскроет свои объятия для нее, они сблизятся и Вилли будет принадлежать ей одной. Они станут жить вместе: она, он и дьявол. Очень она хотела играть первую роль в этом трио. Она молода, привлекательна и уже пришла в себя от потрясения, вызванного столь ошеломляющей переменой в ее судьбе. Могла ли она позволить, чтобы ее чувства чахли в тени красивого мужчины. Мысль о том, что она добилась своего, вызвала у нее улыбку. Не для того, чтобы выяснить причину веселья, а просто из любопытства, Вельзевул спросил:
— Чему ты улыбаешься?
Сара онемела от неожиданности: прежде всего она подумала, на чем он хочет ее поймать: затем в голову пришла мысль, что она зашла чересчур далеко с Библией. Что ни говори, а Библия поразила его в самое сердце.
— Ах, завтра день рождения жены брата. Я подумала, что будет с ними, если я появлюсь в своем теперешнем виде, оттого-то я и улыбнулась.
— Хочешь их разозлить, как я понимаю, — спросил он, не зная, что думать.
— На что они мне! Ради чего мне мучать себя?
— Они знают, что ты здесь?
— Откуда же им знать! — ответила Сара, счастливая самой мыслью.
— Что со мной, не понимаю, — проговорил Вельзевул, он сел, опустив ноги на пол и сложил руки на коленях. — Сны вижу какие-то странные.
Вместо ответа Сара подумала, что величие злого гения и слабость несовместимы, а раз Вилли ослаб, он теперь в ее власти. Но чего ей это стоило! Затем она обратила к нему свое озабоченное лицо и сказала:
— Ах, Вилли! Дорогой мой, ты мало бываешь на воздухе. Вот и все.
Вельзевул внимательно посмотрел на Сару и, принимая всерьез ее притворство, сказал уныло:
— Ты права, последнее время я почти не выходил на улицу. Усталость моя свыше всякой меры.
Его бледное лицо и в целом несчастный вид едва не понудил Сару открыться ему, а она без слез не могла видеть его таким, но вместо этого, опасаясь последствий, она нашла слова утешения. Впрочем, эти слова мало что значили, поскольку исходили от человека, которого ничто не могло побудить к откровенности. Когда они вдвоем обедали, Сара внимательно посмотрела на Вельзевула, который всем своим видом выражал недовольство, в ту минуту, возвысив тон, он сказал: «Ты сама не понимаешь своего счастья». У Сары было возражение, но сказать: «Все зависит от тебя» она не смогла оттого, что внезапно ощутила присутствие дьявола и этим встревоженная, она помрачнела и задумалась. У нее было какое-то предчувствие, что отдавшись Вельзевулу она сблизиться с дьяволом, а ведь он, скажем прямо, женоненавистник. Эта мысль, как булавочный укол, причинила ей острую, ноющую боль.
13. На другой день после того, как Вельзевул пожаловался на изматывающую его усталость, Сара удвоила свои заботы, в них нежность истекала медом. После позднего завтрака, за которым он то и дело кашлял, Вельзевул сказал, что чувствует слабость в теле и лег на удобном старинном диване, обитом серым миткалем в мелкий узор. Сара укрыла его шерстяным пледом и села в кресло напротив него. Она спросила, не хочет ли он послушать прекрасные стихи, умолчав, что все они о любви. Прочтя избирательно пять или шесть стихотворений, она направила разговор на тему, ее волновавшую, говорила неуверенно, путано, пока не спросила прямо:
— Скажи, любишь ли ты меня хоть немного?
Вельзевул избавил себя от труда отвечать на этот вопрос. Он кивнул и минутой позже сказал:
— Дай мне таблетку Адвила, голова болит.
— Может быть, позже ты полюбишь меня, когда поймешь какая я хорошая и увидишь, как я стараюсь сделать тебя довольным, — сказала Сара, обращаясь к Вельзевулу, но не глядя на него.
Прошло уже больше месяца, но любовь его по-прежнему оставалась платонической. Сара предпочла бы созерцанию действие. Если раньше она оправдывала медлительность Вельзевула тем, что он в любви неопытный