Среди пассажиров не чувствовалось никакого волнения, вызванного происходящими событиями. Они, как обычно, расселись по сиденьям, и каждый занялся своим «делом» — кто смотрел на мелькающие за окном пейзажи, кто читал журнал или книгу, кто просто дремал под стук колес, покачивая в такт головой. Несколько работяг в спецовках, похоже, возвращались домой после ночной смены. Старушка с большой плетеной корзиной, заботливо покрытой марлей, везла на рынок нехитрый урожай со своего дачного участка. Подполковник-танкист, одетый в полевую форму и держащий в руке дипломат, наверное, ехал в свою академию, чтобы затем отправиться на командно-штабные учения. В вагоне почти не было видно школьников и студентов, которые во все остальные сезоны года составляли чуть ли не половину всех пассажиров.
«Может быть, они ничего не знают?» — подумал Андрей. Но как бы в опровержение этого предположения один из сидящих рядом работяг, продолжая, видимо, начатый ранее разговор, громко сказал, обращаясь к своему товарищу:
— Правильно! Этого Горбача давно надо было… Болтает все! Перестройку эту затеял!
Тот, к которому он обращался, только кивнул головой, соглашаясь со своим соседом. Третий, до того безучастно смотревший в окно, тоже поддержал товарища:
— A-а! Какая перестройка!
Чувствовалось, что они были слегка в подпитии. Видно, в конце смены приняли где-то по стакану и теперь ехали по домам.
— Слышь, Михалыч! Про перестройку-то знаешь?
— Чего?
— Анекдот такой. Сначала — перестройка, потом — перестрелка, а затем — перекличка! Понял?
— Так чё сейчас, перестрелка, что ли, будет?
— Может, и перестрелка, кто его знает. Раз чрезвычайное положение, то скоро в Москве войска будут. Вот тебе и перестрелка!
— Ельцин их не пустит! — сказал Михалыч. — Он знаешь, какой крутой мужик!
— Крутой! А у них, у этих, как их…
— ГКЧП! — подсказал другой.
— Да, ГКЧП! У них-то и КГБ, и МВД, и спецназы всякие! Это тебе не фунт изюма! А у демократов чего? Одна болтовня!
Пассажиры вагона, до того как-то совершенно безучастно слушавшие полупьяную трепотню, теперь внимали говорившим. Даже дремлющий пожилой мужчина проснулся и стал с интересом прислушиваться к их болтовне. Потом, улучив момент, когда работяги, наверное уже выложив все, замолчали, веско сказал:
— Мужики! У Ельцина тоже кое-что есть. Не сомневайтесь! У него даже своя милиция есть! Да что милиция! Свой КГБ есть!
— Ну это ты, дядя хватил! КГБ у нас один. Тот, который Крючков возглавляет. А он, между прочим, член этого самого… ГК… ГКЧП! Радио слушать надо! Понял?
Слушая попутчиков, Андрей горько усмехнулся: «Похоже, они не менее осведомлены, чем мы, кадровые сотрудники органов госбезопасности. Правда, об этом ГКЧП никто ничего не слышал до сегодняшнего утра». Это действительно было так. То ли решения готовились в исключительной тайне и в них не посвящались даже руководители высшего звена, то ли не срабатывали какие-то механизмы передачи указаний и распоряжений. Но факт остается фактом: ГКЧП свалился как снег на голову практически всем сотрудникам органов госбезопасности. Да и не только им, а всему населению СССР.
ИНФОРМАЦИЯ: «Меня терзала мучительная мысль:…Почему мне никто не сообщил о принятых важнейших решениях в жизни страны, затрагивающих задачи обеспечения государственной безопасности… Почему я, председатель КГБ республики, член коллегии КГБ СССР, оказался поставлен в такую ситуацию, что лишен всякой информации о событиях в Москве? Мне не доверяет Центр или происходит что-то сверхнеожиданное?…Телефонные аппараты всех видов связи молчали… Офицеры приемной председателя КГБ СССР соединить меня по ВЧ-связи с Крючковым отказались, мотивируя это тем, что он проводит совещание…»
(Н.М. Голушко, Председатель КГБ Украины. «В спецслужбах трех государств». Москва, 2009 год).
СВИДЕТЕЛЬСТВО ОЧЕВИДЦА: «Дней за двадцать до ГКЧП Владимир Александрович Крючков собрал руководящий состав центрального аппарата КГБ СССР по обсуждению оперативной ситуации в стране. Из зала задали вопрос:
— Товарищ генерал армии, как вы думаете, сумеет КПСС удержать власть?
— Неужели у вас есть сомнения?…Запомните все: на ближайшие двадцать лет я не вижу никакой силы, способной изменить политическую ситуацию в стране.
Какая повязка была у Председателя КГБ на глазах? Или велась игра? Но почему тогда он не доверял людям, с которыми трудился бок о бок? Не повел за собой?»
(С.Н. Алмазов, старший инспектор Инспекторского управления КГБ СССР. «Налоговая полиция: создать и действовать». Москва, 2000 год).
На «Кутузовской» работяги вышли из вагона. Наверное, они все-таки ехали не по домам. Может быть, в общежитие, может быть, в пивбар попить пивка, а может, куда еще. Они ушли, а слова, прозвучавшие в ходе затеянного ими разговора, повисли в воздухе, сея тревогу и сомнение в душах людей.
ИНФОРМАЦИЯ: «Судьба страны решалась в Москве. Это был верхушечный переворот. А с верхушечным переворотом можно было бы бороться, если бы была воля и хоть какая-нибудь стратегия… Но ведь у них не было ничего! Понятно, что они не хотели кровопролития, но рассчитывали, что под страхом демократы сдадут свои позиции… Они ошиблись, потому что оппозиция чувствовала свою силу и поддержку населения… Как можно такое объявлять, как можно народ оповещать, что создан орган, который будет руководить всеми процессами, Когда ничего этого не было! Что можно сделать серьезного, если страх овладел ими самими… Я считаю, объявление ГКЧП — это ошибочное решение…»
(С.Е. Мартиросов, старший инспектор Инспекторского управления КГБ СССР).
Орлов, слушая все эти разглагольствования, только сейчас отчетливо понял, какая опасность таилась в происходящем для него самого. Ведь он являлся сотрудником возникшего всего около трех месяцев назад Комитета государственной безопасности РСФСР. Не прав был один из работяг. К этому времени в нашей стране было уже два КГБ: союзный, который возглавлял генерал армии В.А. Крючков, основной участник ГКЧП, и российский, председателем которого был генерал-майор В.В. Иваненко, подчинявшийся, помимо Крючкова, Президенту России.
За окном мелькали товарные и пассажирские составы, стоящие на подъездных путях к Киевскому вокзалу, бетонные заборы, хозяйственные постройки, какие-то сооружения, относящиеся к путевому хозяйству. Ведь здесь к линии метро вплотную примыкали пути Киевской железной дороги. Если бы не зеленые пятна кустов и деревьев, все выглядело бы очень неприглядно и бесцветно, производило впечатление хаотического нагромождения самых разных предметов, составляющих непременные атрибуты всякой железной дороги.
Андрей смотрел на это мельтешение, как будто пытался уловить какую-то закономерность в этом хаосе, усмотреть в беспорядке логику организации транспортных потоков одного из самых крупных вокзалов столичного города. Он смотрел на все это, а у него перед глазами проносились события минувшего года, круто повернувшие жизнь старшего инспектора Инспекторского управления КГБ СССР майора Орлова и заставляющие его теперь тревожиться не только о будущем своей страны, но и о своей собственной судьбе.
Орлову казалось, что после той памятной командировки в Душанбе зимой девяностого года прошла целая вечность. За это время страну трясло, словно она разваливалась на куски. Рушилось и рассыпалось в прах то, что доселе казалось незыблемым, несокрушимым. Многотысячные митинги на улицах и площадях советских городов, шахтерские забастовки, массовые беспорядки и столкновения на национальной почве в Закавказье и Средней Азии, штурм советскими войсками Вильнюсского телецентра, «парад суверенитетов» союзных республик, развал Варшавского Договора[51] и СЭВа,[52] объединение Германии, съезды народных депутатов, полную трансляцию которых смотрела вся страна, введение постов и избрание президентов Союза и республик, мэров городов. Но это было лишь прелюдией к все возрастающему противоборству, а если точнее сказать, к смертельной схватке между Горбачевым и Ельциным.
За первым стояли годы перестройки, когда вместо желанного для всех обновления жизни наступила форменная вакханалия, усилилось неверие людей во власть и ее способность вывести страну, как тогда говорили, из «исторического тупика», когда разочарование стало все больше и больше уступать место озлобленности и ненависти. За вторым была надежда на обретение новых ориентиров в жизни, открывающих путь к «утраченным ценностям», богатству и свободе, призрачная надежда на то, что, отказавшись от прошлого, можно сразу шагнуть в очередное светлое будущее, теперь уже капиталистическое.
ИНФОРМАЦИЯ: «Мы видели, что творится, мы понимали, что совершено предательство. Более того, в отношении Михаила Сергеевича Горбачева у меня лично еще в конце 1988 года сформировалось твердое убеждение, что он — предатель, что on предает интересы нашей державы, что он ведет Союз к развалу… Мне тогда на стол ложились серьезные оперативные материалы, и я знал, что действительно происходит в стране…»