Читать интересную книгу Записки о французской революции 1848 года - Павел Анненков

И таким образом под заревом междоусобной войны кончился этот месяц и открылось новое Национальное собрание.

По необходимости мы должны пропустить еще биржевое волнение этого месяца вследствие проекта Гарнье-Пажеса о выкупе железных дорог, проект, ожидаемый со дня на день, который, однакож, встретил во владельцах акций и в требовании их сопротивление, убившее его до рождения, и еще волнение чиновничества, вследствие прогрессивной удержки в жаловании их в следующей пропорции: получающие от 1001 фр. до 2000–4 сантима с франка, с 2001 фр. до 3000–5 сантимов с франка, с 3001 до 4000–8 сантимов и т. д. до 25001 фр., платящих уже 30 сантимов, и так далее, что служило предтечей прогрессивному налогу, сильно покровительствоваему Гарнье-Пажесом.

Переходим прямо к двум лицам, имеющим такую значительность в прошедшем месяце: Карно и Луи Блану с его Люксембургской комиссией.

Г. Карно [вскоре сам] составил при своем м<инистерст>ве еще в прошлый месяц главную комиссию, haute commission des études scientifiques et littéraires[181], под председательством известного сотрудника Encyclopédie Nouvelle{192} Léon Reynaud{193}, которого статья к ней «Ciel»[182], как резюме доктрины Пьера Леру, служит новым догматом для республиканцев-спиритуалистов. Комиссия эта предложила составить при Collège de France школу для образования администраторов и государственных людей, в которых так нуждается Франция, оставляя за Сорбонной методическое преподавание точных, словесных и исторических наук: «L'ère nouvelle dans laquelle la nation vient d'entrer impose à cet égard à l'instruction publique ses obligation? impérieuses. Du moment que le Nation reprend possession d'elle-même, pour conduire par sa propre souveraineté, il faut de toute nécessité que l'étude des hautes sciences du gouvernement soit instituée dans son sein sur le mode le plus large et le plus efficace. La perfection et la puissance de l'administration politique sont à ce prix»[183].

Вследствие этого Карно посредством правительственного декрета от 7 апреля, уничтожив в Collège de France кафедры естественного и народного права, политической экономии, сравнительного судопроизводства, турецкого языка, латинской словесности, открыл следующие кафедры:

1) Droit politique français et droit politique comparé

2) Droit international et histoire des traités

3) Droit privé

4) Droit criminel

5) Economie générale et statistique de la population

6) Economie générale et statistique de l'agriculture

7)»»» des mines, usines, arts et manufactures

8)»»» des travaux publics

9)»»» des finances et du commerce

10) Droit administratif

11) Histoire des institutions administratives françaises et étrangères[184].

[Документ] Воспитанники этой новой Школы после предварительного экзамена, определенного новым приказанием м<инистр>а, получают название élèves du Collège de France[185] и после трехгодичного курса преимущественно употребляются в государственную службу. Некоторое удивление произвело назначение профессоров на новые кафедры, отказавшихся от жалования: первую кафедру получил сам Léon Reynaud, на вторую – Ламартин, на третью – Арман Мараст, на 4-ую – (неразборчиво), на 5-ую – Serres{194}, на 6-ую – Decaisne{195}, член Академии, на 7-ую Bineau{196}, инженер, на 9-ую – Гарнье-Пажес, на 10 – Корменен, на 11-ую – Ледрю-Роллен.

Очень ясно было, что большая часть этих профессоров, занятая другими обязанностями, читать лекций не могут, уж не говоря о возможности чисто практической: это походило на старые почетные места, противные духу республики. Затем в числе [фактически] упраздненных [кафедр] профессоров был Мишель Шевалье, весь месяц ратовавший в «Journal des débats» против Люксембургской комиссии, так что вся мера казалась отчасти личным отмщением. Однакож, когда старые академики и партизаны свободной торговли с Леоном Фоше во главе, раздосадованные дерзким снятием политической экономии Смита и Сея{197} из ряда наук, ходили с протестацией к Ламартину, слова последнего не оставили никакого сомнения, что Правительство приняло это решение с явным намерением выключить либеральную экономию из числа официальных наук, как уже противостоящую стремлениям народа и его требованиям: «Мы хотим, – сказал он, – сделать из науки, занимающейся доселе одним классом общества – собственниками, науку для всех классов. Мы намерены демократизировать политическую экономию и, вместо чистой непреложной теории, отдать на свободное изучение элементы, составляющие народную жизнь». – Академики объявили, что они сами откроют кафедру политической экономии для пополнения в государственном образовании пустоты, сделанной декретом 7-го апреля.

Луи Блан в продолжение всего месяца молчал со своей комиссией; только в конце его еще раз красноречиво пожаловался в общем собрании делегатов, на гонения, им претерпеваемые, а 3 мая напечатал в «Moniteur universel» полную систему организации работ, обнимающую всю производительность государства{198}. Удивляться надо логичности, консекветности[186], с каким построил он целое здание своей утопии, но, вместе с тем, эти самые качества и дали ей то невыносимо тупое выражение, какое, например, представляла организация египетских каст. Читая ее, делалось душно, точно воздух весь украден кем-нибудь. Он начинает ее изложением услуг, сказанных Люксембургской комиссией [республике], – применение многих работников с патронами, что справедливо, и переходит потом к теории. Тут он основывает земледельческие колонии на том же основании, как и мастерские, под условием ссуды капиталом и землею от Правительства и под условием равной платы всем членам за работу и распределение барышей по таблице, приведенной выше.

Тут, отстраняя торговцев и людей du commerze, он составляет для продуктов самих мастерских и земледельческих колоний – магазин от Правительства, где консематор[187] может брать, что ему угодно и по первой цене; для мелкой вседневной промышленности – базары от Пра<вительст>ва, где опять консематор получает за первую цену все произведения. Тут еще Пра<вительст>во основывает огромный кредит на этих магазинах и базарах, выпуская акции [которым] под залог товаров, в них сберегающихся, а эти акции вытесняют металл и деньги. Далее Пра<вительст>во захватывает все общества страхования, составляя одно огромное общество застрахования для него и для всех, и от процентов, платимых ему, образует великие капиталы, которые оно снова и вливает в народ, основывая новые мастерские и целые земледельческие колонии, и т. д. Кажется, что всему этому устройству председательствовал какой-то гениальный фараон. Между тем Луи Блан решился и на практическую попытку. Под его покровительством основаны две мастерские равной платы – сидельщиков и портных. Последняя и самая любопытная – в старой тюрьме за долги – Клиши под названием «Association fraternelle des ouvriers tailleurs»{199} особенно заслуживает внимания. Общество это получило от Ледрю-Роллена, во-первых, основного капитала 26 т., потом заказ от разных ведомств по увеличенной цене мундиров для национальной, подвижной, республиканской (префектурные стражи) гвардий. Через несколько времени д'Альтон Ше в демократическом клубе, где он председательствует, и Ламенэ в «Peuple costituant» известили, что огромная цена, наложенная Правительством за исполнение работ в обществе, есть ущерб государству и другим свободным работникам, что, вместе с тем, к назначенному числу четверть заказов была не исполнена, что исполнение отличалось дурной работой и что, наконец, общество отдает работу уже от себя на сторону, восстанавливая таким образом уничтоженный институт marchadage – подрядчиков. Общество объявило клеветой все эти обвинения, но через [два] месяца своего существования общество выказалось вполне. Все члены (их, говорят, до 1500 (?) человек) получают одинаковую плату по 2 фр. вдень, не исключая занимающихся домашней работой. «Тот, что у нас выметает комнату, к концу дня столь же устает, как и сидящий за станком, – сказал работник Конде Герцену, осматривающему заведение, – и, стало быть, имеет право на одинаковое со мной вознаграждение». Ничтожество платы, разумеется, [только] привлекает единственно работников или несчастных или мало искусных, отчего и заказы не могут быть исполнены с должной скоростью и должным совершенством, а работники искусные уже вступают в общество по чувству самоотвержения и религиозности убеждений. Таким образом, ассоциация по образцу Луи Блана перерождалась тотчас же в монастырь или новое моравское братство{200}, чего и должно было ожидать.

Для перечисления всех идей, вращающихся теперь в обществе, переходим к социалистам вне Пра<вительст>ва. Здесь стоят две партии, два органа: «Démocratie pacifique» и «Représentant du peuple» Конейдерана и Прудона. Все остальные – это только заимствователи или у Блана, или у этих двух последних; есть заимствователи у всех трех вдруг.

С самого начала революции «Démocratie pacifique» при каждом возникновении финансового или экономического вопроса давала постоянно один совет, только в разных формах: перевода на бумагу всех ценностей, мобилизацию произведений и инструментов работ, чему «Journal des débats» в предчувствии ассигнаций сопротивлялся всегда сильно и, надо сказать, с замечательным смыслом и талантом. Так, «Démocratie pacifique» при оскудении деньгами банка и накоплении в нем [обязательств] бумажных обязательств, которых он не мог обратить в монету [журнал осуждал], требовала не осторожности в выкупе билетов, а, напротив, обращения в билеты всех его номинальных ценностей. Когда зашла речь о поземельной собственности – журнал требовал обращения в акции всех участков Франции, причем была двойная выгода: владелец [сохранял] узнавал настоящие достоинства своей собственности, а фермер, оплодотворивший трудами своими землю, не возвращал ее [хозяину], улучшенную даром, хозяину, а по оценке мог требовать вознаграждения. Так, еще когда в [прошлом] настоящем месяце Гарнье-Пажес хотел выкупить железные дороги посредством пятипроцентной ренты на государство (затруднение состояло в настоящей оценке акций и в упадке курса на ренту), журнал требовал выкупа посредством особенных билетов железных дорог под залог их самих и их материалов. Наконец, когда заговорили о земледельческом кредите, журнал дал проект банка (Banque hupotécaire[188]), посредством которого всякий владелец земли, минуя лихоимца и вообще кредитора, мог заложить свою собственность и получить взамен банковые билеты. Эти последние, данные на срок под гарантией государства и под гарантией заложенных земель, должны иметь обращение, как монета, до тех пор, пока по истечении срока последний их владелец не выплатит банку деньгами представленной им суммы с ничтожными процентами. В случае неисполнения, продается земля, которой они служили выражением; но здесь следует заметить, что банк или государство, помимо всякой справедливости, получают огромные капиталы без права, без пожертвования со своей стороны, за одно вымогательство, за одно то, что он напечатал билеты.