— Не лги мне, Синдерс.
Господи, я ненавижу это прозвище.
— Я не лгу, да и что тебе до этого, — я огрызаюсь.
— Люди не лгут мне. Ты не захочешь начинать. Какого хрена произошло?
— Я упала, это правда, — это почти так.
— Где? Как ты изрезала свои руки в клочья?
— На днях я упала на разбившуюся статуэтку Иветты.
Его глаза сужаются.
— Упала? Моя задница, ты упала. Эта сука толкнула тебя, не так ли?
Я ничего не скажу. Говоря о камне и твёрдом месте13. Если я совру Нико, то он разозлится, а я этого не хочу. Если я расскажу правду, Иветта придёт за мной.
Дерьмо.
Тишина кажется самым мудрым вариантом сейчас, так что я держу свой рот закрытым.
— Я должна идти, — бормочу я. — Если ты хочешь быть полезным, вместо того, чтобы быть мачо, можешь помочь мне перевязать руки. Это тяжело сделать в одиночку, и у меня есть дела.
Это такая ложь, мне нечего делать.
— Я перевяжу твои руки и оставлю это пока, но не забуду.
Я вздыхаю с облегчением. Слава Богу, он не преследует это сейчас.
Он делает, что обещал, и перевязывает мои руки. Его тёмная голова склоняется, и он не торопится, действуя осторожно и бережно. Боже, если бы он был таким всё время, я бы влюбилась в него с первого взгляда. Его темные ресницы опускаются на высокие скулы, когда взгляд фокусируется на ранах. Его большие руки держат мои маленькие и бледные, как будто они сделаны из фарфора.
Как только он заканчивает, то поднимает мою правую руку к своему рту и целует внутреннюю часть моего запястья. Его губы задерживаются там, и он, должно быть, чувствует, как мой пульс ускоряется.
Затем, с ещё одним поцелуем в лоб, он уходит. Этот мужчина — загадка, завёрнутая в тайну.
День проходит мучительно медленно. Я гуляю, читаю, и пытаюсь сосредоточиться на том, как отвоевать этот дом у Иветты, Нико и его людей, но мой разум не может сосредоточиться и продолжает скакать по кругу. Я измотана и подавлена, поэтому в итоге ложусь спать пораньше и отказываюсь от еды вечером.
*****
Темно и тихо, но что-то разбудило меня. Моё сердце колотится, я задерживаю дыхание. Этот запах. Океанический, но и древесный в то же время, с сексуальными нотками чего-то вроде амбры и ванили.
Только один человек так пахнет.
Я не двигаюсь, но говорю:
— Какого чёрта ты делаешь?
— Слушаю, как ты спишь, — отвечает он.
Паника охватывает меня. Как долго он в моей комнате? Я сейчас очень уязвима. Чёрт, нужно было поставить замок на дверь. Кресло скрипит, когда он встаёт, и я понимаю, что должна встать с кровати, все мои чувства кричат мне, чтобы я двигалась, но я не могу. Как будто я сплю, и мои конечности застыли.
Кровать прогибается, и я издаю небольшой, задыхающийся вздох.
Затем покрывало откидывается, и прохладный воздух ударяет мне в затылок. На мне длинная футболка, но под ней ничего нет.
Его большое тело опускается на матрас позади меня. О, Боже.
Паника охватывает меня, когда большая рука обвивается вокруг меня. Он подтягивает меня к себе, и я готовлюсь к насилию.
Он одет. Я чувствую хлопок его спортивных штанов своими ногами.
— Расслабься, Синдерс. Я просто хочу спать. Ты помогаешь мне уснуть.
— Правда?
— Да.
— Как?
Он мрачно усмехается.
— Да хрен его знает. Это ужасно, но, когда я здесь, в твоей комнате, я могу расслабиться. Можно мне остаться?
— О, сейчас ты спрашиваешь? Ты пробрался сюда, и это полный пиздец, но сейчас ты спрашиваешь?
— Я спрашиваю.
Скажи «нет», — кричит мой разум. Позволь ему остаться, — отвечает тёмная, глубинная часть меня.
— Я не буду делать ничего, кроме как обнимать тебя и дышать тобой, — шепчет он мне в шею.
— Доверять тебе было бы сродни доверию змее.
— Ты не будешь в безопасности, если прогонишь меня. Я могу выбить твою дверь одним ударом, даже если ты установишь замок, так что, действительно, ты можешь позволить мне остаться.
— Если я позволю тебе остаться на эту ночь, ты пообещаешь не прокрадываться сюда больше.
— Нет.
Я поворачиваюсь к нему лицом, внезапно взбесившись, и большая часть моего страха забыта, или, возможно, превратилась в гнев.
— Ты грёбаный высокомерный кусок дерьма, — говорю я, сильно ткнув его в грудь. — Ты не имеешь права заходить в мою комнату, когда тебе захочется.
— Кто-то говорит, что это может быть правильно.
— Не я. Не современное, цивилизованное общество. Я могу привлечь тебя к суду за это.
Он смеётся надо мной.
— За что? Что я сижу в кресле в твоей комнате?
— Да, мудак. Это называется преследование.
Я качаю головой, так зла на него, потому что так быть не должно.
— Знаешь, что самое грустное? Я бы позволила тебе остаться, если бы ты попросил, потому что я тоже одинока.
— Я не одинок, — заявляет он возмущённо.
— Ты исключительный человек, потому что сидеть в темноте и смотреть, как я сплю — не нормальное поведение.
— Может, я просто возбуждён, — его рука скользит по моему бедру, и я напрягаюсь.
— Ты обещал.
— Да, но ты меня раздражаешь.
— Клянусь Богом, если ты попытаешься меня заставить, я буду бороться.
Он смеётся.
— Мне нравится борьба.
— Только не так. Я буду драться до тех пор, пока ты не причинишь мне боль. Я сделаю всё так, что это будет нападением.
— Зачем тебе это? — спрашивает он, как будто действительно не понимает.
— Потому что ты не сможешь, блядь, забрать это у меня, пока я не дам.
Нико садится, и я моргаю, когда включается свет. Он смотрит на меня, и я вижу что-то новое в его взгляде. Это очень похоже на уважение.
— Я бы не стал отнимать это у тебя, — он говорит серьёзно.
— Ладно, прости, если мне трудно в это поверить. Ты пробираешься в мою комнату. Мучаешь меня. Издеваешься над каждым в этом доме, будто они твои игрушки, чтобы веселиться.
— Я понимаю. Есть много вещей, которые я делал и буду делать. Но я не сделаю этого. Я уважаю тебя за то, что ты противостоишь мне.
— Правда?
Он смеётся.
— Я имею в виду, что ты, вероятно, не стремишься к этому, но я нахожу это сексуальным.
— О, Господи, — я закатываю глаза, — Ты неисправим.
— Знаешь, как много людей дают мне отпор? Кроме Джеймса — только ты.
— Иветта противостоит тебе, — замечаю я.
— Она не подразумевает это, — он пожимает плечами.
— Она плюнула тебе в лицо.
— Да, и, если бы я действительно надрал ей задницу, она бы сдалась через секунду. Ты бы не стала, не так ли?
— Нет, — это правда, и я осознаю это только сейчас.
Может, я и хожу на цыпочках вокруг Иветты, но это только потому, что мне нужно остаться в доме, чтобы вернуть его себе. Тогда я поняла, что была не слабой, а умной. Быть слабой — значит уйти. Вместо этого я остаюсь и принимаю оскорбления, чтобы выждать время и забрать то, что принадлежит мне. Но у меня есть пределы, и один из них — это Нико, взявший меня силой. Я бы боролась с ним до тех пор, пока ему не пришлось бы признать, что он делает.
Я поняла кое-что ещё. Я бы боролась так упорно отчасти потому, что я действительно хочу его, и я не могу допустить, чтобы он превратил это влечение в нечто подобное.
— Как сильно ты бы боролась со мной?
— Пока я не стала бы чёрно-синей.
— Это неразумно, — говорит он, качая головой. — Это всего лишь секс.
— И это чисто мужское мнение. Насилие твоего тела без твоего согласия — это не просто секс. В любом случае, это будет мой первый раз, и я не хочу, чтобы это было болезненно и травматично, так что — да, я буду бороться.
Он застывает, полностью недвижимый.
— Твой первый раз?
— Да.
— У тебя не было… у тебя не было секса? — он недоверчив.
— Нет. Прекрати смотреть на меня, будто я уродец.
Нико потирает свою челюсть.
— Вроде того. Большинство людей твоего возраста уже занимались сексом.