— Вылечишь девицу?
— Смотря, какой недуг ее свалил, — важно ответил Феофан, переложив клюку из одной руки в другую. — Осмотреть ее надо. Тогда точно могу ответствовать.
— Тогда смотри, не тяни!
— Вели выйти всем.
Боярин махнул рукой, и вся прислуга вывалилась в сени. Остались только Василий, Феофан да Рогнеда, стонущая на ложе. Феофан подошел ближе, откинул легкое покрывало. Потрогал сухой ладонью лоб, провел руками вдоль всего тела, нагнулся ниже, почти касаясь носом тела, пошевелил губами. Странно, но Рогнеда стонать перестала, только дышала тяжело, с придыхом. Василий настороженно следил за лекарем. Феофан разогнулся, озабоченно посмотрел на боярина.
— Тяжелый недуг у нее. Не только телесные раны, но и душевная боль гложет девицу. То хуже. Стоит она на грани, где заканчивается жизнь и начинается царство мертвых.
— Не говори загадками, дед. Скажи одно: вылечишь?
— Попробую, боярин. Но не все в моей власти. Боги наградили меня знанием и умением, но есть то, что во власти только Всевышнего одного.
— Не вылечишь — собакам скормлю, — пригрозил Василий.
— Не грози, боярин! — В глазах Феофана заплясали искорки. — Стар я для угроз твоих. Много повидал за годы странствий и бояться разучился. Ты лучше молись, и Аллах тебя услышит. — Феофан посмотрел на Рогнеду. — Кто она тебе? Дочь, аль приживалка?
— Тебе какое дело? — взвился Василий. — Дерзишь, старик! Смотри, а то и вправду батогов отведаешь.
— Ладно, боярин, не время разговоры разговаривать. Оставь меня наедине с девицей. Как нужен будешь, позову. — Лекарь скинул с плеча холщовый мешок и принялся рыться в нем, напрочь забыв о боярине.
Василий прошелся по горнице, наблюдая за странным лекарем, потом пожал плечами и вышел в сени.
Остаток дня и ночь из горницы, где Феофан колдовал над Рогнедой, вестей не было. Боярин приставил к дверям двух стражников и строго наказал чуть что — звать его немедля. Сам занялся делами, коих скопилось за время его отсутствия немало.
Ближе к вечеру боярин позвал Матвея. Василий, распаренный после бани, в чистой холщовой рубахе, сидел за столом, трапезничал.
— Куда Софья запропастилась? Что-то не вижу я ее. Или в бега подалась, старая ведьма, узнав, что такое приключилось?
— Нет, батюшка… — Матвей кашлянул в кулак. — Представилась она. Померла, значит. Разыскал я ее на подворье, куда привезли от реки. Знал, что ты будешь спрашивать, потому и не сидел, сложа руки. Когда нашел, она уже и не дышала. — Матвей перекрестился на образа. — Крепко приложил ее злыдень о камень. Душа вмиг и отлетела.
— Померла, значит… — Василий тоже осенил себя крестом, задумчиво пожевал губами. — И спросить не с кого. А ты куда смотрел, старый дурень?
— Так это… — Матвей замешкался, виновато посмотрел на боярина. — Своевольничать она стала. Затворница то есть. Как только ты отъехал, она вообще меня слушать перестала. Кричала прилюдно на верного раба твоего, а Софья во всем ей потакала. И в тот раз не хотел я ее пущать на ярмарку, но она как крикнет! Холопом обозвала да смердом. А разве я того достоин? Ведь верой и правдой тебе, батюшка…
— Ладно плакаться-то, — раздраженно оборвал боярин. — Тебе что указано было? Никуда ее со двора не выпускать. А на деле вышло как?
— Прости, боярин! — Матвей упал на колени.
— Проваливай. Да ступай на задний двор, к Курьяну. Пусть всыплет тебе десяток ударов кнутом. В следующий раз умнее будешь, да понятливее.
Матвей поднялся с колен, не разгибаясь и пятясь задом, выскользнул из горницы.
Утром, едва боярин протер спросонья глаза, прибежал один из стражников.
— Боярин, лекарь тебя кличет.
Василий поспешил на зов. В светелке за прошедшие сутки ничего не изменилось. Только пахло по-другому. Травами пряными и еще чем-то незнакомым. Рогнеда лежала в том же положении, сверху укрытая теплым покрывалом.
— Чем обрадуешь, старик?
Феофан тянуть не стал, а сказал главное:
— Боюсь, что вести мои нерадостные. Девица еще жива, но половинка ее души уже переселилась в потусторонний мир и тянет за собой другую. Темные силы держат ее там крепко и не отпускают. Даже заклинания, коим меня обучили наши маги — не помогают. — Феофан помолчал, поднял глаза на боярина. — Она тает. Дело тут не в телесных страданиях, а в душевных. Она просто не хочет жить и не сопротивляется злым чарам. Если оставить все как есть, то времени осталось до захода солнца.
— Значит, она умрет?
— Да, боярин. К утру ее тело уже остынет.
— Так… — Василий закрыл глаза. Горечи не было, опять вспыхнула досада, что так нелепо все вышло. Висит над ним какой-то рок. Может, боги прознали про то зло, что он сотворил с отцом? И теперь мстят?
— Позволь молвить, боярин, — Феофан неожиданно нарушил ход мыслей.
— Еще что? Ты сделал свое дело. Получи у ключника положенную плату и можешь проваливать.
— Плата не нужна мне, боярин. Хоть, не скрою, и люблю я золото, но с тебя его не возьму. — Феофан помолчал, огладил бороду. — Хочу совет тебе дать, боярин. Потому как вижу, что прикипел ты душой к девице этой и вижу, что судьбы ваши связаны воедино.
— Некогда разные истории слушать. Самое время выносить ее на погост. Так ведь, по-твоему, выходит?
— Так, да не так. Ты послушай, а потом решай, как поступить.
— Странный ты какой-то старик, непонятный… Ладно, сказывай.
— Случилось это в те времена, когда прадед моего прадеда был еще совсем юнцом, — без долгих предисловий начал Феофан таким же тихим голосом. Сам, видно, понимал, что времени и впрямь осталось не так и много. — В городе Магрибе жил шах. И была у него дочь, прекрасная гурия, равной которой по красоте и уму не было во всем подлунном мире. Шах не чаял души в своей дочери, но однажды случилось несчастье. Свалил дочь шаха неизвестный недуг. Что только не делали известные своей мудростью маги и лекари, прославленные ученостью. Но все было напрасно — дочь шаха угасала на глазах. Бедный шах совсем отчаялся и не знал, что делать. Тогда первый визирь рассказал ему про древнего старца, жившего уединенно в горах Маравиншаха. Это была последняя надежда, и шах ухватился за нее. За старцем был срочно отправлен конный отряд. Когда его доставили ко двору, он осмотрел дочь шаха, лежавшую без сознания, и изрек, что только благородный металл и камни древних прародителей могут излечить ее. Тут же дочь шаха отнесли в сокровищницу, расположенную под самым дворцом шаха, и оставили на три дня. А когда вернулись за ней, то увидели, что девушка сладко почивает, окруженная драгоценными камнями и слитками из золота. Шах возликовал, что болезнь отступила, и хотел тут же наградить отшельника, но тот пропал и больше старца не видели ни в городе, ни в горах. Растворился он бесследно среди древних дорог. Девушку больше недуг не посещал, и она счастливо дожила до старости и покинула этот бренный мир в положенное время, когда Аллах призвал ее к себе. — Феофан помолчал, потом добавил: — Вот такая история, боярин. Что в ней правда, что вымысел — о том не знаю, но ее еще долго передавали из уст в уста, и так она дошла до моих ушей.