— Не злись на Юхтара, детка, — шепнул на ухо голос дяди, — он не хочет обидеть, просто пытается тебя понять. — Между лопаток на несколько секунд задержалась родная ладонь. Кажется, меня одарили дозой магического энергетика. Дышать стало легко-легко.
Подскочил Карим, поясно поклонился Витто, потом мне и потянул в центр пятачка, играющего роль сцены.
Эти костры, возбужденные плясками и хмельным айраном мужчины, такие сильные и смелые. Это широкое звездное небо с ярким серпом месяца. Все будоражит и скручивает душу в жгут восторга и радостных ожиданий. Восторга, который требовал выхода, как перегретый пар. Понятно, что Дораш ждет от меня знакомых песен. Знаю, как они с Тишкой любят «Беловежскую пущу» и романс про акации. Простите, братики, но мне сейчас хочется драйва! А на память, как назло, приходит одна лирика. Нет, «Черноглазую казачку» и «Молдаванку», это обязательно, но потом.
А сейчас, пусть не в тему, но то, что нужно по настрою:
— Не сомневайся, Юхтар, удивлю. — а дальше автоматически включились (откуда что взялось?) интонации заправского конферансье. — Для мудрого народа степи, чтящего традиции и не боящегося смотреть в будущее. Это песня моей далекой родины о людях, стремящихся к мечте.
Эскадрон моих мыслей шальных,
Ни решеток ему ни преград…
Голос несется во тьму неожиданно легко и объемно, как будто чудо-стимулятор подействовал и на связки. Стоять спокойно совершенно невозможно. Ноги сами отбивают ритм. Хоп-хоп-хоп…
Удержать не могу я лихих скакунов,
Пусть летят, пусть летят…
Песня не для скромного контральто, но следовать за голосом Газманова в моей голове совсем просто и так вкусно подр-рыкивать в нужных местах, так вкусно. Хоп-хоп-хоп…
Вы аллюр-ром несетесь и не пр-ризнаете узды…
Карим умудрился поймать мелодию и не жалел басов на своем «каягыме». Кто-то словил ритм бубном, остальные яростно топают вместе со мной. Хоп-хоп-хоп…
Никому меня не удер-ржать,
Мои мысли умчат меня вдаль…
Мужики не на шутку завелись, даже царедворцы. Сидеть уже никто не сидел. Кто-то из приезжих вякнул, что женщине так петь невместно, но его быстро заткнули. Хоп-хоп-хоп…
Мои мысли мои скакуны
Словно искр-ры зажгут эту ночь…(1)
Костры, кажется, полыхали ярче светляков. Хоп-хоп-хоп… А между кострами упоенно прыгал бог огня Тишка, потряхивая распущенной гривой, с которой иногда срывались искры. Прыгал, точно повторяя фирменные движения Газманова, имитирующего скачку на лошади. А рядом с ним не менее увлеченно скакала юная черноволосая степнячка. Значит не показалось. Сиштира, наконец, соблаговолила навестить брата.
Последняя строчка улетела в небо, ее проводила моя вскинутая вверх рука с напряженным кулаком.
— Еще! Пой еще! — на два голоса требовали божественные близнецы, — только женское пой! — приказала девочка-луна.
— Еще. Еще. Еще. — требовала безликая разноголосица вокруг.
— Еще! — просили глаза Витто.
Ну, Витто я отказать не могу… Тем более, изумительную песню, что внезапно вспомнилось, можно отлично исполнить акапелла. Да и луноликой должно понравиться.
Как много лет во мне любовь спала…(2)
Голос подрагивал, по сути — это признание на глазах у всех. Ну и что, что на русском? Я-то знаю… Плохо, а, может, и хорошо, что припомнилось только два куплета, а то бы стушевалась. Витто привстал с подушек и смотрел не отрываясь, как будто понимал.
— А он и понимал, я позаботилась…
Твою ж лунявую дивизию! И что теперь делать?
— А тебе обязательно все само́й?
В голове опустело.
Стояла в центре арены столбушком и молчала.
Степняки требовали «еще», Карим где-то там, сзади, перебирал струны. Все ерунда, потому что Вит оказался рядом. Леветировал? Это я так умудрилась задуматься, что опять выпала из времени? Или уже неважно?
— Пойдем? — приказ и тысяча оттенков мольбы в одном слове.
То, что пришлый маг увел свою женщину, степняки восприняли с пониманием.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Надеюсь, что магистр мой сумеет поставить хорошую заглушку на шатер.
–—
1) «Эскадрон» автор и исполнитель Олег Газманов. (1990 г.)
2) «Любовь настала» — стихи Яниса Петерса в переводе Роберта Рождественского, музыка Раймонда Паулса. Вдохновлялась исполнением Розы Рымбаевой.(1979 г.)
Ритуал степняков писался под впечатлением от композиции «Танец Сарасвати» японского композитора Китаро, особенно финальной ее части
Часть 11
Просыпаться было… странно. Через пару вдохов ощущения конкретизировались: во-первых, странно просыпаться счастливой, а во-вторых — не одной… Уже лет триста, как забытое ощущение тепла другого тела, когда кожа к коже, это не просто блаженство — это как благословение. А уж про счастье и говорить не стоит, по-моему, такого никогда не было. Истома, да, случалась, а вот чтобы истома была и в теле, и в душе, и в разуме…
Вот еще немножко поулыбаюсь самой себе и, все же, соберусь с силами начать новую жизнь, в которой я не одна. Нет, не так — вдвоем.
Чуйка подсказывала, что Витто тоже не спит.
Затаился, так же как и я? Выжидает? Или подобно мне нежится в воспоминаниях? Великие вседержители! Я либо не знала, либо очень качественно забыла, каково это — быть желанной и ведо́мой. Просто женщиной.
Хорошо, все-таки, что мы зрелые люди, уверенные в себе и в своих чувствах. Это была красивая ночь. Ни неловкости, ни робости, только радость обретения и взаимный голод. И нежность. Честная и искренняя. Моя к нему. Его ко мне.
Лишь два смущающих момента чуточку омрачали феерию воспоминаний: когда обильный кефирчик попросился наружу и когда увлекательные исследования таки довели до покалеченной ноги. Впасть в сочувствие Вит, естественно, мне не дал, нашел способ отвлечь. И весьма энергично.
Ну, еще был моментик, когда вспомнилось, какой фигуристой красавицей была его деревенская зазноба. А меня аббасси за подростка приняла… Но, похоже, контраст сработал в мою пользу.
— Ты такая хрупкая. И в тебе столько жизни… — а дальше пять минут трепетных признаний. Признаний, которые я сочла бы бредом, не будь так сильно очарована.
Оставалось только довериться Витто и своему новому телу. Легкое, гибкое, а главное, куда более чувственное, чем прошлое, земное. Осваивать новые возможности было, хм, познавательно, прям по Пушкину — «О сколько нам открытий чудных»…
Новый мир; новый мужчина; новый, офигительный опыт. Забавно, однако. Удачно я попала, надо признать.
— Почему ты засмеялась?
Вот жешь! Плохонькая из меня «радистка Кэт» получилась. Никакой выдержки!
— Просто мне хорошо… Очень…
Кажется, ответ неправильный — пришлось срочно прятать лицо под одеялом, скрываясь от поцелуйной атаки. Я же не умытая!
И чего добилась? Выпугала мужика до идиотских вопросов про что болит и чем обидел. Одеялко еще отнять пытался, глупенький. Не дала, только развеселилась и порывалась дать отпор, но руки-то заняты!
У-у-у, хочу способности Дораша! Залезла бы в чернокудрую головушку и всех внутричерепных тараканчиков утешила. А пришлось спешно сознаваться в гигиеническом несовершенстве… Вслух.
— Отшлепать тебя мало! — и это после тридцати секунд мхатовской паузы.
Вот еще новости! Не дамся, я «в домике». И не вылезу. Если вылезу — расхохочусь, опять травма для нежной мужской психики. Вот так жены и доводят их бедных до «несовместимости характеров». Не-не-не, холим, лелеем, бережем на долгую нашу магическую жизнь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Не провоцируй меня, женщина, вылезай уже! — боже мой, какой голос… командный. Сдаться, что ли? Ну очень захотелось. Сразу в плен.
— И прислушайся к себе, дорогая, — ух, какие мы ироничные, — я уже «умыл» тебя магически, пока ты спала. Везде. — И тихонько потянул одеяло вниз.
Да-а?!
Магия, это чудесно. Кому-то бриллианты нужны, а мне вот такая забота ценнее: зубы под языком ощущались чистыми, и в глазах никакой сонливости, которую обычно можно смыть лишь водой. Чистота и свежесть. Лепота! Вот только ладонь чешется. Кстати, Вит тоже свою почесывает. Он правую, я — левую. В месте чесучки, у основания большого пальца, проступило пятнышко. И это точно не псориаз, хоть и шелушится. Для кожной заразы (мало ли что водится в этом царстве шерсти?) слишком геометрически правильно. Как будто от пятака точнехонько по хорде треть отпилили. Под нетерпеливым почесыванием шершавые шелушки осыпались и осталась свеженькая кожица, только не умильно-розовенькая, как это обычно бывает после заживления, а сероватая. И блестящая, как лаковая. Шрам не шрам, тату не тату. Татушки ведь не бывают серебристыми, правда же? Опять какая-то магия. Как же, как же, чтоб первая ночь любви, да без последствий?