в последний раз была в Лондоне, где новые рестораны появляются как грибы после дождя. Беглый просмотр в интернете меню и цен, подсказывает мне, что это заведение не для любителей джинсов и курток. Это место, где требуется платье и туфли на каблуках, которые у меня случайно есть с собой, потому что “Будь готов” — девиз не только бойскаутов.
В 18:30 я встаю с постели и одеваюсь, застегивая молнию на своих вечерних боевых доспехах из синего шелка. Мои туфли скульптурно элегантны, даже несмотря на то, что каблуки всего два дюйма, высота, подходящая для передвижения — или бега — по мощеным улицам. Несмотря на нанесенный макияж, я все еще вижу тени под глазами и усталость на лице, но я ничего не могу с этим поделать. Катастрофа это или нет, но я приду.
Я еду на метро от Ковент-Гардена до Грин-парка, присоединяясь к другим гулякам, чтобы провести ночь в городе. Они выглядят такими юными, мои попутчики, особенно когда я вижу свое собственное отражение в окне. Мне всего тридцать шесть, но я уже собрала печальных историй на всю жизнь. Интересно, добавлю ли я сегодня вечером еще одну к своей сокровищнице? Прилетела в Лондон, чтобы встретиться с принцем, который оказался лягушкой. В Грин-парке я выхожу из метро и присоединяюсь к разделяющемуся потоку пассажиров, направляющихся к Юбилейной линии. На платформе я вижу девушек в мини-юбках, парней в куртках с футбольными логотипами, всем им хочется выпить еще. Я трезва как стеклышко. Я никогда не пью перед операцией, и этот раз не исключение. Операция Дэнни.
Это всего лишь ужин и, возможно, секс. А после этого?
Я знаю, как исчезнуть. Это моя специальность.
Короткая поездка по Юбилейной линии до Бонд-стрит, и я выхожу со станции в то, что кажется карнавалом шума и света. Это обычный субботний вечер в Лондоне, но в моем невыспавшемся состоянии все это кажется слишком громким, слишком суетливым. Слишком.
Вывеска "Баллада" установлена так низко, что я чуть не прошла мимо ресторана. Здесь нет даже окон, которые указывали бы на то, что находится за стеной из светлого дерева. Массивная дверь, украшенная полированным никелем, — дверь, достойная крепости. Когда я открываю ее, у меня такое чувство, словно я штурмую замок.
С шумной улицы я попадаю в кокон спокойной элегантности. Хостес с идеальной кожей, с волосами, подстриженными в виде геометрического пажа, волшебным образом материализуется, чтобы поприветствовать меня. Через ее плечо я вижу зал с белыми скатертями, сверкающими бокалами и красивыми людьми. Синих джинсов нигде не видно.
— Заказано на имя Дэнни Галлахера, — говорю я ей.
Она даже не заглядывает в список заказанных столиков; в таком эксклюзивном ресторане она знает, какие столики заказаны и кем. — Боюсь, доктор Галлахер еще не прибыл. Он позвонил, чтобы сказать, что опаздывает. Позвольте мне проводить вас к вашему столику.
Я следую за ней в зал, где она усаживает меня за двухместный столик рядом с кухней. Не самый лучший столик в заведении, но он дает мне хорошую точку обзора, с которой я могу наблюдать за другими посетителями, и это то место, которое я бы инстинктивно искала в любом случае. На мой столик приносят бокал шампанского, о котором я не просила. Это заведение такого рода, где пожилые мужчины обедают с женщинами на два десятка лет моложе, где никто не повышает голос и не соизволяет взглянуть на цены в меню. Я потягиваю шампанское, смотрю на часы.
Дэнни опаздывает на десять минут.
Мои мысли сразу же возвращаются к худшему, что может случиться. С ним произошел несчастный случай. На него напали. Он струсил, и я оплачу счет. Карьера, связанная с ожиданием худшего, сделала меня пессимисткой, и хотя шампанское вызывает у меня приятное возбуждение и я сижу в изысканном обеденном зале, мне не по себе.
Пока Дэнни не входит в зал.
Это не тот оборванец Дэнни, которого я помню по переполненному уличному рынку Бангкока, где мы сидели за пластиковым столиком и уплетали говяжий суп с лапшой. У этого Дэнни аккуратно подстриженные волосы, он одет в накрахмаленную оксфордскую рубашку и пиджак от костюма, а вместо поношенного рюкзака у него через плечо перекинута кожаная докторская сумка. Он наклоняется, до странности застенчиво целует меня в щеку и садится на стул напротив меня. Несмотря на четыре жаркие ночи в Бангкоке, мы по-прежнему чужие друг другу. Я должна скорректировать свой мысленный образ о нем, чтобы приспособиться к этой обновленной версии, но все изменения лишь поверхностны. Сейчас он носит костюм и галстук, но у него все та же улыбка, которую я помню.
Я наклоняюсь ближе и бормочу: — Боже мой, Дэнни. Этот ресторан — нечто особенное. Боюсь, ужин обойдется тебе в…
— Руку, ногу и месячное жалованье. Я знаю. Но ты здесь, и я хочу отпраздновать это. — Он оглядывает зал. — Я здесь впервые. Я слышал, что забронировать столик просто невозможно.
— Как тебе это удалось?
— Один из посудомойщиков — мой пациент, и он умудрился вписать меня в список, — его голос понижается до шепота. — А теперь давай притворимся, будто мы действительно забронировали этот столик.
При этом я не могу не рассмеяться, потому что это действительно похоже на маскарад, два бродяги, наряженные в костюмы. Дэнни заставляет меня чувствовать себя более молодой и свободной версией самой себя, до того, как я была вынуждена повзрослеть. До того, как мои глаза открылись на все темные места в мире.
— На тебе костюм. Я никогда даже не представляла тебя в костюме, — говорю я.
— Я переживал, что ты вообще не представляешь меня после Бангкока.
— Как я могла этого не делать? Все эти открытки.
Он вздрагивает. — Это было слишком?
— Нет, это было мило. Открытки больше никто не присылает. Потом я не получала от тебя известий несколько месяцев и поняла, как сильно мне их не хватало.
— Я подумал, что, возможно, страшно надоел тебе. — Он смотрит прямо на меня, и в его зеленых глазах отражается отблеск свечи, мерцающей на столе. — Не то чтобы мы планировали когда-нибудь снова увидеться. Когда ты написала мне по электронной почте, я был удивлен.
— Я тоже, — признаю я.
Официант приносит меню и еще один бокал шампанского. Дэнни делает глоток, и шампанское оставляет блестящие брызги у него на губах. У меня внезапно возникает яркое воспоминание об этих губах на моей груди, о его зубах на моем соске, и я помню, как его широкие руки обхватили мои бедра, когда он вошел