Все окна были темными, шторы задернуты. Рейф точно знал, когда Мисборн отправился спать, леди Мисборн легла на полчаса раньше. Оба они находились в своей спальне. Каллертон, следивший за домом из соседнего переулка, сообщил, что свет остался только в окне спальни Мэриэнн на верхнем этаже. Рейф понимал, что свечи в ее комнате будут гореть еще долго после того, как она уснет. И, несмотря на свои благие намерения, думал о ней. Женщина, которая боялась темноты в комнате, но не боялась темноты ночи. Загадочная женщина. Женщина, которую он никак не мог выкинуть из головы. Закрыв глаза, Рейф мысленно вернулся к тихой летней ночи пятнадцатилетней давности. Боль заставила его вздрогнуть. Но когда он открыл глаза, от нее не осталось и следа, только мрачная, холодная злость и решимость.
Он погладил пальцами висевшие под плащом кожаные ножны и охотничий нож, спрятанный внутри. Заряженный пистолет лежал в кармане, а в сапоге ощущался холод узкой стальной рейки, которой он собирался открыть окно. Пройдя по скользкой крыше одного из соседних строений, Рейф перелез через металлическую ограду сада на Лесистер-сквер и под покровом темноты двинулся к дому Мисборна.
Мэриэнн не могла заснуть. Она сделала то, что делала всегда, когда чувствовала себя слишком тревожно и не могла спать. Горничная тихо посапывала рядом на выдвижной кровати, не замечая, как дрогнуло пламя свечей, когда девушка тихо прокралась к выходу из спальни. Она точно знала, на какие половицы нельзя наступать, как открыть и закрыть дверь, не издав ни единого звука. Тихо, как привидение, она спустилась по черной лестнице и попала в тот мир, который был совсем рядом, но так отличался от ее собственного, — на кухню.
В этом месте дочь графа не должна была появляться никогда. Здесь ночной монстр стал бы искать ее в последнюю очередь, она могла бы хоть ненадолго остаться одна и подумать. А она отчаянно нуждалась в этом.
Мэриэнн уселась за кухонный стол, едва замечая холод камня под босыми ногами и гусиную кожу, выступившую на теле под тонким хлопком ночной рубашки. В последние несколько дней, после того как она подслушала разговор отца с братом, девушка почти не видела отца и почти не говорила с ним. Не могла посмотреть ему в глаза, опасаясь, что он прочитает в них правду.
Так она сидела за столом и смотрела прямо перед собой, зная, что невозможно избегать отца бесконечно. Рано или поздно придется встретиться с ним лицом к лицу. И, несмотря на злость к нему, ее преследовало неотступное желание понять его.
Взяв со стола подсвечник, Мэриэнн отправилась назад в постель.
Отбрасывая на стену танцующую тень, она бесшумно поднималась по ступеням, как вдруг заметила тонкую полоску света, просочившуюся в холл из-под двери отцовского кабинета. В то время как весь Лондон спал, отец, так же как и она, бодрствовал. Ни мать, ни Фрэнсис не могли ей помешать. Сняв руку с перил, Мэриэнн повернулась и пошла через холл в сторону кабинета.
* * *
Услышав тихий стук в дверь, Рейф напрягся и поднял взгляд на часы, лежавшие перед ним на столе Мисборна. Два часа. Каллертон не подавал условного сигнала на случай, если вернется Линвуд. Мисборн не стал бы стучать в дверь собственного кабинета. У Рейфа не было времени ни убрать груду бумаг, ни даже закрыть ящики. Он не успел двинуться с места, дверь открылась.
— Папа, — произнес знакомый голос, и в кабинет вошла Мэриэнн.
Подняв глаза, она увидела, кто стоит перед ней. Беспорядок в комнате безошибочно указывал на то, что он делал. Глаза Мэриэнн широко раскрылись, но она не закричала.
Сердце Рейфа отчаянно билось. В прошлый раз она не выдала его. Но сейчас все складывалось иначе. Он вторгся в дом ее отца, в его крепость. Сейчас она закричит или схватится за колокольчик и позвонит. Нужно повернуться, вылезти в окно и бежать, пока не поздно. Скрыться в ночной темноте. Но Рейф продолжал стоять на месте, не отрывая от нее глаз.
Она была такой, какой он видел ее в своих снах. Черные глаза на бледном прекрасном лице. Они замерли, глядя друг на друга, охваченные мучительным влечением, неуверенностью и смятением, и эти несколько секунд показались вечностью. Наконец Мэриэнн отвела взгляд, тихо закрыла дверь, и Рейф с облегчением выдохнул.
Она стояла на другом конце комнаты, сохраняя дистанцию. При свете свечей ее длинные распущенные волосы отливали серебром. Из-под ночной рубашки с длинными рукавами выглядывали мыски босых ног. Мэриэнн окинула взглядом разбросанные по столу бумаги и открытые дверцы шкафов. Потом снова посмотрела на Рейфа:
— Мне следовало бы спросить, что вам здесь нужно и почему вы среди ночи роетесь в кабинете моего отца. Но я знаю ответ.
— Он не захотел отдать документ. Значит, я должен взять его сам.
— Хотите сказать, украсть.
— Нет. — Он посмотрел ей прямо в глаза. — Это ваш отец вор. Я лишь хочу вернуть то, что он украл.
Мэриэнн смутилась. Рейф ждал, что она снова начнет убеждать его в том, что он не прав, ее отец — лучший из людей и не мог сделать этого. Но она ничего не сказала.
Какое-то время оба молчали.
— Вы не станете защищать его? — Рейф удивленно поднял брови.
Мэриэнн закусила губу и отвела взгляд в сторону, потом снова посмотрела на Рейфа и спросила:
— Вы нашли документ?
— Нет. — Не сводя с нее глаз, он вышел из-за стола, медленно двинулся к ней и приблизился настолько, что его сапоги почти касались ее босых ног. Рейф чувствовал ее запах, сладкий и манящий.
— Что такого в этой бумаге, если мой отец готов бежать на край света, лишь бы спрятать ее, а вы — рискнуть всем, лишь бы ее получить?
Но Рейф не мог дать ответ, даже если бы хотел.
— Почему вы вдруг поверили мне? Что случилось?
— Ничего не случилось, — ответила Мэриэнн. Но по ее глазам, которые она отвела в сторону, Рейф понял, что она лжет.
— Что бы вы сделали, окажись этот документ у вас?
— В нем доказательства, которые нужны мне, чтобы отправить вашего отца на эшафот.
Мэриэнн вздрогнула, и пламя свечи, которую она держала в руке, резко всколыхнулось.
— Что бы ни сделал мой отец, — Мэриэнн закусила губу, и в ее глазах вспыхнуло тревожное выражение, — он не заслуживает смерти.
— Напротив. За то, что сделал ваш отец, он будет гореть в аду.
Она закрыла глаза, и Рейфу стало совестно за свою резкость.
— Если бы речь шла о вашем отце, вы поняли бы меня.
— Речь и идет о моем отце, — его голос дрогнул от ярости и горечи при мысли о том, что сделал Мисборн, — и о моей матери тоже, — добавил он, и злость в его душе сменилась болью и скорбью.
— О чем вы? — Она смотрела на него так, будто хотела прочитать правду в его глазах.