Словно бы в лад его мыслям, Киммерин, шедшая в нескольких шагах за ним, вдруг нагнала его. И, положив руку ему на плечо, сказала:
– Я прошу тебя помочь мне с ножнами сегодня вечером. Акулья кожа сморщилась – не знаю почему. Мне кажется, нужно просто по-новому перетянуть их.
Киммерин сказала это не настолько тихо, чтобы возбудить подозрения Двалары и Горхлы, но и не настолько громко, чтобы те могли расслышать ее слова.
Герфегест ответил ей самой любезной улыбкой, на какую только был способен. Ножны, в которых покоился короткий меч Киммерин, были великолепны.. Выточенные из черного дерева, они были обтянуты акульей кожей, декорированной золотыми и бронзовыми накладками. Кожа действительно несколько испортилась, и Герфегест понимал, что причина этого в едкой и черной, словно смола, воде Блуждающего Озера, капли которой разъели мастерски сделанную обивку кинжала. Разумеется, нужно помочь Киммерин сохранить отменные и к тому же весьма древние ножны – сама Киммерин получила их во время ритуала Передачи Меча из рук своего деда. Но что-то подсказывало ему, что дело тут вовсе не в ножнах…
13
Дворец правителя – худшее место для ночлега, в особенности заброшенный дворец мертвого правителя. Но Герфегест и Киммерин были настолько поглощены друг другом, что мрачные мысли на время оставили их. Провозившись с ножнами добрых три минуты, они упали на груду истлевшего тряпья, и их тела сплелись в вечном танце, который не подвластен ни смерти, ни страху.
Повод был найден, повод был исчерпан и отброшен прочь – ножны, обтянутые акульей кожей, валялись на полу одного из домов Денницы Мертвых, избранного бдительным Горхлой для ночлега. Непрошеные свидетели зарождавшегося притяжения между Герфе-гестом и Киммерин – Двалара и Горхла – были в отлучке.
Поскольку было решено не спать ночью, а наступила именно ночь, они, чтобы занять себя делом, пошли к Невинному Колодцу. Этот колодец, по уверениям всезнающего Горхлы, был единственным местом во всем Поясе Усопших, где можно было раздобыть немного воды. Да и то лишь после того, как ты надсадишь глотку соответствующей порцией заклинаний. Горхла вызвался быть поводырем и закли-йЗтелем, а Дваларе досталось нести бурдюки. А Герфегест и Киммерин получили возможность покараулить вещи, а заодно и насладиться друг другом. Дело не столь, конечно, почетное, как добыча воды, но зато и не слишком хлопотное.
Герфегест никогда не лгал себе. Когда Киммерин положила руки к нему на плечи и стала ласкать его заплетенные в косы волосы, покрывая шею как бы невинными поцелуями, Герфегест уже представлял себе ту минуту, когда на излете сладострастия вместе с последним вздохом с его губ слетит: «Я люблю тебя, Киммерин!» Он принял ее ласки, как принимают дар судьбы, на который ты не имеешь никакого права. Его руки, в которых еще жила память о совершенном теле Тайен, ласкали маленькую грудь девы-воительницы, и жаркий поцелуй был ему ответом.
Киммерин лишь застонала, когда Герфегест, усадив ее на колени, вошел в нее так, как это умели лишь мужчины Дома Конгетларов. Не теряя достоинства, не спеша, но и не медля. Волосы Герфегеста разметались по плечам, и маленькие капли пота, выступившие на его лбу, были единственным свидетельством его напряжения.
Затем настал черед Киммерин показать Герфегес-ту всю глубину своей страсти. Она опустилась на колени и сделала то, о чем Герфегест не смел попросить ни одну прелестницу, но что все известные ему прелестницы охотно делали без уговоров. Длинные и гибкие пальцы Герфегеста ласкали ее аккуратную головку и стриженые волосы, а сам Герфегест в это время думал о том, отчего пристрастие и приязнь к мужской любви, которыми славится Варан, Великое Княжество оставшейся далеко позади Сармонтазары, столь презреваемо в его родных краях. Не то чтобы этот вопрос был для него животрепещущим, но сам факт показался ему весьма забавным, пока всякие рассуждения не были сметены с просторов его рассудка немым криком экстаза.
– Что такое «денница», милый? – спросила Герфегеста Киммерин, когда они, уже порядком обессиленные, стали натягивать на себя походное платье. Им совсем не хотелось, чтобы вернувшиеся Двалара и Горхла застали их сплетенными в неразлучное объятие.
– Насколько я знаю, так наши предки звали утреннюю зарю, – ответил Герфегест, и его губы тронула улыбка нежности – обнаженное тело Киммерин было очень и очень привлекательным.
– Мне не нравится это сочетание. Утренняя заря в городе мертвых, – сказала Киммерин, целуя плечо Герфегеста, нового хозяина проклятого Дома Конгетларов.
И тут они услышали крик.
14
– Это голос Двалары, – с тревогой сказала Киммерин.
Герфегест быстро перекинул перевязь с ножнами через плечо и бросил неуверенный взгляд на Киммерин. Стоит ли оставить ее одну или же умнее взять ее с собой.
– Я пойду с тобой. Иначе и быть не может, – вмиг разрешила его сомнения Киммерин, пристегивая пояс с метательными кинжалами. Ее меч, временно лишившийся ножен, остался лежать возле того места, где они только что творили любовь. Она не возьмет его.
Боевой клич Горхлы поторопил Герфегеста и Киммерин – теперь ни у кого уже не было сомнений в том, что там, за порогом заброшенного дома, происходит что-то неладное.
На ходу поправляя одежду, Герфегест и Киммерин выскочили на улицу, пытаясь понять, откуда доносится крик.
Обошлось без долгих поисков. Неизвестность – заклятый враг твердости духа. И чем дольше длится она, тем хуже для исхода сражения. Но то, что увидели Герфегест и Киммерин, было само по себе настолько плохо для исхода сражения, что неизвестность едва ли могла навредить больше.
Слепец не умер, хотя и не жил. Но даже и неживой он был опасен. Двалара лежал подле Колодца с раздробленной грудью, и его семиколенчатый метательный цеп, который он взял на случай вероятной обороны, лежал рядом с ним словно ненужная декорация погребального обряда. Похоже, он не дышал – ни у Герфегеста, ни у Киммерин не было возможности выяснить, жив ли вообще Двалара. Их волновало другое – как остаться в живых самим и как спасти Гор-хлу, который, вступив в поединок с омерзительным гигантским пауком, был определенно ранен.
Но Горхла, похоже, бьш полон решимости спасти себя самостоятельно. В его руках бмл верный боевой топор – оружие столь редкое в Сармонтазаре, что Герфегест невольно залюбовался боем.
Топор Горхлы был идеален для борьбы и с закованным в доспехи конником, иг для усмирения зарвавшегося босоногого разбойника. Раны, которые наносил такой топор, были широки и глубоки – лекарям нечего было делать там, где поработало такое оружие. Большая масса топора, а главное, размещение тяжести в точке, наиболее удаленной от начала рукояти, делало удар мощным и неотразимым. В руках Горхлы топор был не только достойным соперником меча, но и во многих ситуациях превосходил его.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});