Читать интересную книгу Давай поговорим! Клетка. Собака — враг человека - Михаил Попов

— Куда ни плюнь, везде психи, — сформулировал Русецкий.

— Поймаем столько психов и маньяков, сколько надо, чтобы Ромку освободить, понятно? — наставительно и твердо сообщил учитель, после чего убыл, как уже было выше сказано, в тоске.

Что же это, в самом деле, сталось с районом нашим, если за каждой запертой дверью можно ожидать какого-нибудь извращения? Да что там район, перебила эту горькую мысль другая, еще более горькая и общая, — что сталось с городом, что сталось со страной?!

И лейтенант, снимавший первый протокол с подполковника, не понравился Леонтию Петровичу. Не было в нем того достоинства и основательности, что отличала работников органов в прежние годы. Не было моральной выправки, а когда он благодарил Леонтия Петровича за помощь (он не знал, что она невольна), благодарность его не выглядела вполне искренней. Плевать этому лейтенанту с диковатой фамилией Бялый на то, сколько юных, невинных, глупых, доверчивых девах насилуется в данный момент по подвалам вверенного ему района. По подвалам и чердакам. По подвалам, чердакам и саунам. Да и судьба истязаемого Ромки Миронова не тревожит его похмельное воображение. Нет кровавых юношей в его глазах, так сказать.

Все еще нянча неизбываемую и глобальную тощищу, поднялся Леонтий Петрович в свою квартиру коммунальную, с надеждой думая о смородиновом чае и теплом душе. Они должны были дать толчок мыслительным процессам в истощенной голове.

Что же, решил бесповоротно Леонтий Петрович, завтра же поиски будут продолжены. Тяга к отлыниванию, что начала просматриваться среди дружков Романа, пресечена должна быть однозначно и в самом корне. Видите ли, им надоело, у них там девки и водка и преступные обязанности. Подождут и девки, и водка, и криминальные заботы. Дружба истинная важнее. Леонтий Петрович не верил, что души этих ребят погибли окончательно, и собирался собственным непреклонным примером преподать им, заблудшим, урок правильного отношения к жизни. А может, и к смерти.

Чайник зашевелился на плите, вода готова была к счастливому браку с травой. Леонтий Петрович полез в свой кухонный шкафчик и достал коробку со специально приготовленной смесью.

Пожалуй, хватит, решил он, размышлизмов общего и чувствительного характера. Вернемся на дорогу, отмеченную фактами, фактами и только фактами. Что нового удалось сегодня узнать о носителе противогаза? По крайней мере…

Раздался звонок в дверь.

Вздрогнуло все. И душа, и чайник на плите, и железная коробка в руках, и то, что было в коробке.

Такое предчувствие не могло обмануть. Пришли к нему.

Светлана Миронова, сестра Романа.

Ага, подумал подполковник, что-то стронулось в циничном женском сердце.

Молча пригласил в комнату.

Раиса, демонстрируя такт, мгновенно захлопнула вертикальные створки своей раковины, хотя, конечно, попытается как-нибудь подслушать.

Предложил стул. Ближайший стоял у стола, где был сервирован чай, что повысило ранг приглашения.

Очень все же похожи они с братом. Ширококостная, с телячьей переносицей, лоб чуть-чуть с «неандертальским» козырьком. Но он ее не портил, совсем не портил. В ней была своеобразная, увесистая плебейская грациозность. И глаза сумасшедшей голубизны — с таким разрезом, что даже психиатра могут свести с ума. В брате-бандите все «животные» родовые черты были утрированы сверх меры. Квадратная туполобая орясина с синими буркалами. Игры природы, ничего не поделаешь.

— Что же вы молчите? — сказала Светлана. Голос у нее был нисколько не деланный, не пестованный, в нем от рожденья была мягкая породистость. Все, что она говорила, автоматически приобретало чувственный контекст.

— Удивляюсь, — отвечал подполковник, в самом деле удивленно поднимая бровь, — приход твой… это я вправе задаваться вопросами.

— Не будем, пожалуйста, разводить здесь… что с Романом? Вы узнали что-нибудь новое?

Леонтий Петрович повертел в руках банку, зачем-то принесенную с кухни.

— Новое, старое… Я ясно слышал, ты отмежеваться пожелала от всего. Поэтому удивил меня этот визит. Попытка проявить чувства родственницы?

Светлана резко встала и порывисто прошлась по комнате. Она зацепила край скатерти, отчего опрокинулся деревянный стакан, набитый авторучками и карандашами, они веером рассыпались по столу. Вместе с ними вылетел на белую скатерть веселый таракан, что вызвало в болезненно чистоплотном подполковнике вспышку брезгливого возмущения. Ему страшно не хотелось, чтобы гостья заметила этого третьего участника разговора. Что-то нужно было сделать, пока она, кусая губы, мечется вдоль подоконника. Солдатская смекалка не подвела офицера. Леонтий Петрович схватил стакан и стал им ловить несвойственное его дому насекомое. С третьей попытки — удача.

Светлана с ужасом смотрела за пенсионерской охотой.

— Что вы делаете?!

Леонтий Петрович победоносно накрыл тараканью тюрьму ладонью.

— Да так, вспышка. Что же тебя привело ко мне в этот час, близкий к вечеру?

Сестру Романа передернуло. Ей было все противно в подполковнике. И одежда, и душа, и мысли, и манера говорить.

— Хорошо, — она разжала кулак, который, оказывается, сжимала, — я кое-что вам принесла, но сначала — несколько слов. Я не изменила своего мнения о нем.

— О ком? Говори яснее. — Леонтий Петрович, отставив чайную банку, стал с независимым видом собирать карандаши.

— О Романе. Я до сих пор считаю его поганым ублюдком. И до сих пор убеждена, что он стал таким по вашей вине.

Подполковник оскорбленно дернулся, но не смог принять величественную позу, правой рукой ему нужно было удерживать контроль за перевернутым стаканом.

— Такие обвинения слишком тяжелые, дорогая моя, и нет за ними никакой справедливости. Так можно сказать, что и я…

— Хватит, — громко сказала гостья, — я вас не могу физически выносить дольше двух минут. Меня начинает тошнить всем телом. Я ухожу, а это вам.

На стол упал скомканный лист бумаги.

Светлана решительно направилась к выходу. Вышла. Вернулась. Лицо искажено злостью.

— Я желаю ему, чтобы он поскорее сдох в своей клетке. Не заплачу. И никто о нем не заплачет. Даже вы.

Через пару секунд хлопнула дверь.

Леонтий Петрович развернул скомканную бумагу. Он догадывался, с чем имеет дело, но все равно у него перехватило дыхание, когда он увидел почерк Романа.

Дорогая сестра Света

Ты наверное уже знаешь в какую тяжелую ситуацию я попал. Догадываюсь как ты ко мне относишься. Но войди в мое положение. Ждать помощи больше неоткуда как я вижу. Никому я ни нужен. Может сходишь в милицию все же. Может напишешь как родственница а то дела у меня совсем плохие. Этот человек странный что пытает меня наркоман наверное. Сам видел как он кололся в ногу шприцом. Помоги Света напиши заявление. Свою вину перед тобою я признаю полностью. Рома твой брат.

Леонтий Петрович вытащил из кучи авторучек, лежавших на скатерти, как бревна на лесоповале, красный карандаш и исправил во фразе «никому я ни нужен» «ни» на «не».

Подполковник давно, хотя и не слишком подробно, знал, что именно инкриминирует ему Светлана, и всегда считал ее обвинения чушью. Не только на словах, но и в глубине души. По крайней мере в той части этой глубины, до которой мог добраться, не вступая ни на какую патологическую дорожку. Говорят, есть дураки, которые готовы расковыривать свою психику в поисках ответов на каждую бабью истерику. Так они дураки и есть. Именно истерика была тем главным, если не единственным, способом общения, что использовался Светланой при редких встречах с Леонтием Петровичем. Истерики, правда, бывают разные, шумные, как минуту назад, принимающие форму ледяной вежливости, а то и полного нежелания разговаривать. Но подполковник научился их распознавать под любой шкурой. Распознавать и презирать.

Не хочет ли она намекнуть, что я так близко принял к сердцу дело Романа, потому что чувствую свою вину перед ним? — вдруг спросил себя Леонтий Петрович, и цепочка крупных муравьев пробежала по позвоночному столбу. Подполковник помотал головой и выругался, но состояние «не в себе» осталось в нем. Он не знал, что состояние это имеет научное название «рефлексия», а если бы знал, то это не развеселило бы его. Признавши вину перед Романом (какую?! в чем?!), я и перед нею, кликушею, тоже виноватен.

Почуял, отчетливо почуял, в какую яму сволакивают его эти мысли, Леонтий Петрович и мысленно отмахнулся от них. Чтобы закрепить успех, быстро отправился на кухню, где его должен был дожидаться услужливый кипяток. Две чашечки отвара, две чашечки, шептал он. Но на кухне его ожидала мелкая неприятность — чайник был холоден и тяжел, как танкер в Северном море, и это несмотря на жужжавшую под ним газовую корону.

Немало секунд простоял в неприятном недоумении подполковник перед этим необъяснимым фактом. Особенно задевало то, что чайник перенял приемы этого анонима-насмешника и стал на путь необъяснимых издевательств. А может, это с головою что-то от нервного напряжения сделалось, подумал подполковник. Оторвал руку от мокрой холодной железки и, шепча: «чайник», приложил ко лбу. Лоб был таким же мокрым и холодным, как металлическая выпуклость. Но тут, слава богу, вернулась способность соображать. Скорее всего, это Раиса! Притопала на кухню, видит — вода вся выкипела, налила новой и поставила на конфорку.