Читать интересную книгу Отверженный дух - Маргрит Стин

— Надеюсь, я не обязана объяснять посторонним вещи, которые касаются только меня.

Мысленно я с ней от всей души согласился.

— Разумеется, нет, — не стала спорить и Фабиенн, — да меня и интересует совсем не это. Скажи мне все-таки, что это за конфликт такой между совершенно естественными для всякой женщины желаниями и этим загадочным чувством ответственности, которое тебя здесь удерживает, — ответственности за кого и перед кем? Какие угрызения совести обрекли тебя на это жалкое, рабское существование? Что за грех такой требует себе искупления очередной жертвой?

Вайолет затравленно огляделась — совсем как зверь, попавший в ловушку.

— Ну что, скажи, что тебя так мучит? Тот самый моральный груз, который когда-то ты решила взвалить на меня?

— Фабиенн, ну что ты такое выдумываешь? Хочешь в чем-то уличить — говори прямо, не ходи вокруг да около. В чем конкретно ты меня обвиняешь? — Длинные пальцы ее отбили о стол такую же длинную дробь. — Как, интересно, должна я отвечать на эти туманные намеки?

— Мне известно кое-что, — Фабиенн вернулась к себе на диван, но не стала теперь прикрывать лицо, — а кое о чем я всегда догадывалась. Есть вещи, в которые отказывается верить разум, но их подсказывает чувство. У тебя была причина не выходить за Арнольда; одна-единственная, но перевесившая остальные. Разве я не права, Вайолет?.. Ну же, не молчи. Ведь я все равно об этом знаю.

— Тогда зачем спрашиваешь? — голос у Вайолет сорвался на крик.

— Потому что пришло время, когда я должна знать все до мельчайших подробностей. Что именно? Да то, что узнала от кого-то ты сразу же после помолвки. Что же это было, Вайолет? И кто подсказал тебе спасительный выход: не напоминать ему о данном слове? Итак, что за веское соображение помешало тебе в те дни обрести счастье, казавшееся таким близким? Может быть, перспектива связать себя на всю жизнь с неизлечимо больным человеком?

Вайолет Эндрюс слегка покачнулась; я хотел уже броситься ей на помощь, но она остановила меня взмахом кисти и опустилась на стул — как королева, величественно и грациозно. Затем кивнула — то ли соглашаясь в чем-то, то ли милостиво позволяя собеседнице продолжать, — и уставилась в пустоту прямо перед собой.

— Или это была изощренная месть? — голос Фабиенн звучал очень вкрадчиво. — Ты поняла, что Арнольд действительно любит меня, пришла в отчаяние, но решила не устраивать сцен, а тихо ждать своего часа. Как сладко ненавидела ты меня, и как умело маскировалась! И вот твой час настал…

По мере того, как вникал я в суть этого жестокого поединка, меня охватывал ужас. С детства я свыкся с мыслью, что женщины — существа необычайно опасные, особенно, друг для друга, но за семейными междоусобицами наблюдал насмешливо, с легким сердцем: регулярные стычки эти носили вполне безобидный характер. Но здесь было не то: какой-то тяжкий, роковой исход мерещился мне в этой смертельной схватке. Фабиенн вдруг резко повернулась ко мне.

— Я понимаю, как вам все это, должно быть, противно, — бросила она небрежно. — И конечно же, я не стала бы вмешивать вас в нашу свару, если бы не одно существенное обстоятельство: вы старый друг Арнольда. Именно вы должны помочь мне — возможно даже, спасти его, если еще не поздно. Но для этого вам нужно услышать всю правду, причем, желательно, не от меня. С какой стати, действительно, должна я мучиться догадками, если рядом есть люди, которые знают все, от начала и до конца? Вы и она знали Льюисов раньше меня и, наверное, успели с ними познакомиться лучше…

— Ну, мое-то знакомство с ними было достаточно поверхностным, — заметил я, — пару раз заезжал на каникулы…

— От вас, признаться, я и не ждала никаких особых признаний, — она вновь повернулась к Вайолет. — А вот ты… Расскажи, прошу тебя, хотя бы сейчас, все, что могла бы ты — а может быть, и должна была! — рассказать мне тогда. В первые дни после моей помолвки…

2

В каком-нибудь старом романе на этом месте стоял бы заголовок: «История, рассказанная Вайолет Эндрюс» — и дана была бы она, конечно, от первого лица. Но у нас обстановка в тот вечер не располагала к размеренным монологам.

— Спустя неделю после того, как я ответила ему согласием, — Вайолет умолкла, собралась с мыслями и снова заговорила: сначала очень тихо, затем все более осваиваясь с новой ролью. — Так вот, спустя неделю я обо всем рассказала родителям. К тому времени меня уже терзали сомнения — иначе я бы и не стала им, наверное, ничего говорить. У меня никогда не было с ними особой близости. — Вайолет судорожно сглотнула; какой-то комок в горле все еще мешал ей говорить. — Может быть, даже втайне я их презирала: дно среднего класса, воинствующая посредственность… Как завидовала я Мэри Льюис, своей подружке еще с подготовительного курса! Семья их жила небогато, но там интересовались книгами музыкой, искусством вообще — одним словом, всем, чего так не хватало мне. Выходные у Льюисов стали для меня настоящей отдушиной, я стала проводить у них все свое свободное время. Родители мои ворчали, но я не обращала внимания: все списывала на зависть и ревность. Честное слово, то бешенство, с которым встретили они сообщение о помолвке, застало меня врасплох: ничего подобного я просто не ожидала.

— Ты все-таки считала помолвку состоявшейся.

— Почему бы нет? Он предложил, я согласилась — а что еще? Сначала я просто не могла в это поверить: от одной мысли — сердце выпрыгивало из груди. Правда, в понедельник утром, когда мы с Мэри вышли из дому в половине восьмого, чтобы поспеть на занятия к девяти, Арнольд еще спал… А мне так хотелось услышать от него еще хоть слово! Что ж, оставалось теперь только ждать. Мэри я ничего рассказывать не стала: решила, что он это может сделать и сам. И каждое утро при встрече с надеждой заглядывала в глаза: сказал или нет? Как ни тянулась эта жуткая неделя, а пятница все-таки наступила. «Ну что, приедешь к нам в воскресенье?» — спросила Мэри как ни в чем не бывало. «Конечно», — отвечаю, а сама соображаю: почему же только в воскресенье, а не на весь уик-энд? «День у нас с тобой обещает быть спокойным,» — продолжала сестра как ни в чем не бывало, — «Арнольд уехал, так что посидим за конспектами, подготовимся к экзамену как следует…»

— Я не знала, что и думать, — продолжала Вайолет упавшим голосом. — Приехала в воскресенье, и все были ко мне очень милы, но — как обычно, не… по-особенному. Я так расстроилась, что в тот же вечер все и выложила маме.

— С Льюисами вы были в хороших отношениях? — спросила Фабиенн.

— Ни о каких отношениях не могло быть и речи, — вспыхнула Вайолет, — мы им, понимаешь ли, были «не ровня»: отец владел — аж целым магазинчиком. Провинциальный снобизм: что тут еще объяснять. Справедливости ради должна сказать, что Эндрюсы с полным правом могли считать себя местной аристократией: обосновались они в тех местах где-то с начала семнадцатого века, всегда «легко находили общий язык с народом», то есть, надо понимать, бранились не переставая, и, конечно, пугали людей «карманным звоном»: вся округа ходила напуганная. Вот такие мы, Эндрюсы; есть чем гордиться, а? Я решила, конечно, что в пресловутом «звоне» тут как раз все и дело. Поэтому, не раздумывая, закатила сцену. Отец спорил со мной битый час по каким-то пустякам и наконец решился: «Хорошо, — говорит, — девочка; расскажу я тебе про них кое-что, и ты сама поймешь, что нельзя тебе выходить за молодого Льюиса».

— Бедняжка Вайолет, — сочувственно вздохнула Фабиенн, — тебе и в голову не приходило, что тут попахивает скандалом.

— Скандал, да еще и в таком «благородном семействе», как наше, дело привычное. Не это было самое страшное. При всех своих ужаснейших недостатках отец всегда оставался для меня человеком, которому можно верить. Хамил он частенько, распускал язык и все такое прочее, но проницателен был, хитер, да и умен по-своему. Он и мать мою, как ребенка, перевоспитал на свой манер. Нет, не верить ему я не могла.

— Что же он сказал тебе такое о Льюисах… что они чокнутые?

— Он заговорил о «дурной крови». Я рассмеялась ему в лицо — просто сразу же всех их представила перед глазами: родителей с этой их невозможной манией приличия, сестер — рассудительных и практичных; да и сам Арнольд всегда был такой серьезный, много думал о будущем… Я отцу сказала прямо: скажи лучше, ты их не понимаешь — зачем же людей поливать грязью? Дело в том, что мистер Льюис посещал спиритические сеансы в Блонфилде, ну а для отца этим все было сказано: по таким, мол, дурдом давно плачет… Короче, выложила я ему все это, а он и говорит: «Хорошо, но тогда почему он ушел из своей фирмы? Объясни-ка мне, это что еще такое удаляли ему из головы прошлой осенью? И отчего с юным Арнольдом всегда случаются какие-то припадки? Нет, дочка, скорее я тебя здесь на запор посажу, чем отдам этим Льюисам».