Читать интересную книгу Дьявол и сеньорита Прим - Пауло Коэльо

Гости удалились, сославшись на то, что им необходимо заставить Шанталь как следует осознать виденное.

Берта возревновала еще пуще, но вскоре успокоилась, хоть и подумала, что муж пытается немного отсрочить ее уход, чтобы без помех наслаждаться обществом бабушки Шанталь.

Кто знает, может быть, завтра и окончится эта его независимость. Берта поразмыслила и пришла к другому выводу: бедняга заслужил несколько лет отдыха, что ей - жалко, что ли? Пусть считает, что волен, как птица, и может делать все, что ему хочется: она-то ведь все равно знает, что он тоскует в разлуке с нею.

Заметив стоявших у дома женщин, старуха подумала, что совсем неплохо было бы еще малость пожить в этой долине, разглядывая горы, присутствуя при вечных распрях мужчин и женщин, деревьев и ветра, ангелов и демонов. Ей стало страшно, и она попыталась сосредоточиться на другом - надо бы завтра взять клубок шерсти другого цвета, ибо салфетка, которую она вязала, получалась больно уж монотонной.

Собрание на городской площади еще продолжалось, а Берта уже спала, пребывая в полной уверенности, что сеньорита Прим, хоть и не обладает даром разговаривать с тенями усопших, поймет все, что те хотели ей сказать.

- В церкви, на священной территории храма, я говорил о необходимости жертвы, - сказал священник. - Здесь, на мирской территории, я прошу вас приготовиться к появлению мученика.

Маленькая площадь, скудно освещенная одним-единственным фонарем (хотя мэр во время избирательной кампании обещал установить еще несколько штук), была заполнена народом. Полусонные крестьяне и пастухи - они привыкли ложиться и вставать с зарей - хранили почтительное и боязливое молчание. Падре поставил рядом с крестом стул и взобрался на него, чтобы его видели все.

- На протяжении нескольких столетий Церковь обвиняли в том, что она вела неправедные войны, хотя на самом деле мы всего лишь стремились защититься от разнообразных угроз и выжить.

- Падре, - крикнул кто-то. - Мы пришли сюда не за тем, чтобы слушать про Церковь. Мы хотим знать, что будет с Вискосом.

- Нет надобности объяснять, что наш город рискует вот-вот исчезнуть с карты. прихватив с собой вас, ваши земли и ваши стада. Я и не собираюсь говорить о Церкви, но одно все же обязан сказать: прийти к спасению мы можем лишь через раскаяние и жертвы. И я, пока меня не прервали, говорил о жертве, которую принесет кто-то, о раскаянии, которое необходимо всем, и о спасении города.

- Завтра все это окажется брехней, - раздался еще чей-то голос.

- Завтра чужестранец покажет нам золото, - сказал мэр, радуясь, что может сообщить сведения, которыми не располагает даже священник. - Сеньорита Прим не желает нести ответственность в одиночку, и хозяйка гостиницы убедила чужестранца принести золото сюда. Без этой гарантии мы палец о палец не ударим.

Мэр взял слово и принялся расписывать волшебные изменения, ожидающие город, - благоустройство, преобразования, детский парк, сокращение налогов, распределение нежданно-негаданно привалившего богатства.

- Всем поровну, - выкрикнул кто-то.

Настало время произнести главное, чего мэру делать очень не хотелось, однако все взоры обратились к нему, и люди на площади, казалось, очнулись от спячки.

- Всем поровну, - подтвердил священник, опередив мэра. Он понимал, что выбора нет: либо все несут одинаковую ответственность за содеянное и получают одинаковое вознаграждение, либо очень скоро кто-нибудь донесет о преступлении, обуреваемый чувствами зависти и мести. Священник превосходно знал смысл этих слов.

- Кто же должен умереть?

Мэр стал объяснять, почему по справедливости выбор должен был пасть на Берту - женщина преклонного возраста, очень горюет по мужу, друзей у нее нет, и вообще она едва ли не выжила из ума, потому что с утра до сумерек сидит перед домом; никак и ничем не споспешествует процветанию Вискоса. Вместо того чтобы купить земли или овец, положила свои деньги в банк под проценты: польза от нее - только торговцам, которые, как и булочник, раз в неделю появляясь в городе, продают свои товары.

В толпе не раздалось ни одного протестующего возгласа. Мэр остался доволен этим, считая, что тем самым подтверждается его авторитет. Священник, однако, знал, что в зависимости от обстоятельств молчание можно трактовать как угодно, ибо не всегда оно есть знак согласия; порой оно свидетельствует лишь о том, что люди не способны быстро соображать и принимать решения немедленно. Так что если кто-нибудь в толпе будет не согласен, он очень скоро начнет терзаться угрызениями совести - зачем, дескать, я промолчал, ведь был против? - и последствия могут быть самыми печальными.

- Нужно, чтобы все были единодушны, - сказал священник. - Нужно, чтобы все сказали, принимают они это решение или нет, вслух - пусть Господь услышит, пусть Он знает, что в его воинстве - отважные люди. Тех, кто не верит в Бога, я прошу высказаться "за" или "против" открыто и прилюдно, чтобы все точно знали, кто что думает.

Мэру не понравилось, как выразился священник: он сказал "нужно", а лучше и правильней было бы - "нам нужно" или "мэру нужно". Когда все это останется позади, он восстановит свой авторитет, предприняв необходимые для этого шаги. Но сейчас он, как опытный политик, предоставил падре возможность действовать и проявить себя.

- Итак, кто согласен?

Первое "я" произнес кузнец. За ним, чтобы всем показать свою неустрашимость, громко повторил это слово мэр. Один за другим люди на площади громко говорили, что согласны, и так продолжалось до тех пор, пока не высказались все. Одни соглашались, потому что хотели, чтобы собрание поскорее окончилось и можно было вернуться домой; другие - потому что думали о золоте и о том, что, внезапно разбогатев, немедленно покинут Вискос; третьи - потому что представляли, как пошлют денег детям, живущим в больших городах, чтоб те не стыдились перед друзьями. И никто, в сущности, из собравшихся не верил, что Вискос обретет былую славу, и все желали богатства, которого всегда, по их мнению, заслуживали, но которым никогда не обладали. И никто не сказал: "Я против!"

- В нашем городе 108 женщин и 173 мужчины, - продолжал священник. - В каждом доме имеется одно, по крайней мере, ружье, поскольку местная традиция предписывает чтить искусство охоты. Пусть завтра утром каждый принесет в ризницу ружье с одним зарядом. Нашего мэра, у которого несколько ружей, я прошу захватить одно и для меня.

- Никогда мы не согласимся кому-то там отдать наши ружья, - закричал из толпы один егерь. - Ружье - это святыня, ружье - штука прихотливая и чужих рук не терпит.

- Дайте мне закончить. Я вам объясню, как производится расстрел. Выделяют для этого полувзвод - семерых солдат, которые и должны привести в исполнение смертный приговор. Семерым солдатам дают семь ружей; из них шесть заряжены боевыми патронами, а одно - холостым. Одинаково воспламеняется порох, одинаково звучит выстрел, но в холостом патроне нет свинцовой пули, которая должна вылететь из дула и поразить осужденного.

Солдаты не знают, кто из них стреляет холостыми. Каждый считает, что именно он, и потому ответственность за смерть этого человека возлагает на своих товарищей, которые никогда прежде не видели казнимого, но обязаны по долгу службы стрелять в него.

- Никто не считает себя виноватым, - произнес молчавший до сей поры латифундист.

- Вот именно. И завтра я поступлю так же: из 87 патронов свинец извлеку, а в остальных - оставлю. Все выстрелят залпом, но никто не будет знать, есть в его ружье настоящий заряд или нет. И таким образом каждый из вас сможет считать, что не виноват.

Люди на площади уже порядком устали, и потому слова священника были встречены общим вздохом облегчения. Все встрепенулись и приободрились, словно все предстоящее потеряло свой трагический смысл, превратившись в безобидное кладоискательство. Каждый из мужчин Вис-коса был уверен, что уж ему-то непременно достанется ружье с холостым зарядом и он не будет повинен в смертоубийстве, а всего лишь примкнет к товарищам, захотевшим вытянуть родной город из трясины. Все оживились - наконец-то в Вискосе развернутся новые и значительные события.

- Можете быть уверены, что уж мое-то ружье будет заряжено по-настоящему. От самого себя я прятаться не могу. А от своей доли золота я отказываюсь, на то есть причины, - сказал священник.

И снова мэру не понравились ни сами эти слова, ни то, как они были произнесены. Падре дал понять жителям Вискоса, что он - человек мужественный и благородный, притом способный на самопожертвование и прирожденный лидер. Если бы на площади была жена, она наверняка бы сказала, что священник метит в мэры и на следующих выборах выставит свою кандидатуру.

"Ничего-ничего, подождем до понедельника", -подумал он. В понедельник он собирался издать декрет, который наложит на церковь такой налог, что священник принужден будет покинуть город. Поделом ему, раз он - единственный, кто не хочет разбогатеть.