Читать интересную книгу Вне закона - Дональд Уэйстлейк

— Ну, мы уж постараемся, чтоб не пошли, — усмехнулся Дермет. — И хватит мне приказывать, Пэдди. Теперь ты станешь делать то, что тебе велят.

— Я не с вами. Ваш путь никуда не годится. Мы уже решили…

— Это ты решил! Теперь я командую…

— Только не мной. Я уже сказал: я не с вами, — повторил Пэдди.

Усмешка промелькнула на губах Дермета быстрее заполярного лета.

— Нет, Пэдди, ты с нами, мальчик мой. Если на то пошло, и захотел бы уйти, да не сможешь… по крайней мере с тех пор, как мы тех двух ребят пристрелили и схоронили на холме. Метки оставлены, это на тот случай, чтобы мы, если нам вдруг захочется, указали, где их искать надо.

Кровь отлила от лица у Пэдди, оно сделалось до странности серым. Глядя на него, Бриджит легко представила, каким он будет в старости.

— Вот, значит, зачем вы их убили…

— Мы́ их убили, Пэдди, — поправил Дермет. — Ты в этом тоже участвовал. Закон не разбирает, кто на курок нажал. Ведь так, мистер О'Молли? — Он повернулся к Коннору, который по-прежнему стоял не шелохнувшись. И тут же все следы безмятежности исчезли с лица Дермета, голос его зазвучал свирепо: — Да, конечно, за этим мы их и пришили! Ты один из нас, нравится это тебе или не нравится. Выхода нет, мальчик. Ну как, берешь пистолет и ведешь себя как следует? Помоги нам сделать так, чтобы эти люди вели себя хорошо, пока мы не придумаем, как именно поступить с ними. Теперь, когда у нас еще и красавица Ройзин, мистер О'Молли, может, будет посговорчивее, не говоря уже о ее муже. Хотя, правду сказать, нам, может, некоторое время лучше и не говорить о нем?

Пэдди раздумывал. Вновь на кухне воцарилось молчание, если не считать стонов ветра да криков чаек на берегу.

Лайам глаз не сводил с отца, будто ожидал чего-то.

Наконец Пэдди протянул руку вперед.

— Пистолет хочешь? — поинтересовался Дермет. — Немного погодя, когда я совсем буду доволен тем, как ты воспринимаешь свое положение. Теперь вы, миссис О'Молли. — Он обернулся к Бриджит. — У нас на одного едока стало больше. Советую хорошенько проверить ваши припасы, потому что других некоторое время не предвидится. Я, видите ли, не совсем доверяю Пэдди. Не настолько, чтобы отправить его в деревню то есть. Так что будьте побережливей, ясно? Никому никаких добавок. А вообще-то советую немного поменьше и в первый раз накладывать. Я понятно говорю?

— Разумеется, — ответила она. — У нас целый мешок картошки. Надо будет, и на ней проживем. Приправить картошку нечем, но, полагаю, это не так уж и важно. Коннор, тебе лучше перебраться к Лайаму, а Ройзин будет со мной. Я выстираю простыни. Хороший день сегодня для сушки.

— Вот и молодчина, — одобрительно кивнул Дермет. — Всегда делаете то, что велено, верно?! Придет время, мне самому такая женщина, как вы, понадобится. Или, может, такая, но чтоб огня побольше. С вами вряд ли позабавишься всласть. С другой стороны, думаю, мистер О'Молли такой человек, которому не до забав. Вон лицо, будто лимон надкусил, видите? И что вы в нем нашли?

Бриджит остановилась в дверях коридора и посмотрела ему прямо в глаза.

— Мужество бороться за то, во что веришь, без насилия, — произнесла она в ответ. — Честь держать данное слово, чего бы это ни стоило. Он никогда никого не предал.

И, не давая себе труда посмотреть, как восприняты ее слова Дерметом или Коннором, прошла по коридору в комнату Лайама, сняла с кровати простыни, потом то же проделала у себя в спальне. Если захотят, пусть смотрят, как она стирает. Бриджит и раньше никуда не ушла, а теперь, когда Ройзин здесь, чувствовала себя еще большей пленницей.

В доме была отдельная комната, отведенная под прачечную, и Бриджит принялась за работу, поскольку это было легче, чем просто так стоять или сидеть, как приходилось делать Коннору с Лайамом. Сзади послышались шаги. Она знала — это Ройзин.

— Тебе помочь, мам? — спросила дочь.

— Двоим здесь делать нечего, — ответила Бриджит. — Но если хочешь, оставайся.

— Я могу белье через каток пропускать, — предложила Ройзин. Несколько минут мать с дочерью работали, не переговариваясь.

Бриджит не хотелось думать о том, каким образом Ройзин оказалась здесь, кто послал ее с известием, однако мысли роились у нее в мозгу, как непреходящий дурной сон, даже когда глаза оставались открытыми. Дочь — единственная, кто знал, куда они поедут, даже Адэру об этом не сказали. А как старалась Ройзин до их отъезда убедить Коннора смягчить свою позицию по образованию… Никогда прежде Бриджит не видела, чтобы дочь вкладывала в спор столько чувства. Когда же отец отказался и дочь, казалось, потерпела поражение, страдания ее явно вызывались не просто пунктом принципов, а тем, что уязвлены — и глубоко — ее чувства.

— Ты ведь беременна, да? — спросила Бриджит.

Ройзин замерла с отжатой простыней в руках. Молчание в комнате сделалось гнетущим.

— Да, — отозвалась наконец дочь. — Я собиралась сказать тебе, но пока всего несколько недель. Еще слишком рано.

— Нет, не рано, — тихо возразила Бриджит. — Знаешь, только это имеет значение. — Ей хотелось порадоваться за дочь, поздравить с радостью, которая ее ждет, но слова будто застряли в горле. Ведь именно поэтому Ройзин и предала отца в угоду умеренным, в угоду Имонну. Ей не просто хотелось мира, она нуждалась в нем — ради ребенка. Отныне все в ней было обращено на то, чтобы уберечь его. Дитя стало частью ее. Крохотный и беззащитный, ребенок нуждался в ее силе, страсти, чтобы ощущать себя в сытости, тепле, сохранности, в любви, защищенным от насилия людей, мысли которых заняты идейным, а не человеческим.

Сама Бриджит, наверное, поступила бы так же. Она вспомнила Ройзин, когда та родилась.

«Да, я бы сделала все возможное, чтобы уберечь ее. Или Лайама. Или любого ребенка».

Ройзин вновь взялась за каток, отвернувшись. Она еще не поняла, что мать знает. Она и ради Имонна поступила бы так же. Тот — еще один идеалист, как Коннор. Ройзин сама уязвима. Это ее первый ребенок. Из-за него она могла заболеть. Ей предстояло стать неповоротливой, неуклюжей, нуждающейся в любви супруга, его защите, эмоциональной поддержке. Она могла и перепугаться. Рождение ребенка творится в одиночестве и с великой болью, к тому же одолевают сомнения, здоров ли младенец, сможет ли она хорошо ухаживать за ним, чтобы это крохотное, требовательное, бесконечно дорогое существо жило в холе и неге. Порой она будет чувствовать себя такой усталой… Ей нужен Имонн. Наверное, у Ройзин нет выбора.

— Твой отец не знает, — произнесла Бриджит вслух.

Ройзин положила простыню в корзину.

— Скажу через пару месяцев.

— Я не о ребенке. — Бриджит передала дочери следующую простыню. — Отец не знает, что именно ты сообщила ИРА, или кто он там, этот Пэдди, где мы находимся.

Ройзин застыла с поднятыми руками. Не было слышно ни звука, кроме капель падающей с простыни воды.

— Я понимаю, почему ты это сделала, — продолжала Бриджит. — Я сама могла бы так поступить, защищая тебя, когда ты еще не родилась. Только не жди, что и он поймет. Думаю, не сумеет. И Лайам тоже.

Ройзин выглядела как побитая собачонка. Бриджит поняла: дочь все время ожидала, что отец отвергнет ее, но не думала о Лайаме. То была новая боль, и, став реальной, она, возможно, терзала куда сильнее, чем представлялось ей раньше.

— Я думала, когда он узнает, как много нас, желающих мира, то возможно, хоть чуть-чуть уступит, — вздохнула Ройзин. — Кому-то придется! Мы не можем и дальше, год за годом, так продолжать, ненавидя и оплакивая, а потом начиная все сызнова. Я не буду! — Она прикусила губу. — Я хочу чего-то получше.

— Все мы хотим, — тихо произнесла Бриджит. — Разница в том, чем мы готовы расплатиться за это.

Ройзин отвернулась.

Покончив со стиркой, Бриджит развесила белье на веревке, подперев ее в середине длинным шестом со специальной выемкой на конце, чтобы простыни не касались земли.

Как же уберечь Коннора от разочарования, которое непременно наступит, когда он узнает, что предала его родная дочь? Все увещевания на свете не в силах будут заглушить боль. Даже если разумом он и поймет, то чувствами — нет. Сначала Адэр, теперь Ройзин…

А Лайам? Он ошарашен, все его незыблемые истины рассыпались в прах. Его отец, который, как он считал, такой сильный, что ни перед чем не дрогнет, выходит из себя, позволяет понукать собой людям, которых презирает, и ничего не может с этим поделать. А теперь еще и сестра, оказывается, все это устроила — ради страстей и верности, о каких он имел лишь смутные представления.

Бриджит установила шест, неуклюже выгибая руки под тяжестью сырых простыней, раздуваемых ветром. Неожиданно стало легко, и, резко обернувшись, она уткнулась прямо в Пэдди.

— Виноват, — извинился он, помогая выпрямить шест.

— Спасибо, — пробормотала Бриджит, поняв, что парень просто решил помочь.