— Пожалуй, я тоже выпью, — сказала она и двинулась к столу за бутылкой.
Он встал, чтобы налить ей виски, но малейшего его движения было достаточно, чтобы она замерла, и он понял, что она боится его. Он протянул ей бутылку, но она не взяла ее.
— По-моему, тебе надо уйти, — сказала она. — Скоро вернется Мерлин, и я не хочу, чтобы ты был здесь…
Он понимал причину ее нервозности, но почувствовал себя обиженным этой переменой тона. Пока он ковылял назад под мокрым снегом, крохотная часть его души надеялась на то, что ее благодарность выразится в объятии или хотя бы в нескольких словах, которыми она даст ему понять, что он ей небезразличен. Но преступление Эстабрука запятнало и его. Он не был спасителем, он был агентом ее врага.
— Если ты так хочешь, — сказал он.
— Именно так я и хочу.
— Последняя просьба. Если ты сообщишь полиции об Эстабруке, то, пожалуйста, не упоминай обо мне.
— Почему? Ты что, опять работаешь с Клейном?
— Давай не будем вдаваться в этот вопрос. Просто представь себе, что ты меня не видела.
Она пожала плечами:
— Ну что ж, я могу исполнить твою просьбу.
— Спасибо, — сказал он, — Куда ты положила мою одежду?
— Она еще не просохла. Почему бы тебе не остаться в этой?
— Не стоит, — сказал он, не в силах удержаться от крошечного укола. — Черт его знает, что Мартин подумает.
Она не удостоила его ответом, и он ушел переодеваться. Одежда его висела на горячей батарее в ванной комнате. Она стала немного теплее, но, погружаясь в ее мокрые глубины, он чуть было не отказался от своего упрямства и не остался в одежде ее любовника. Чуть было, но не совсем. Переодевшись, он вернулся в гостиную и увидел, что она снова стоит у окна, словно ожидая возвращения убийцы.
— Как, ты сказал, его звали? — спросила она.
— Что-то вроде Пай-о-па.
— Это на каком языке? На арабском?
— Не знаю.
— Так что же, ты сказал ему, что Эстабрук передумал? Ты сказал ему, чтобы он оставил меня в покое?
— У меня не оказалось такой возможности, — сказал он довольно неуверенно.
— Стало быть, он может вернуться и сделать еще одну попытку?
— Как я уже сказал, это кажется мне маловероятным.
— Он уже попытался сделать это дважды. Может быть, он ходит там на улице и думает: «В третий раз мне повезет». В нем есть что-то… противоестественное, Миляга. Как он мог так быстро оправиться после столкновения?
— Может быть, его не так уж сильно и стукнуло.
Это ее не убедило.
— С таким именем… мне кажется, его несложно будет выследить.
— Я не знаю. По-моему, такие люди, как он… они почти невидимы.
— Мерлин знает, как надо действовать.
— Тем лучше для него.
Она глубоко вздохнула.
— И все-таки я должна тебя поблагодарить, — сказала она, и в голосе ее звучало настолько мало благодарности, насколько это было возможно.
— Не стоит труда, — ответил он. — Я просто наемник. Я делал это исключительно ради денег.
Из темного подъезда дома на 79-й улице Пай-о-па видел, как Джон Фурия Захария вышел из дома Юдит, поднял воротник куртки, чтобы укрыть от ветра свою голую шею, и оглядел улицу в поисках такси. Уже много лет прошло с тех пор, как глаза убийцы в последний раз испытывали удовольствие, которое доставлял им вид Миляги. За эти годы мир так изменился. Но этот человек не выглядел изменившимся. Он оставался тем же самым, избавленный от необходимости меняться благодаря своей забывчивости. Он всегда был новостью для себя самого и, следовательно, не обладал возрастом. Пай завидовал ему. Для Миляги время было паром, вместе с которым уносится боль и память о себе. Для Пая оно было мешком, в который каждый день, каждый час падал новый камень, давивший смертельной тяжестью на его хребет, который в любую секунду мог треснуть. И ни разу до наступления сегодняшнего вечера не смел он лелеять в себе надежду на освобождение. Но вот перед его глазами по Парк-авеню шел человек, который обладал силой залечивать любые трещины. Даже раненый дух Пая сумел бы он исцелить. А точнее говоря, в особенности его раненый дух. Что бы ни свело их — случай или тайные происки Незримого, — их воссоединение, несомненно, было исполнено скрытого смысла.
За несколько минут до этого, испугавшись значительности происходящего, Пай попытался отпугнуть Милягу и, не сумев этого сделать, спасся бегством. Теперь этот страх казался ему глупым. Чего бояться? Перемены? Он был бы только рад ей. Разоблачения? И ему он был бы рад. Смерти? Какое дело убийце до смерти? Если она придет, то ничто ее не остановит. Нет никаких причин отворачиваться от представившейся возможности. Он поежился. Было холодно в подъезде, да и само столетие было холодным. В особенности для такой, как у него, души, любившей сезон таянья, когда пробуждение жизненных сил и солнечный свет все делают возможным. До сегодняшнего дня он думал, что навсегда отказался от надежды на то, что почки снова распустятся. Ему пришлось совершить слишком много преступлений в этом безрадостном мире. Он разбил слишком много сердец. Судя по всему, это относилось к ним обоим. Но что если они были обязаны искать эту неуловимую весну ради блага тех, кого они сделали сиротами и обрекли на страдания? Что если надежда — это их долг? Тогда его попытки противиться их почти состоявшемуся воссоединению, его бегство были лишь еще одним преступлением, которое тяжким бременем ляжет на его совесть. Неужели годы одиночества превратили его в труса? Никогда.
Утерев слезы, он сошел со ступенек и последовал за исчезающей фигурой, осмелившись вновь поверить в то, что скоро может наступить новая весна, за которой последует лето Примирения.
Глава 8
Когда Миляга вернулся в отель, его первым желанием было позвонить Юдит. Разумеется, она сделала все, чтобы продемонстрировать ему свое неприязненное отношение, и здравый смысл велел ему забыть об этой маленькой драме, но нынешним вечером он стал свидетелем слишком многих тайн, чтобы можно было просто пожать плечами и гордо удалиться. Хотя улицы этого города были вполне реальны, а стоявшие на них дома обладали номерами и названиями, хотя даже ночью авеню были освещены достаточно ярко для того, чтобы исключить всякую неопределенность и двусмысленность, он по-прежнему чувствовал себя так, словно находился на границе какой-то неизвестной страны и ему угрожала опасность перейти границу эту, даже не заметив ее. И если он пересечет ее, то не последует ли за ним Юдит? И как бы ни пыталась она изгнать его из своей жизни, в нем все равно жило смутное подозрение, что их судьбы связаны между собой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});