Читать интересную книгу Товарищ Богдан - Борис Раевский

«Хочешь не хочешь, а придется мне стать изобретателем!»

Уже третью ночь подряд Бабушкин не спал, обдумывал и чертил проект маленького печатного станка. Много раз переделывал, поправлял.

Трудно было Бабушкину. Ведь все его образование — два класса деревенской школы.

«Хорошо, хоть я на слесарной работе поднаторел чертежи читать», — подумал Иван Васильевич, откидываясь на спинку стула и протирая слипающиеся глаза.

Отдохнул несколько минут, поправил фитиль керосиновой лампы и снова склонился над чертежами.

Ночью в доме стояла удивительная тишина, такая глубокая, полная, что даже тихий внезапный треск сухих обоев звучал, как выстрел.

В маленькой комнатушке, за спиною Бабушкина, недалеко от плотно завешенного одеялом окна, накинув на плечи серую шерстяную шаль, молча, неподвижно сидела молодая женщина — бледная, худенькая, с очень спокойным взглядом широко открытых глаз. Только в руках у нее быстро мелькали вязальные спицы.

— Шла бы ты спать, Пашенька, — сказал, оборачиваясь, Иван Васильевич и потянулся до хруста в костях. — Ну, чего, право, сидеть-то?.

— А мне вовсе и не хочется спать, — певучим, южным говорком ответила женщина. — Я вот лучше носки тебе довяжу. Так хорошо думается, когда вяжешь.

— Ты и вчера ночью говорила: спать не хочется, — усмехнулся Иван Васильевич. — А сама так и задремала сидя. Чуть спицей глаз себе не выколола. Вот станешь кривой — разлюблю.

Прасковья Никитична улыбнулась и продолжала вязать. Она видела, как днями-ночами бьется Иван Васильевич над чертежами. Уж как хотелось ей помочь мужу! Да чем поможешь, если сама она умела лишь читать, да и то с грехом пополам, а чертежей никогда и в глаза не видела — разве только выкройки платьев…

Потому и не ложилась она спать — все-таки веселее мужу работать, если рядом кто-то бодрствует. Лишь изредка вставала она, откладывала недовязанные носки, тихо, неслышно подходила сзади к мужу, клала руки ему на плечи и, прижавшись щекой к его колючей, небритой щеке, разглядывала чертежи.

…Бабушкин упорно продолжал чертить. Глаза слипались. Достал луковицу, разрезал ее пополам, понюхал, глубоко втягивая острый, как нашатырь, запах… Глаза сразу застлало слезой, но все же мозг прояснился, будто его вдруг провентилировали.

«Надо, обязательно надо кончить чертежи! И как можно быстрее! — думал Бабушкин. — Сейчас станок вдвойне необходим. Ведь теперь у нас не какой-нибудь, сколоченный на свой страх и риск „Союз борьбы“. Теперь я — член городского комитета партии. Партии!

Подумать только! Наконец-то в России создана партия, единая Российская социал-демократическая рабочая партия — РСДРП!»

Но радость его вскоре сменилась тяжелым раздумьем.

Да, прошел уже почти год, как в Минске состоялся Первый съезд партии. В манифесте съезд торжественно провозгласил: отныне в России существует социал-демократическая рабочая партия. Это прекрасно! Этого ждали все революционеры.

И вот партия как будто бы создана: приняты необходимые резолюции, избран Центральный Комитет, а толку почему-то мало. По-прежнему екатеринославские революционеры действуют самостоятельно, не получая указаний из центра. Да и есть ли он, этот центр?

Бабушкин задумался. От приехавшего из Питера товарища он слыхал, что Центральный Комитет полностью арестован. Слух этот смутный, может быть и неточный, да как проверишь?

Связь с Питером лопнула. А главное — нет Ильича. Он все еще в ссылке, в Сибири. Будь Владимир Ильич на свободе, — все было бы по-другому. И Первый съезд прошел бы не так: ведь стыдно сказать, со всей России съехалось только 9 делегатов. Да, трудно без Ильича!

На пятую ночь Бабушкин закончил чертежи. Станок получился маленький, простой и легкий — как раз то, что требовалось.

— Да ты почти Эдисон! — полушутя-полусерьезно воскликнул друг Бабушкина, слесарь Матюха, рассматривая последний чистовой чертеж. — Возьми-ка патент на свое изобретение! Большую деньгу огребешь!

— Насчет патента я, пожалуй, маленько погожу, — засмеялся Иван Васильевич. — А то жандармы мне такой патент пропишут!. Не захочешь и Эдисоном быть!

Бабушкин стал немедленно устраивать типографию.

В домик, где жил Матюха, теперь часто приходили какие-то люди. Задернув занавеску на окошке, Матюха украдкой доставал из-под сундука старый, оторванный от рубахи рукав, зашитый с одного конца, как мешок. Пришедший быстро высыпал в рукав горсточку свинцовых букв — литер — и уходил. Через некоторое время приходил другой «приятель» Матюхи и тоже высыпал шрифт в рукав.

Все это были знакомые наборщики из разных типографий, сочувствовавшие революционерам. Шрифт в типографиях хранился на строгом учете, наборщики очень рисковали, но все-таки постепенно рукав наполнялся, маленький мешочек становился все тяжелее.

Буквы были разные и по размерам, и по форме, большинство из них — старые, изношенные. Но все-таки этот шрифт еще мог служить.

Построить печатный станок было еще труднее, чем достать шрифт. Каждый из участников подпольных кружков тайно мастерил у себя на заводе какую-либо деталь для него.

Сам Бабушкин однажды остался на ночь в цеху: он теперь опять работал на Брянском заводе. Стоя у тисков, он торопливо опиливал металлическую рамку, которая должна держать сверстанный набор.

Работа подвигалась медленно. Бабушкин волновался. Еще бы! В любую секунду мог подойти мастер и увидеть, что Бабушкин занимается посторонним делом. Начались бы расспросы: что за рамка да для чего? И все же, несмотря на огромный риск, Иван Васильевич к трем часам ночи закончил рамку.

Теперь надо было вынести ее с завода. А это нелегко: в воротах стража — черкесы с собаками.

Иван Васильевич украдкой пересек заводской двор, подошел к высокому, плотному забору в том месте, где за ним рос старый, могучий каштан, и, оглянувшись по сторонам, перебросил металлическую рамку через забор. Она мягко шлепнулась в канаву.

Потом Иван Васильевич, беззаботно насвистывая, прошел в ворота. Охранники, привычно похлопывая ладонями, быстро ощупали его. Бабушкин подошел к каштану. Вокруг было темно. Он подобрал рамку и отнес домой.

В ту ночь Матюха тоже остался на заводе. Он работал слесарем, но владел и токарным ремеслом. Украдкой выточил на станке форму для отливки валика.

На завод теперь Иван Васильевич всегда приходил с маленьким чемоданчиком. Закончив работу, Бабушкин не шел домой. Направлялся к центру города и заходил в писчебумажный магазин.

— Стопку бумаги нелинованной, — говорил он приказчику.

— Пожалуйста.

Бабушкин выкладывал на прилавок четыре копейки и, аккуратно уложив пачку бумаги в чемодан, уходил. На прощанье он не забывал пробормотать, ни к кому не обращаясь:

— Нелинованная — она гораздо экономичнее. Это уж точно. Можно густо писать. Ну, теперь мне на полгода хватит.

«Вот скряга», — думал приказчик, с неприязнью оглядывая покупателя.

Выйдя на улицу, Иван Васильевич делал «петлю» и, убедившись, что «хвоста» нет, заходил в другой писчебумажный магазин.

— Стопку бумаги нелинованной, — говорил он приказчику.

— Извольте.

Бабушкин клал в чемоданчик еще пачку бумаги и уходил, опять бормоча, что нелинованная куда выгоднее линованной, и теперь-то ему на полгода за глаза хватит.

На улице он останавливался, вынимал из кармана «Екатеринославские ведомости», долго читал, то и дело бросая быстрые взгляды поверх газеты: нет ли слежки?

Все было спокойно. Бабушкин шел в третий магазин, покупал еще стопку бумаги и отправлялся к Матюхе.

На следующий день после работы он снова бродил по магазинам, но уже в другом конце города, и покупал теперь не бумагу, а краску.

То же самое чуть не каждый вечер проделывали и другие подпольщики. Приходилось приобретать бумагу и краску небольшими порциями в разных магазинах и тайком доставлять к Матюхе. Дело это было нудное, утомительное, но иначе — того и гляди навлечешь подозрение полиции.

Но самое трудное было впереди. Где устроить типографию? Как Скрыть ее от жандармов?

Можно надежно спрятать листовку, книгу, даже человека. Но типографию? Ведь она сама выдает себя охранке: и шумом машин, и тем, что в нее постоянно должны доставлять бумагу, краску, рукописи, а оттуда уносить готовую продукцию.

Поэтому-то обычно подпольные типографии существовали очень недолго. Выпустят одну-две листовки — и попались.

А еще чаще — и печатать не начнут, а охранка уже тут как тут.

Бабушкин знал даже такой случай, когда группа революционеров, едва построив печатный станок, вынуждена была сразу зарыть его в огороде, так как жандармы пронюхали о нем. Два года пролежал станок в земле, и революционерам так и не удалось извлечь его: охранка пристально следила за кружком. И только когда эта подпольная группа была разгромлена, полиция выкопала из земли заржавевший печатный станок.