– Что обещала машинистка? – спросил Игорь, когда они, простившись у метро с Надей и Валей, спустились на привокзальную площадь – пройтись утренними улицами, поговорить без посторонних ушей.
– Сказала, закончит не раньше десятого мая.
– Отлично. Слушай, я устал как собака, а тебе все равно ждать. Давай махнем на юг? Плюнем на все и махнем!
Антонов хотел сказать, что собирался в эти дни поехать в родные места, поставить памятник матери, но с языка сорвалось само собой:
– А куда?
– Куда хочешь, в Ялту например.
– Мечта, – вздохнул Антонов, – никогда не был.
– Отлично! Едем на десять дней. На работе договоримся, а путевки я достану – сейчас не сезон, это дело техники. Слушай, а какой это чучело сделало у метро книксен, – вдруг засмеялся Игорь. – Как оно закатило свои мышиные глазки, как томно промекало: «Мой телефон можно взять у Нади, звоните». И сделало ручкой, как английское королево. Именно королево! Чучело гороховое. Правильно сказал кто-то из умных физиков: «Степень самонадеянной глупости – единственное, что дает нам полное представление о бесконечности».
Антонов мечтал побывать в Ялте с юных лет. Не из-за Ялты, он был равнодушен к напыщенным красотам юга. Его тянуло в Ялту потому, что в Ялте когда-то жил Чехов.
«Женские образы в прозе А. П. Чехова» – так называлась работа Антонова, получившая золотую медаль на студенческом конкурсе. Он писал в ней о героинях многих повестей и рассказов великого писателя. Это была ясная, живая работа, налитая юношеским максимализмом, словно спелая вишня соком. Были в ней и две-три свои мысли. Например, сам еще фактически не знавший тогда женщин, Антонов почувствовал, угадал, что Чехов знал их хорошо, может быть, лучше всех не только из русских, но и из мировых классиков. Огромного роста, отличного телосложения московский студент-красавец, талантливый врач, писатель, увенчанный в 28 лет высшей литературной наградой России – Пушкинской академической премией, восторженно любимый Львом Толстым (а имидж Толстого был равен царскому), принятый лучшими людьми отечества – он буквально, как остров водой, был окружен прелестными поклонницами, домашние Чехова звали их в шутку «антоновками». Да, ведь это у Чехова люди прежде всего делятся на мужчин и женщин, а уже потом на умных и глупых, здоровых и больных, бедных и богатых, старых и молодых, счастливых и несчастных. И именно Чехов, а не кто иной, написал один из самых пленительных женских образов за всю историю всемирной литературы – Оленьку Племянникову, дочь отставного коллежского асессора, знаменитую «Душечку».
Да, было, было… а теперь он, Антонов, даже и не читает Чехова. Он вообще ничего не читает. Но почему не читает Чехова? Куда подевались чистые помыслы молодости, почему он свернул со своей дороги?.. У других есть хоть оправдание – дети, а у него и этой уловки нет перед самим собой.
В Ялте они устроились хорошо, в пансионате закрытого типа. Игорь умел обтяпывать такие дела в два счета, у него везде были знакомые, притом не из высокого начальства, а просто девочки на окладе в восемьдесят рублей, которые всего лишь подшивали бумажки и что-то там, в этих бумажках, переворачивали, но были весьма всемогущи.
Пансионат стоял на горке, которая называлась горой, в черте города, недалеко от знаменитой набережной, ходу до нее было четверть часа.
За делами, за беготней они улетели из Москвы, что называется, в чем стояли, не захватив даже самых необходимых вещей.
– Все купим на месте, – пообещал Игорь, – так ездят миллионеры и нищие.
И вот теперь им предстояло обзавестись сменой белья, рубашками, комнатными тапочками, зубными щетками и прочим.
Первым делом купили на набережной вместительную сумку из мешковины с намалеванным по трафарету корабликом на раздутых парусах и четыре бутылки каберне.
– На всякий случай, – складывая бутылки в сумку, подмигнул Антонову Игорь, – девочки придут – чем угощать будем? – Он было хотел купить даже шесть бутылок, да Антонов остановил его, уверив, что и четырех вполне достаточно.
В толчее универмага Игорь наметанным глазом выхватил из толпы хорошенькую стройную женщину лет двадцати шести и по своему обыкновению стал деловито приставать к ней. Женщина ничего не отвечала на его реплики, даже не улыбнулась ни разу. Не обнаружив встречного энтузиазма, минут через десять Игорь отстал от нее, вяло сказав Антонову, что, наверное, она здесь при муже. В своих способностях очаровывать он пока что не сомневался.
С покупками им повезло – обзавелись всем необходимым, даже шортами и хлопчатобумажными штанами, сшитыми под джинсы, с олимпийской эмблемой на заднем кармане.
К себе в пансионат возвратились усталые: сказывался перелет из Москвы да плюс к тому выматывающая душу дорога от Симферополя до Ялты в тихоходном, горячем от солнца троллейбусе. Зато в номере у них стоял благодатный полумрак, а с просторного балкона открывалась панорама раскинувшегося по взгоркам города и дальних гор. У самых перил балкона росли наряженные в белые свечи каштаны, кипарисы, а внизу по пансионатскому парку прогуливались в предвечерней дымке среди обильно цветущих лиловых куп иудина дерева дебелая носатая старуха в буклях и хрупкий старичок с тонкой шеей – очень важный, видимо, еще занимающий какие-то должности.
– Ста-рич-ки-и-и, – зевнул Игорь сладко и потянулся всем телом с чувством полного превосходства.
– Старички – победители жизни, – уловив его интонацию, задиристо сказал Антонов, – их уважать надо и завидовать им. Они все вынесли, все пережили, всех победили, не сошли с круга, и теперь у них полный баланс. Они как бы прожили все четыре времени года. Мы с тобой пока еще где-то в районе лета, нам еще и до осени далеко. А они уж зимуют в свое удовольствие. Говорят, в каждом возрасте есть своя прелесть, и кто-то сказал, что прелесть здоровой старости самая чистая, если, конечно, «не расстреливал несчастных по темницам».
Ложась спать, решили на другой день, сразу же после завтрака, поехать к домику Чехова.
Наутро хрупкий, седенький старичок с тонкой шеей и его старуха в пепельно-розовых буклях оказались за завтраком в столовой их визави. Они и сказали, что Дом-музей Чехова закрыт на ремонт.
– Так это давно было, – усомнился Антонов, – я читал об этом в газете года два назад.
– Правильно вы читали, молодой человек, – пристально взглянув светлыми, почти прозрачными глазами, улыбнулся ему старичок, – восьмой год дом на ремонте. Все пришло в ветхость, например, линолеум весь истерся, там линолеум, знаете, в цветочек, так только в одной комнате под круглым столом и остался кружок этого линолеума – все остальное унесли на подошвах посетители.
Они не поверили старичку, взяли такси и поехали.
Домик оказался приземистый и небогатый, с облупившимися стенами.
– А на фотографиях он такой высокий и красивый! – удивился Антонов.
– Фотографировали снизу, а мы смотрим сверху – все зависит от угла зрения.
Пансионатский старичок оказался прав: за калиткой, на большом железном щите было написано: «Закрыт на капремонт».
– Семь лет ремонтировать – это действительно капитально, это по-нашему, по-русски. Все брошенное, все никому не нужное, как будто жил в этом доме не национальная гордость великого народа, а проворовавшийся завмаг, – яростно сказал Игорь. – Скажу как экономист: от доходов с такой местности, как Ялта, могло бы кормиться целое государство средней руки, а мы даже фуникулер на Ай-Петри до сих пор не построили, чеховский домик закрыли на семь лет… какие убытки!..
– Ты читал «Скрипку Ротшильда»? – спросил Антонов.
– Не помню, это о чем?
– Если не помнишь, значит, не читал, там тоже речь об убытках. «От жизни одни убытки, от смерти одна польза, но все-таки жаль, что жизнь, которая дается человеку один раз, проходит безо всякой пользы». Так там сказано.
– Хорошо, что не отпустили такси, здесь смотреть нечего, – заключил Игорь.
Антонов кивнул, глядя с тротуара вниз, в разросшийся чеховский сад. «Какую тоску здесь, в Ялте, переживал Чехов в межсезонье, в дни бесконечных, нудных, моросящих, обложных дождей, какую тоску! – подумалось ему вдруг. – И все для того, чтобы потом выяснилось: ялтинская зима, ялтинский климат были ему категорически противопоказаны…»
Слепящее солнце в высоком небе, синяя гладь залива, полукольцо гор, крутые улочки, белые пятна домов, зеленые пятна деревьев – все было очень похоже, знакомо по книгам, открыткам, кинофильмам.
– Ладно, поехали, – сказал наконец Антонов.
Они сели в дожидавшееся их такси с крашеной блондинкой за рулем и покатили вниз, на базар.
Базар оказался на редкость плохонький и невероятно дорогой, купить было явно нечего. Чтобы не уходить пустыми, взяли молодого чесноку с голубовато-зеленым, уже огрубевшим пером. Там же, на базаре, пытались познакомиться с двумя-тремя наиболее симпатичными покупательницами, но успеха не имели. Зато почерпнули кой-какую полезную информацию из местной жизни. Например, узнали: хочешь купить что-нибудь дефицитное – иди к гостинице «Россия», там вьются спекулянты, снабжающие здешнюю фарцу товаром, а еще лучше (спекулянта ведь сразу не отловишь) идти прямиком к туалету у кинотеатра «Сатурн». У «Сатурна» идет основная торговля, как говорят злые языки, здесь можно купить все что угодно: очки от солнца, джинсы разных фирм, жевательную резинку, американскую крылатую ракету, французские противозачаточные средства, японские транзисторы, – словом, все, что нужно человеку для того, чтобы чувствовать себя независимым и суверенным.