Читать интересную книгу Она и кошки - Джина Лагорио

— Об «Аиде» потом расскажу, прекрасная постановка, но «Отелло»!.. Вы даже представить себе не можете, что там творилось! Джиджи не пошел со мной из-за матча и теперь локти кусает, потому что я слышала и то, и другое. Первый тайм в баре, а второй по радио на Арене. Уверяю вас, это было потрясающее зрелище: когда забили первый гол, толпа взорвалась. В театр, наверно, каждый из многотысячной публики принес с собой приемник. Начало спектакля задержали, а уж после второго гола люди стали выскакивать на сцену. Капучилли в костюме Яго как безумный таращился на зрителей, хористы обнимались. Потом, когда прозвучал финальный свисток, оркестр заиграл национальный гимн, а массовка в это время размахивала голубыми знаменами Сан-Марко. Такого я еще не видела!

Подошел Джиджи, послушал рассказ Тоски о том, что делалось в городке, и предложил:

— Как закончите, поехали с нами ужинать в ресторан, там спокойно и поговорим.

Тоска хорошо знала «Аиду» и частенько напевала своим кошкам самые знаменитые арии. Она с нескрываемым интересом слушала отчет Тони о веронской премьере. А та была великолепной рассказчицей: умела так увлечь слушателей, что им казалось, будто сами все видели. И сейчас, за жареной рыбой, все трое перенеслись в Древний Египет, слышали голоса Де Босио и других певцов, вложивших душу в исполнение оперы Верди, воссозданной по образцу первой постановки. Джиджи даже захватил с собой только что вышедшее исследование на эту тему. Тони была явно в ударе, а Тоска засыпала ее вопросами и порой делала свои замечания, из которых было ясно, что в уме она уже поставила собственный спектакль на основе рассказа Тони и своих давних воспоминаний о слышанной когда-то «Аиде».

Джиджи с улыбкой смотрел на женщин и наконец изрек:

— Вас обеих послушать — и никакого театра не надо. Я сам был на премьере, но должен признаться, что сейчас получил больше удовольствия. Вообще-то я оперу не люблю. Ну а теперь, Тоска, расскажите-ка нам поподробнее, что здесь все-таки было.

Тоска заговорила неторопливо, не могла скрыть нахлынувших чувств при воспоминании о ликующем действе прошлой ночи и своей причастности к нему. Казалось бы, она уже спокойно обдумала все на берегу, глядя на гаснувшие искры костра, и волнение должно было улечься, а вот ведь снова возбудилась, и теперь уже Тони с Джиджи как наяву слышали восторженный хор обитателей городка. Иногда Тоска вдруг запиналась, не в силах справиться с теснящимися в голове мыслями, мешавшими подробно излагать события. Но ее слушателям и не нужны были подробности, ведь примерно то же самое они наблюдали на улицах Вероны, где праздник не затихал до самого рассвета.

Джиджи хотелось побольше вытянуть из Тоски о ее личных ощущениях: чувствовалось, что женщина о многом умалчивает.

— Значит, и наш городишко повернулся к вам приятной стороной, — заметил он. — Вот видите, никогда нельзя терять веру в ближних.

Тоска даже опешила: она ведь ни слова об этом ни сказала, как же он сумел угадать ее сокровенные мысли? Хотела было что-то ответить, но горло перехватило, и у нее получилось лишь смущенное бормотание, далеко не такое красноречивое, как поникшая голова и жалобная улыбка. Тони поспешно пришла на помощь:

— Да при чем здесь это? Ближних надо принимать такими, какие они есть. А моменты общей радости еще ни о чем не говорят.

— Но они случаются — вот что важно. Когда происходит что-то невероятное, ну как эта неожиданная победа Италии, то наступает момент заполнения пустоты, сглаживания острых углов, невиданного единства и гармонии.

— Так это же больше всего и убивает! — выпалила Тоска. — Один миг, а потом все проходит, как не бывало. — Под глазами у нее легли черные тени, а голос звучал горячо и страстно: — Ну почему люди не хотят всегда быть вместе, ведь как было бы хорошо!.. Вот вы, наверно, думаете, я вожусь с кошками, потому что нелюдима. Это не так. Меня тянет к людям, так хочется с кем-нибудь поговорить, вот как с вами, но что же делать, если я одна на всем свете? А Миммо я по крайней мере была нужна, да и его детям тоже… Стоит мне заплакать, подойдут и трутся об ноги.

— Ну, все еще наладится, вот увидите… — Тони не выносила зрелища чужих страданий. — А потом, если уж вам здесь совсем худо, взяли бы да и уехали.

— Легко сказать! — отозвалась Тоска, залпом опустошив стакан и закуривая сигарету. — У меня же ни средств, ни родных… Квартира в Милане пропала, я сама отдала ее по доброте, а теперь как вернешь?.. Там живет девушка, ей хочется замуж, с жильем нынче плохо, так что она, скорее всего, приведет мужа к себе. А мои вещи упакует да вышвырнет на свалку. Не судиться же мне с ней. К тому же никакой суд не станет защищать старую полоумную бабу, которая разговаривает с кошками!

— Ну хватит, довольно! — вмешался Джиджи. — У вас, как и у Тони, есть один недостаток — слишком бурное воображение. Вы, и шага не ступив, уже заранее знаете, чем все кончится. Зачем делать из всего мелодраму? Обдумайте все хорошенько, вас же никто не торопит! Может, вам и не стоит возвращаться в Милан. Ведь сюда вы переселились из-за аллергии?..

Тоска взглянула на него ясными-ясными, почти детскими глазами.

— Аллергия уже не в счет. Тут ли, там — все равно. У меня аллергия на жизнь, на одиночество. И от этой болезни не вылечишься ни здесь, ни в Милане.

Возразить было нечего, во всяком случае, Джиджи не нашел убедительных аргументов. Чтобы закончить разговор, он попросил счет, а женщины вышли. Тони молча взяла Тоску под руку. К чему пустые слова, настоящему горю ими все равно не поможешь! Тони вдруг захотелось прижаться к Джиджи, но при Тоске нельзя: это может только растравить ее рану. Поэтому Тони сделала так, чтобы они с Джиджи шли по бокам, а Тоска в середине. Дорогой старались говорить все больше о погоде — о том, что жара наконец спала, принеся всем желанное облегчение. Когда они вошли в подъезд, в темноте стрелой мелькнули и скрылись три тени. Тоска сразу оживилась:

— Куда вы, дурачки, это же я! — Голос ее мгновенно стал увереннее, в нем даже почувствовались веселые нотки. — Ну как их не любить? Вы видели? Дожидаются меня, а ведь у них сейчас самый разгар любовных игр! Но прежде, чем пускаться во все тяжкие, они хотят убедиться, что со мной ничего не случилось. — Она улыбнулась Тони и Джиджи, поблагодарила. Лицо снова приобрело всегдашнее живое и по-детски доверчивое выражение. — Простите меня за нытье. Не так уж все и плохо на самом деле, грех жаловаться. Многих ли христиан ждут вот так же терпеливо, как меня, три божьих создания?

Она стала подниматься по лестнице. Фифи прилипла к ее ногам («Отойди, обольстительница, я из-за тебя сейчас кубарем полечу!»), а братья далеко опередили их, и Тони, пока не закрыла дверь, слышала их дружное мяуканье, будто песню на два голоса.

12

Утром Тоска сама опускала письма в ящики. Почтальон привык отдавать ей всю почту в подъезде, где она мыла лестницы, поливала цветы или возилась со своими кошками. Для Тони и Джиджи пришли три открытки из Франции, и одно письмо с обычной маркой — для Лавинии, наверняка от Маттео. Небось тоскует, бедный, в компании своих более опытных товарищей! Он ей понравился, такой нескладный, по-юношески угловатый. Как он смотрел на Лавинию — точно она божество, сошедшее на землю! А та лениво развлекалась, кружа ему голову. Теперь Тоска, завидев ее, уже не оставалась безразличной, как прежде, а провожала глазами, пытаясь представить, что у той на уме. Однако избегала встречаться с нею взглядом — боялась насмешек. Все-таки есть в ней что-то холодное, рассудочное, думала она, и это отталкивает.

Вот женственная и мягкая Тони принадлежит к совсем иному типу. Ее красота и обаяние были близки Тоске, потому что в них ощущались человечность и любовь к людям. Вот и она, наверно, была такой же в молодости, когда наслаждалась своим счастьем с Марио. Лавиния не такая, эта знает, что обворожительна, а до других ей дела нет. Взглянуть хотя бы, как она входит в море: тоненькая фигурка, роскошные, до талии, волосы струятся по плечам и сияют золотым ореолом, во всем облике нега и таинственность, будто сама природа вдохнула в нее чувственную прелесть.

А может, она не права в своей антипатии к этому белому, почти бескровному лицу? Ведь нельзя не признать, что Лавиния притягивает к себе все взгляды, в том числе и ее, Тоски. Что уж говорить о Маттео — его она просто заворожила, как ленивая золотистая ящерица неоперившегося птенца.

Бедный мальчик! Письмо было толстое, наверняка на нескольких листах. Если он пошел в отца, то должен уметь писать. Тоска вспомнила, что парень, кажется, изучает иностранную литературу. Интересно, что же за слова нашел он для своего любовного послания?.. Она представила, как Лавиния его читает, слегка улыбаясь тонкими губами, длинная, в веснушках рука поправляет прядь волос… и вдруг Тоска неожиданно для себя почувствовала укол ревности. К кому? К Маттео? Или к этой молодой женщине, такой же далекой от нее, как луна? Но ощущение не проходило, и Тоска, покопавшись в душе, поняла, что это не ревность, а всего лишь зависть и жалость к себе.